Высокий рост, широкие плечи – Чарльз! «Еще подумает, что я поджидала его здесь», – мелькнуло в голове девушки. Она поспешно кинулась затворять окно.
– Эй! Лиззи, – окликнул Чарльз.
– А Сарра, по-моему, ушла гулять в сад, – сказала Лиззи, продолжая попытки закрыть окно.
Чарли придержал створки рукой и нахмурился.
– Вечно ты вспоминаешь о Сарре. Сколько раз я говорил, что между нами ничего нет… Ты что, сейчас свободна?
Лиззи пролепетала, что ей надо закончить шитье и хотелось подышать свежим воздухом, и дел у нее по горло, и…
– Хороший свежий воздух на заднем дворе? – усмехнулся Чарли. – Пошли на холмы, немного прогуляешься.
Чарльз распахнул калитку и придержал ее, пока Лиззи проходила. За оградой простиралась долина, пестревшая всеми мыслимыми цветами. По вечернему небу протянулись длинные розовые облака. В глубине долина заканчивалась рощей. А дальше лежала огромная, безлесная пустошь, погруженная в вековое безмолвие.
Ветерок донес до них запах овец, и они увидели, что пастух в широкополой шляпе и с посохом в руке гонит навстречу им стадо, а две косматые собаки бегут следом. Пара куропаток выпорхнула из травы и с шумом поднялась над холмом. Нагретый солнцем лужок манил к себе.
– Какой чудесный вечер! – сказал Чарльз. – Не упомню такой дивной погоды. И дождя не предвидится.
Он спустился на траву и бросил рядом куртку. Откуда ты знаешь?
– Сейчас объясню, – сказал Чарли, которому очень хотелось похвалиться своими знаниями. – Погляди туда, на юго-запад, прямо в ложбину между холмами. Видишь что-нибудь?
– Нет, ничего не вижу, – ответила Лиззи, всматриваясь вдаль.
– Вот то-то и оно… А если бы собирался дождь, ты бы увидела гору Уайт.
Не зная, что ответить, и желая сделать ему приятное, Лиззи присела на куртку Чарльза и повела головой вокруг.
– И вся эта земля принадлежит сэру Гроули?
– Да, – ответил юноша, – и не только эта, а много еще. Эта низина немного стоит, никак не больше десяти шиллингов за акр.
– А сколько всего акров?
– Где, здесь?
– Ну да.
– Так ведь владения лорда простираются до самого Саусвикхилла и далеко к северу тоже.
Лиззи внимала Чарли, развесив уши, а тот, видя, что нашел благодарного слушателя, продолжал свой монолог, на все лады расписывая достаток и высокое положение хозяина Гроули-холла. И только обильная вечерняя роса заставила их подняться с травы. Отряхнув приставшие травинки, они направились домой. Полная луна плыла в светлом небе. Белый густой туман лежал в долине, как в чаше, наполняя ее до краев.
Овец загнали в загон на склоне холма. Угодья Гроули-холла лежали притихшие в лунном сиянии. И Лиззи внезапно с небывалой остротой почувствовала красоту мира. Закинув голову, она поглядела на звездное небо.
– Ах, до чего же хорошо!
Роса смачивала ноги. Пахло травой и цветами. Опять потекла занятная беседа. Они обогнули террасу и, не заходя во двор, пошли вдоль него на противоположную сторону усадьбы.
– Давай прогуляемся до фермы, – предложил Чарльз. – Ферма тоже принадлежит сэру Джеймсу, а сторожку он сдал одному молодому парню по имени Джоусон. Это тот самый малый, который приглянулся мисс Полли.
– А кто это – мисс Полли?
– Так ты же не знаешь, а я болтаю, – оборвал себя Чарльз и продолжил: – Мисс Полли – это старшая сестра мистера Хадсона, она живет с матерью где-то в Ирландии. А мистер Хадсон – журналист, секретарь лорда Гроули, его крестник, что ли. И эта мисс Полли иногда бывает здесь. Она очень бедная, просто сэр Джеймс помогает им из-за мистера Хадсона, которого любит, как сына.
