Она таилась, точно призрак, в уголках рта. Присмотришься – ее уже нет.
Что-то останавливало Бенсона, не давало ему свободно излагать свои мысли. Он напрягся, подыскивая нужные слова и вдруг порывисто подошел и сел рядом с Эмили.
– Мисс Томпсон, как я рад, что вы приехали, – повторил он с жаром. – Вы так давно занимаете все мои мысли, что мне просто необходимо с вами объясниться.
– И для этого вы вызываете меня в контору? – лукаво прищурившись, спросила она.
– О, нет, конечно, нет, дорогая мисс Томпсон. Я бы хотел пригласить вас – здесь неподалеку есть приличный паб – если вы будете столь любезны и примите мое предложение.
– Паб, так паб, – легко согласилась Эмили и встала. – Вы…
– Нет, я потом, когда… – он замялся, не зная как объяснить, что она важнее дел, – в общем потом.
– Хорошо, мистер Бенсон, только ненадолго, ведь мне еще ехать обратно в Гроули-холл.
– Конечно, конечно, мисс Томпсон, я уже готов, – он наскоро собрал в какие-то папки рассыпавшиеся бумаги, пристроил все это на столе и коротко кивнул, что должно было, по-видимому, означать «Я готов».
«Приличный паб» находился действительно недалеко. Стивен вкатил в коридор велосипед мисс Томпсон и пристроил его у стены. В зале было тесновато и крепко накурено, но Эмили, чувствуя состояние Стива и значительность разговора, который им предстоял, ни на что не обращала внимания.
Как только Стивен сделал заказ, он сразу быстро заговорил, как бы боясь, что его прервут.
– Мисс Томпсон, я не устану повторять, что я очень рад вас видеть. Я счастлив, что вы откликнулись на мое письмо. В Гроули-холле все время толчется толпа, бесконечные приемы, встречи – проводы. Вы там заняты с утра до вечера, а я хочу поговорить о том, что достойно только ваших ушей.
Он перевел дух и благодарно кивнул официанту, принесшему высокие запотевшие кружки пива.
– Сомневаюсь, интересно ли будет вам узнать, но я никогда не знал достатка. Теперешнее мое положение – это результат только моих усилий. И я не намерен их оставлять до тех пор, пока не обеспечу себя и будущую семью.
Он сделал паузу, немного отдышался, отпил глоток осевшего светлого пива и собрался продолжать свой монолог.
– Мистер Бенсон, я вам благодарна за эту встречу. Поверьте, искренне благодарна. У меня сейчас трудный период, мне очень надо было сменить обстановку и ваше приглашение оказалось очень кстати. Я уважаю вас и ваше дело. Действительно, вы всего достигли сами и можете по праву гордиться этим. Но я не совсем понимаю, что за всем этим стоит: за нашей встречей, вашим обстоятельным эмоциональным вступлением.
– Мисс Томпсон! Не век же я буду помощником адвоката, – не совсем логично заговорил Стивен. – Сэр Джеффри, у которого я сейчас работаю, эти его чернорубашечники… – он подыскивал нужное определение. – Я рад, что теперь уже вне этого. То, что творят эти парни – мурашки по коже. Не все, поверьте, не все средства хороши, правда?
– Мистер Стоун считает, что мы должны управлять домом, а остальное нас не касается. Вы не согласны, мистер Бенсон?
– Нет.
– Вообще, я тоже с этим согласиться не могу.
– Если мне что-нибудь не нравится, я предпочитаю все время находиться в положении, когда можно в любой момент сказать: «Да пошли вы все…» Вы уж извините, мисс Томпсон, но по-другому не скажешь. Я ведь еще не настоящий профессионал, как мистер Стоун.
– Это вся жизнь мистера Стоуна.
– Но это не моя жизнь, я другой. Моя мать, помня лучшие времена Бенсонов, вбила себе в голову, что мне не подобает быть слугой, а я так считаю: делай то, за что тебе больше платят.
Он понемногу успокоился и стал говорить не так сбивчиво да и ее присутствие, наверное, уже становилось для него привычней.
– Лет в тринадцать я очень хотел стать жокеем. Мать к тому времени работала у сэра Грибелла кухаркой. Мы уже все тогда потеряли, а у сэра Грибелла была огромная конюшня и куча жокеев. Эти парни работали от зари до зари, но и получали не те гроши, что остальные слуги. Я, верно, сумел бы неплохо показать себя – сэр Грибелл одно время говорил, что я в седле не хуже Рыжего – это был его лучший жокей. Но мне не повезло. К пятнадцати годам я начал расти… Эх, если бы я остался таким, как Рыжий!
Эмили, скрывая улыбку, посмотрела на Стивена – он же просто мальчишка, глупый смешной мальчишка, завидующий, что у вернувшегося с войны инвалида нет ног, а есть каталка на колесиках. И всерьез ли он говорит, что хотел бы променять этот замечательный рост и эти плечи?..
