– торжественно, как клятву, произнес он последние слова.
Официант принес бургундское, шницель, яблочный пирог, стальтонский сыр, кофе и отличное брэнди. Вся эта роскошь была выставлена на подсобный столик в углу комнаты.
Официант взглянул на Фрэнка, тот благодарно кивнул ему головой.
Когда они вновь остались одни, Эмми, краснея по-девичьи, глядя на Фрэнка своими бездонно-синими глазами, спросила:
– А чем мы будем рассчитываться за такой шикарный ужин? Ведь, насколько мне известно, вы – студент. У нас в Англии студенты не сидят с дамами в таких дорогих ресторанах!
И она обвела восторженным взглядом драпированные золоченым штофом стены, хрусталь на люстрах и на столе, столовое серебро и отличной штучной работы фарфоровую посуду.
– Но, во-первых, я студент американский, и, во-вторых, я единственный и любимый, заметьте, племянник дядюшки-миллионера, который, к тому же, является еще и моим опекуном, – как учитель маленькой ученице объясняет урок, так и Фрэнк покровительственным тоном говорил с Эмили. – Поэтому, дорогая Эмми, ни о чем не беспокойтесь, а приступайте к трапезе.
Спустя час Эмми, наслаждаясь сытым теплом, разливающимся по телу, старалась не думать о темных улицах и предстоящих поисках ночлега, а слушала Фрэнка, который перешел с ней на ты.
– Знаешь, Эмми, я тебе расскажу о себе и о своей семье, а ты мне – о своей семье. Идет?
Девушка вспыхнула:
– Зачем это вам?
– Во-первых, говори мне – ты, ведь мы друзья. Не так ли? – ласково улыбнулся Фрэнк, демонстрируя великолепные ровные зубы. – Во-вторых, хотя это должно бы быть во-первых, я тебе должен буду кое-что сообщить, то, что может повлиять на твою будущую жизнь.
Фрэнк заговорщицки посмотрел на разрумянившуюся от тепла и сытости девушку и подмигнул ей. Эмми невольно улыбнулась.
– Хорошо! – согласилась она. – Но сначала расскажете о себе вы, ой, ты, – поправилась Эмми.
Фрэнк поудобней устроился в кресле.
– Я родился в Штатах в городе Флорида, но сразу после моего рождения наша семья переехала в Англию, в Ливерпуль. Когда мне было восемь лет, мои родители, достаточно богатые люди, решили совершить круиз из Европы в Америку на пароходе. В это путешествие отправились мои мать, отец, две сестры, их мужья и тетя.
Меня не взяли с собой, так как я только что переболел корью и к тому же я плохо переносил морскую качку. Правда, мне было позволено с бабушкой приехать на пристань, откуда отправлялся этот шикарный корабль.
Я хорошо помню день проводов. На причале собралось очень много народу. Корабль огромный, как дом, был украшен гирляндами из электрических лампочек.
Гремели оркестры. Мимо меня то и дело проходили шикарно одетые дамы, а за ними спешили носильщики, волоча на себе чемоданы, картонки, коробки с роскошными шляпами, – Фрэнк на минуту замолчал, вспоминая прошлое.
Эмми смотрела на него огромными глазами.
– Капитан корабля в белоснежном кителе сказал в мегафон, чтобы провожающие отошли от трапа. Бабушка потащила меня за руку прочь. И в этот момент я споткнулся и упал, а когда поднялся, то увидел, что возле чугунного столба, на который набрасывают канаты, стоит маленький худенький мальчик и, словно не замечая никого вокруг, что-то быстро рисует в блокноте.
Сразу забыв и про ушибленную коленку и про бабушку, которая, выпустив мою руку, тотчас потеряла меня, я подбежал к юному художнику.
Мальчик, даже не глянув в мою сторону недовольно проворчал:
«Ну, что уставился, ты мне их загораживаешь!»
Я быстро оглянулся. За мной был только опустевший причал и огромный, величественно отплывающий корабль.
Мне на всю жизнь врезалось написанное золотом на черном фоне название парохода – «Титаник».
Мальчик уже не рисовал, а как завороженный, следил за удаляющейся махиной. По его тонкому лицу с нежными чертами из черных иудейских глаз катились крупные слезы. А пухлые детские губы шептали, как молитву.
– Прощайте, навсегда! Прощайте, навсегда! Прощайте!
– Ну, что ты заладил, прощайте навсегда! – не выдержал я. – Прокатятся по океану и вернутся, – как взрослый маленькому объяснил я мальчишке.
– Нет, не вернутся! – со вздохом, утирая ладошкой слезы, ответил он. – Они там будут сначала справлять свадьбу Ребекки, моей сестры, а потом все поедут в Штат Техас к ее мужу, а оттуда к папиной родне в Чикаго.
– А тебя почему с собой не взяли? – поинтересовался я.
– У меня – морская болезнь, – со вздохом сообщил мальчик.
– Какая такая морская болезнь? – оторопел я. – Корь знаю, скарлатину знаю, зубную знаю, а морскую – ты врешь, такой не бывает.