Лиззи широко раскрытыми глазами смотрела на Чарли, недоуменно открывая для себя, что даже самые богатые и благополучные люди на свете тоже имеют родственников, детей, жен и тоже любят, наверное, и страдают.
– Так вот, – вернулся Чарльз к своему рассказу, – из-за этого молодчика, Джоусона, тут такая свара была.
Он рассказал кое-что про парня, который увлек мисс Полли, потом про разных водевильных актрис, разбивших пылкое сердце одного паренька, из тех, кто следит за камином и дровами. Лиззи чувствовала себя необыкновенно счастливой. Все, казалось, слилось воедино, чтобы поднять в ее душе это необыкновенное ощущение, а вид старой фермы пробудил в ней такой интерес, что она почти забыла испытанное ею разочарование, когда Чарльз не совсем понял ее восторженности.
Зато он показал ей голубятню и дремлющих на черепичной кровле сизых и белых голубей, кузницу, мастерские и старые домики – пастуха и управляющего. И все эти бездушные предметы, все самые ничтожные мелочи возбуждали в ней нежное чувство и смутное, необъяснимое ощущение счастья.
Покинув ферму, они вышли на дорогу и остановились у изгороди перед пшеничным полем. Из рощи доносилось посвистывание соловья. Его трели как-то тревожно нарушали торжественный покой ночи и отвлекали внимание Лиззи от Чарльза. Ей хотелось, чтобы соловей умолк и не мешал следить за его рассказом. Она слушала целиком захваченная его мечтами и планами. Но когда Чарли, обхватив ее за талию, наклонился к ней, когда он сделал попытку поцеловать ее, она запротестовала:
– Постой, Чарли, негоже так, раз ты собираешься жениться на Сарре.
Чарльз только расхохотался, настолько эта мысль его позабавила, и они продолжили свой путь, возвращаясь в Гроули-холл.
И вот настал день, когда Чарльзу удалось, наконец, уговорить Лиззи прогуляться до Уорсинга и посетить Городской сад. Когда они пришли, выждав по настоянию Лиззи, чтобы Сарра с Ритой убрались со двора, веселье было в разгаре. Здесь были люди из окрестных имений и ферм и с помощью всевозможных ухищрений они пытались придать своим костюмам бальный вид. Немало «клетчатых брюк» и «красных галстуков» отплясывало здесь под громкую задорную музыку. Мисс Томпсон не забыла указание мистера Стоуна, и подарила Лиззи из каких-то ей одной известных запасов, белое муслиновое платье с глубоким квадратным вырезом, пышными рукавами до локтя и широким голубым поясом. Когда Лиззи проходила среди гуляющих, не раз можно было услышать: «Какая хорошенькая девушка». Чарльз потянул ее в круг, и они понеслись по площадке в задорной польке. Лиззи явно имела успех, на нее оборачивались, с ней хотели танцевать чуть ли не все парни Уорсинга, так что Чарли часто дулся и мрачнел.
– Хорошо ты себя ведешь! – сказал он ей, когда Лиззи раскрасневшаяся вернулась после очередного танца.
– О чем это ты?
– О том, как ты ведешь себя со всеми. О тебе уже говорят, что…
– Кто это обо мне говорит? Сарра? – девушка улыбаясь обмахивалась листом репейника.
– Не только Сарра.
– А ты их слушаешь?
– Вот что я тебе скажу: девушка, которая гоняется за всеми подряд, мне не нужна. Ты же со мной пришла?
– Ну и ладно! – ответила Лиззи, изменившись в лице. – Я тоже не хочу иметь дело с парнем, у которого всякие гадости на уме…
Она всем отказывала и погрузилась в угрюмое созерцание танцующих пар.