– Да, мисс Томпсон, мать все время толкла, что я был рожден не для ливреи, что они мечтали когда-то о положении не ниже лорда Грибелла… Дай, говорю, и мне пожить в те времена. Не можешь? Так не мешай мне самому пробиваться в люди.
Эмили с интересом наблюдала за этим цельным крепким парнем. В нем была скрытая сила, задор, уверенность, энергия, – все, чего так не хватает, ей самой.
– Маменька твердила, что у меня совсем нет гордости, иначе я бы, дескать, никогда не согласился надеть ливрею. А я ей говорю: «Что толку в гордости, если пуст карман?» Я битком набит гордостью, но моя гордость в том, чтобы делать деньги. По мне, тот человек не имеет ни капли гордости, кто всю жизнь готов прожить бедняком… Но с маменьками, мисс Томпсон, можно спорить, пока не одуреешь. Она все равно упрется в эту ливрею – и точка.
Он закончил свои мысли и отхлебнул очередной глоток пива.
Эмили любовалась его юностью, его напором.
– Все женщины таковы: никто из них не видит дальше своего носа…
– О, мистер Бенсон, неужели вы знаете всех женщин? – пошутила Эмили.
– Простите, мисс Томпсон, вы не в счет, вы для меня самая лучшая, самая красивая. Но мама – есть мама. Много ли добра принесет мне работа курьера, которую она мне прочила? Если всю жизнь разносить пакеты, а потом, когда не сможешь отмахать четыре мили в час – окажешься на улице, умрешь где-нибудь в канаве, и тебя похоронят за счет прихода. «Нет, это не по мне, – сказал я ей. – Если вы так понимаете гордость, маменька, то можете раскурить этой гордостью вашу трубку, а нет у вас трубки, так растопите ею печь», – да, вот так я ей сказал.
Стивен не на шутку раскалился, и Эмили подумывала как бы его поделикатнее остудить.
– Нет, если я хочу чего-нибудь добиться, так только на службе здесь, это мне ясно. И я останусь здесь, пока не сколочу кругленькую сумму. Я тогда открою свою собственную маленькую контору и стану хозяином. Недаром старый лорд отдал меня сэру Джеффри. За два года я уже многому научился и больше не хочу работать по найму.
– А чем же вы, все-таки, займетесь, мистер Бенсон?
– Меня зовут Стив, мисс Томпсон.
Эмили молчала и улыбалась мягкой доброй улыбкой.
– Я бы хотел открыть свое дело. Может быть, и не связанное с юриспруденцией. Может быть, небольшой магазинчик: табак, сигареты, периодика… Может быть, даже небольшая гостиница где-нибудь в моих родных местах, в Кливдоне, например.
– Даже так?
– Конечно, мисс Томпсон. Еще бокал?
– Но уже почти половина десятого.
– Ну, перестаньте, мисс Томпсон. Вы же не в армии, где нужно быть в казармах к определенному времени. Тем более, что сегодня у вас свободный день.
– Извините, мистер Бенсон, но мне действительно пора, – Эмили встала из-за стола.
Поднялся и Стивен. Они прошли через зал, то и дело задевая локтями шумных и веселых посетителей паба. В коридоре, служащем одновременно гардеробом, Стив подхватил велосипед Эмили, покорно дожидавшийся своей хозяйки, и вывел его на улицу. Не рассчитав, он слишком резко поставил его на мостовую, на что велосипед отреагировал жалобным треньканьем звонка. Дождь все шел и шел. Шуршание капель сливалось в ровный бесконечный шум.
– А как вас зовут, мисс Томпсон?
– Эмили, очень обычное имя.
– Серьезное имя. Мне нравится.
– И мне тоже. Его моя мать выбрала.
– Эмили, вы собираетесь всю жизнь оставаться в услужении?
– Ну, если достичь положения, как у мистера Стоуна, например…
– Но мы говорим о вас, мисс Эмили, а не о мистере Стоуне. Вдруг кто-нибудь попросил бы вас переехать на побережье. И работать там в небольшой гостинице…
– Не знаю. Это, знаете ли, теоретический вопрос, мистер Бенсон.
– Стив.
Бенсон уже совершенно пришел в себя. Свежий влажный воздух остудил его горячность, происходящую больше от пива. Они стояли по разные стороны велосипеда и держали его обеими руками. Рука Стивена сделала мягкое движение и накрыла руку Эмили. Она не отдернула свою руку, но и никак не выказала отношения к его инициативе.
– А если это не теоретический вопрос?
– Вообще, меня зовут Эмми. Эмми – меня так давно уже никто не называл.
– Хорошо, Эмми, а как насчет моего вопроса?
– Я была бы согласна, если бы подобное предложение поступило на самом деле.
Стивен легонько потянул на себя велосипед и, поскольку Эмми держалась за руль и седло, а рука на седле была накрыта ладонью Стива, то она покачнулась вслед за велосипедом в его сторону. Бенсон ловко поймал это движение и, немного нагнувшись, поцеловал ее каким-то ровным, спокойным поцелуем.