– А у меня есть, это когда сильно укачивает на воде и рвет, – не вступая со мной в спор, мой новый знакомый начал складывать блокнот в школьный ранец, что висел у него за спиной.
Я пристыженно помолчал, а потом сказал:
– Дай, пожалуйста, посмотреть твой альбом, что ты там нарисовал. Мне интересно. Меня зовут Фрэнк. Меня тоже укачивает. И я остался здесь с бабушкой, а вся моя семья – там, на «Титанике» уплыла.
Все это я выпалил на одном дыхании, боясь, что мальчик сейчас быстро соберет рисунки и уйдет.
Но он выслушал меня и, опустившись на корточки, раскрыл передо мной блокнот. Я, не отрываясь, смотрел на удивительные, будто живые, карандашные портреты, которые заполнили все страницы альбома. На них были изображены молодые и не очень молодые женщины и мужчины. Все они были красивые, черноглазые и черноволосые и чем-то напоминали моего нового друга.
– А где же корабль, ты же сказал, что я тебе загораживаю! – возмущенный, я несколько раз перелистывал блокнот, отыскивая в нем рисунок «Титаника».
– Ты загораживал мне память! – совсем как взрослый, спокойно ответил мне художник. – В любой газете есть фото «Титаника». Можешь вырезать и хранить себе на память, а это – и он бережно погладил альбом, – это моя семья, такой я ее запомнил, навсегда, – тихо добавил мальчик и отвернулся.
Вдруг кто-то больно ущипнул меня за ухо. Я обернулся. Бабушка крепко держала мое левое ухо и, шипящим от негодования голосом, выговаривала:
– Не успели родители отчалить, как ты тоже отчалил. На сегодня останешься без ужина, негодный мальчишка! – и она перчаткой шлепнула меня по затылку.
– Вы зачем бьете ребенка. Он и так из-за вас ушиб коленку, а вы еще деретесь!
Тонкий мальчишеский голос в мою защиту прозвучал для бабушки так неожиданно, что ее рука с перчаткой застыла в воздухе, так и не обрушившись во второй раз на мой затылок.
– Это еще что за адвокат тут выискался? – бабушка, слеповато щурясь, всматривалась в худенькую мальчишескую фигурку. – Ты кто, еврей? – вдруг грозно спросила она.
– Да. Меня зовут Дэвид Шредер. Мой отец – известный банкир Марк Шредер. Слыхали! – с вызовом ответил мальчик и, быстро засунув блокнот в ранец, бросился с плачем к бегущей ему навстречу высокой красивой девушке-еврейке.
– Рейчел! Я здесь! – громко крича, он обхватил подол ее пышной юбки руками и зарылся с головой в шелковых складках.
– Ну, успокойся, малыш, я с тобой, хвала Господу! – девушка гладила его курчавую голову и покрывала поцелуями мокрое от слез лицо мальчика.
Потом она оправила на нем костюмчик, и они, о чем-то весело переговариваясь, направились в сторону города.
Я смотрел на эту пару и всей своей детской душой понимал, что первый раз в жизни вижу по-настоящему счастливых людей. И мне так захотелось тоже стать счастливым, что я рванулся из цепких бабушкиных рук и, что было силы, припустил за Шредерами. С тех пор мы с Дэвидом стали как братья, тем более, что после гибели «Титаника», мы оба осиротели… – Фрэнк тяжело вздохнул. – А теперь Дэвид оставил меня навсегда.
В комнате повисло гнетущее молчание. Фрэнк сидел, опустив голову на руки. Эмили еще долго не могла прийти в себя от услышанного рассказа.
– Так что, Дэвид был сыном банкира, а умер, как последний бедняк, – чуть слышно, захлебываясь слезами, проговорила она.
– Банк Марка Шредера лопнул за неделю до этого трагического рейса, – тихо сказал Фрэнк. – Возможно, Марк об этом знал и поэтому взял на корабль всю свою семью. Они могли потом скрыться в Штатах. Но это только наши с Дэвидом догадки, – вздохнул он.
Эмили, подперев кулаками щеки, плакала, по-детски слизывая языком слезы.
Шульц заглянул в кабинет, но Фрэнк жестом показал ему на рыдающую девушку и тот бесшумно скрылся за высокой дверью.
Когда Эмми немного успокоилась, Фрэнк достал из кармана небольшую коробочку и, улыбнувшись, протянул ее девушке.
– Вот это на память о Дэвиде. Он, умирая, просил передать тебе.
Эмми дрожащими пальцами попыталась открыть коробочку:
– Что это?
– Думаю, там все, что осталось от некогда огромного состояния Шредеров! – задумчиво проговорил Фрэнк.
Под картонной крышкой находился небольшой деревянный футляр. Эмми ногтем щелкнула по изящному крючку – футляр легко открылся. В нем было два отделения. В одном лежала Записная книжка.
Эмми осторожно взяла ее и стала рассматривать удивительный переплет: по старому, стершемуся и посеревшему от времени бархату вился тускло золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, – очевидно, любовное творение рук искусного и терпеливого художника. Орнамент на переплете складывался в фигуру креста.
Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке.
– Боже! Какая прелесть! – прошептала Эмми, рассматривая книжечку.
– А застежки?! Да ведь это же чистое золото, Эмми! Похоже, что этой книжке лет двести! – проговорил Фрэнк, заглядывая Эмми через плечо. – Смотри-ка, вон и карандашик к ней имеется, – и американец мизинцем едва коснулся изящной головки карандаша, что был вложен в книжку.
Карандаш проскочил и повис, как закладка, на золотом шнуре. Страницы раскрылись и Эмми прочла единственную надпись, сделанную рукой Дэвида:
– День, когда я встретил тебя – лучший день моей жизни!
Слезы градом хлынули из глаз девушки. Она покрывала поцелуями бархатный переплет, прижимала к сердцу драгоценный подарок.
Фрэнк, растроганный такой реакцией Эмми, налил ей немного бургундского в фужер и сказал:
– Дэвид просил меня передать тебе не только свои сокровища. Он также хотел, чтобы я позаботился о тебе и твоей дочери. Ведь тебе нужно на что-то жить? Так вот, у меня есть предложение, в память о моем друге, я пока могу оставить за тобой свою студию. Она оплачена до конца года. Живи в ней. Кое-что я смогу тебе выделять из тех денег, что зарабатываю на оформлении комнат в пристройке к дому сэра Джорджа Гроули.
– Где ты зарабатываешь? – удивленно переспросила Эмми.
– Мой друг Тоби Гроули собирается жениться и для этого хочет заново переоборудовать левое крыло своего родового поместья. Его отец, сэр Джордж и его сестра согласились финансировать эту затею своего любимца, – охотно пояснил Фрэнк.
– Прекрасно, значит Тоби наконец-то оставит меня в покое, – как бы про себя прошептала Эмми.
Настало время удивляться Фрэнку:
– Так ты знакома с их семейством?
Эмми перестала всхлипывать и сердито проговорила:
– И не просто знакома. Из-за притязаний этого светского льва, я лишилась не только хорошего места, а и хорошей репутации.
Фрэнк был удивлен:
– Репутации?
– Да, я специально украла из дома Гроули несколько ночных рубашек, чтобы был предлог туда больше никогда не возвращаться, – гневно проговорив эти слова, Эмми замолчала.
– Ну, хорошо, – примирительно сказал Фрэнк. – Давай выпьем за светлую память нашего дорогого друга Дэвида!
И он, стоя, осушил свой фужер.
Эмми сделала несколько глотков и потянулась рукой к стоящей на столе коробке. Во второй половине деревянного ящичка лежал небольшой ювелирный футляр красного плюша.
Эмми подняла крышечку, подбитую бледно-голубым шелком, и увидела втиснутый в бархат овальный золотой браслет.
Девушка взяла его в руки и стала рассматривать. Браслет оказался золотой, очень толстый. С наружной стороны его поверхность была усыпана небольшими, хорошо отшлифованными драгоценными камнями. На середине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных алмазов-кабошонов, каждый величиной с горошину.
Когда Эмми случайным движением удачно повернула браслет под электрическим светом люстры, то в камнях, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные живые огоньки.
Девушка, заворожено глядя на сверкающие алмазы, проговорила:
– Это же целое состояние!
– Да, Дэвид передал его в твое владение. Можешь продать, можешь заложить, а можешь…
– Я не знаю, за что Бог наградил меня встречей с таким добрым человеком, как Дэвид Шредер, но я до конца своих дней буду хранить его записную книжку, а вот браслет…
Эмми еще раз полюбовалась сокровищем, а потом, положив его обратно в футляр, протянула его американцу:
– Фрэнк, я не смогу толком распорядиться таким богатством, думаю, ты сделаешь это лучше, я тебе верю.
Фрэнк положил футляр в карман:
– Хорошо, я знаю, кто будет рад возможности купить такую вещицу.
– Уж не сэру ли Тоби для его невесты ты собираешься предложить браслет? – догадалась Эмми.
– А ты смышленая! – радостно согласился Фрэнк.
– Что есть, то есть. Это мое наследство от покойного папаши, – улыбнулась Эмми.
Вдруг на лестнице, ведущей в кабинет, раздались быстрые шаги. В дверь решительно постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге возник молодой человек с ярко-голубыми глазами и шелковистыми светлыми волосами. На голове у него была бесформенная черная шляпа, огромный шелковый бант пламенел на груди. Одет он был в мягкий твидовый костюм.
– Ну, вот и дождались! – почти в один голос воскликнули Эмми и Фрэнк и дружно засмеялись.
Юноша изумленно застыл на пороге.
– Тоби! Ты что застрял там? Иди сюда, старый дьявол!
Фрэнк вышел из-за стола и стал трясти в объятьях своего друга.
Тот, едва освободившись от Фрэнка, быстро подошел к Эмми и, густо покраснев, заговорил:
– Эмми! Что ты здесь делаешь? Я обыскался тебя по всему городу. Я хотел тебе сказать…
– Что ты скоро женишься?! – за него договорила Эмми и улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39