Чарльз скис совсем и ничего не мог придумать, как только нудно просить ее об одном и том же:
– Ну, брось сердиться. Пойдем, потанцуем в знак того, что ты на меня не дуешься.
Он повторил свою просьбу уже в десятый раз. Наконец Лиззи сказала:
– Ты испортил мне все удовольствие от танцев!
– Прости меня, Лиззи. Я приревновал тебя, вот и все.
– Приревновал? Почему это вдруг приревновал? Мало ли, что болтают люди! Я ведь сама знаю, что не делаю ничего дурного.
Чарли ничего не ответил, и они молча вышли в сад. Ночь стояла теплая, даже душная, луна висела над кронами деревьев, словно большой воздушный шар. Кое-кто из гулявших останавливался поглядеть на темные разводы, отчетливо видные на лике луны. В саду было много беседок, искусственных гротов, тенистых аллей. Струившийся сквозь листву лунный свет придавал всему какой-то колдовской вид. Чарльз показал Лиззи летний театр и объяснил, для чего он построен. А когда они неожиданно вышли на берег озера, на поверхности которого лежали тени высоких деревьев, девушке показалось, что все это ей снится.
Там, где озеро сужалось, был перекинут деревянный мостик. Они остановились посредине полюбоваться водой.
– Как тихо здесь и как красиво отражаются звезды в воде!
– Ты бы посмотрела, что творится здесь в субботу, часика этак в три, когда сюда приезжает публика из Лейсинга! – Они пошли дальше и Лиззи сказала:
– А вот это что? Там внутри совсем темно.
– Это беседки. Туда подают креветок и чай. Если хочешь, мы придем сюда в следующую субботу.
На мостик вбежала шумная компания молодых людей. С ними были три-четыре девушки. Все остановились и начали спорить, на каком берегу можно достать лодку. Молодые люди громко перекликались друг с другом, а потом кто-то затянул песню. Когда запели второй куплет, Чарльз обнял Лиззи.
– Эх, Лиззи, до чего же я люблю тебя!
Она поглядела на него. Ее серые глаза светились любовью.
– Я все думала: неужто это правда?.. За что ты можешь любить меня?
Но он только крепче прижал ее к себе, продолжая твердить:
– Люблю, люблю! Крепко люблю тебя, Лиззи!
Она молчала, и они медленно пошли дальше. Листья дубов отбрасывали ажурные тени на усыпанную гравием дорожку. Таинственный сумрак сада, казалось, был полон неясного ожидания. Среди стволов показалась веранда танцевального зала.
За время их короткого отсутствия в зале многое изменилось. Возле стойки собралась толпа мужчин, которым хотелось выпить. Они получали свои стаканы и отходили к приятелям или дамам, поджидавшим их в стороне. Кое-кто отправился ужинать, а остальные забавлялись, как могли. Лиззи кивнула в сторону молодых людей, громко обсуждавших результаты скачек:
– Ну вот, скажи, как, по-твоему, если кто-нибудь из этих молодых людей пригласит меня танцевать, что я должна делать? Прямо так в лицо и брякнуть: «Не пойду!»
Чарльз раздумывал с минуту, а потом сказал:
– Если тебя пригласят, так уж ты лучше пойди, потанцуй. А то Сарра скажет, что это я тебя подучил отказываться.
Внезапно звуки оркестра, возвещавшие, что танцы продолжаются, прервали разговор, и все – трезвые и пьяные – последовали в зал. В польке и мазурке Лиззи и Чарли еще могли отличиться, а вот вальсировать они не умели. Но все же кружились по залу, получая от танца безмерное удовольствие. А потом плясали кадриль. Танцевала и угрюмая Сарра. У нее на лице заиграла приветливая улыбка, когда все дамы, взявшись за руки, закружились вокруг стоявших в середине площадки мужчин. Потом цепочка стала завиваться, словно в лабиринте, и дамы то теряли, то снова находили своих кавалеров. Музыка гремела, разгоряченные люди метались по залу, все мелькало и вертелось, куда-то неслось и неслось…
Внезапно кто-то крикнул:
– Смотрите, заря занялась!
В проеме дверей была видна полоска неба над темными деревьями. Она снизу порозовела, как подрумянившийся корж.
В углу возникла какая-то возня и Лиззи увидела: тощая женщина в узком белом платье упрекала в чем-то парня из Гроули-холла, а тот все отрицал. К ним подошел Чарльз и стал уговаривать их не горячиться, убеждая, что произошла ошибка и что он и его приятель не желают, чтобы вечер был испорчен, и вообще не допустят здесь никаких скандалов.
Сердце Лиззи, наблюдавшей эту сцену, переполнилось любовью к ее дорогому Чарльзу. Какой он славный! Какие у него широкие плечи и как здорово он погасил назревшую неприятность. Чарльз обернулся к ней, улыбнулся и подошел помочь надеть жакетку. Затем взял ее под руку, и они пошли через весь Уорсинг домой.
Рита следовала за ними в сопровождении старшего носильщика, Сарра – со своим новым поклонником, которого подцепила на танцах. Позади всех плелась дочка миссис Лонг, Джин, чрезвычайно озабоченная чистотой своего зеленого платья, подол которого, оберегая от пыли, она задирала, пожалуй, слишком высоко.
Когда они вышли к станции, небо на горизонте уже порозовело, и голые холмы казались мертвой пустыней в призрачном свете зари. Ночь была жаркой, душной и даже в этот предрассветный час воздух не посвежел. Лиззи почувствовала стремление продлить этот сладкий миг, эти мгновения счастья и обернулась к Чарльзу: – Погляди, как таинственны эти поля и холмы! Но знакомый с рождения пейзаж не пробудил никакого отклика в душе Чарльза. Лиззи интересовала его сейчас куда больше. И в то время, как она озиралась вокруг, он любовался нежной линией ее шеи в распахнутом вороте жакетки. Никогда еще не казалась она ему такой хорошенькой, как в это утро, на пыльной дороге в белом платье с длинным голубым поясом.
Этот незабываемый танцевальный вечер принес Лиззи счастье. Счастьем светилось ее лицо, счастье звенело в голосе, и ядовитые намеки Сарры не трогали ее больше, она оставалась к ним равнодушной. Казалось, любовь к Чарльзу научила ее всепрощению, и сердце ее было переполнено любовью ко всему. Днем – случайные встречи украдкой; торопливо, на бегу брошенное слово. А вечером, после работы – неспешные прогулки между надворными постройками. Они слушали грачей, смотрели, как гаснет закат, и в девять часов вечера, когда на землю медленно спускалась ночь, Лиззи уже шагала рядом с Чарльзом, посланным отнести письма на почту.
Пшеницу сжали и собрали в снопы, и повсюду, куда бы Лиззи с Чарльзом ни заглянули – и на гумне, и в мастерской плотника, и в рощице – они говорили о своей любви и женитьбе. Они лежали на темном лугу, слушали позвякивание овечьих колокольчиков и смотрели, как меркнет закат на небосклоне.
Однажды в такой вечер Чарльз наклонился к ней, обнял и нежно прошептал что-то, назвав ее своей женушкой. Эти слова сладкой музыкой прозвучали для нее. Он продолжал ей нашептывать еще, но она почти не слышала его, охваченная странной истомой… Противиться Чарли у нее не хватило сил…
В небе уже зажглись звезды. Он шагал следом за ней, взбираясь на холм. Он молил ее выслушать его, но она опрометью бежала по пыльной дороге и, войдя в дом, бросилась вверх по лестнице прямо к себе в комнату.
Рита уже лежала в постели и, на секунду, пробудившись, спросила сонным голосом, который час. Лиззи ничего не ответила. И Рита опять уснула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39