Эмми не отнимала губ, как бы ожидая реакции своей души. Но реакции не последовало. Сердце билось ровно и безмятежно. Стивен медленно отклонился и вопросительно посмотрел на нее.
На ратуше часы пробили десять.
– Мне пора, Стив, – негромко сказала Эмми.
Она поправила звонок, стряхнула с плаща капли дождя и, пройдя несколько шагов, легко села в седло.
Бенсон стоял у края тротуара не замечая, что в двух шагах от этого места есть навес и там можно было бы прекрасно укрыться от дождя.
Камин в буфетной, распространял тепло и запах смолистых поленьев. Лорд Гроули полулежал на покатой кушетке с томиком Вольтера. В последнее время он все чаще прибегал к сентенциям саркастичного француза. Его ирония, неожиданные гиперболы и свежие яркие сравнения так подавали мысль, – с такой неожиданной точки зрения, что сэр Джеймс во время чтения, бывало, вздыхал, завидуя живости ума великого человека.
Питер Стоун подкатил к кушетке лорда высокий сервировочный столик, на верхней крышке которого компактно размещался скромный ужин.
– Ах, это вы, Стоун? – оторвался от книги хозяин, не изменив позы.
– Да, милорд, ужин.
– Который час, Стоун?
– Без двадцати минут девять, сэр. У нас все готово.
– Хорошо, я скоро пойду одеваться к приему.
– Что-нибудь еще, милорд?
– Что?.. А, Стоун… Нет, нет… Нет, благодарю, Стоун.
Сэр Джеймс заметно постарел. События последних десяти-пятнадцати лет сильно отразились на его внешнем облике. Нет, он не потерял царственной осанки, острого ума искушенного полемиста и светского лоска на по-прежнему многолюдных и пышных приемах. Но что-то неуловимое ушло. Похоже было, что лорд Гроули не вполне доволен финальной частью своей жизни и эта мысль его все более беспокоит. Наверное, многие в конце жизни пытаются подвести итоги. Вот тут-то и поджидает людей честных и требовательных к себе несоответствие дебета и кредита. То пресловутое сальдо, которое зачастую бывает не в пользу хозяина жизни и судьбы.
Стоун шел через парадный вестибюль, направляясь в ту половину дома, где прислуга хлопотала вокруг огромного стола. У парадной двери снаружи послышалась какая-то возня, затем шорохи и стук медного молотка на шарнире. Стоун коротко взглянул в боковое окошко, позволяющее видеть того, кто стоял перед дверью, и поспешно подошел к щеколде.
Тяжелая входная дверь мягко пошла внутрь вестибюля и в проем торопливо вошли два молодых человека. За спиной у них не на шутку разбушевалась стихия. Шум дождя, шелест могучих крон, журчание ручьев и перекрывающий все это оглушительный гром сопровождали появление посетителей. С плащей и шляп вновь прибывших ручьями лилась вода, собиравшаяся на узорном каменном полу вестибюля сверкающими лужицами.
– Мистер Хадсон, добрый вечер, – приветствовал одного из вошедших Стоун, помогая мужчинам снять промокшую одежду. В руках второго посетителя был небольшой чемоданчик и футляр, напоминавший по форме пишущую машинку. Стоун безошибочно определил в этом человеке слугу.
– Стоун! Здравствуйте.
– Добро пожаловать, как дела?
– Если бы не дождь, все было бы прекрасно. А у вас тут какие новости?
– Все прекрасно, сэр, все хорошо.
– Я все перепутал, и вот так неожиданно свалился всем на голову… Как вы думаете, лорд Гроули сможет приютить меня на ночь?
– Думаю, что это возможно, сэр.
– Я надеюсь, сегодня ничего особенного здесь не организуется, я не стану помехой?
– Сэр Джеймс ждет к ужину нескольких джентльменов.
– Тогда передайте, что мне только нужно дописать свою колонку в завтрашний номер. Я буду тихо сидеть и работать и не высовываться.
– Как чувствует себя ваш дед, сэр Уильямс?
– Великолепно. Думаю, что я старею быстрее, чем он. А кого сегодня ждут?
– Не представляю, сэр.
– Совсем не представляете?
– Абсолютно, сэр.
– Ну, в любом случае лучше не высовываться, – повторил молодой человек и уверенно пошел в боковой проход, демонстрируя отличное знание дома.
За ним, подхватив вещи, заспешил сопровождающий.
Питер Стоун шел по толстой ковровой дорожке парадной части здания. Коридор был длинный, а мысли дворецкого еще длиннее, поскольку они не оставляли его в последнее время ни на миг.
Питер любил этот старый дом – красные кирпичные стены, потемневшие от времени, но ничуть не осевшие, не истрескавшиеся. Просторные комнаты с высокими лепными потолками, темные дубовые панели и блестящие столы. А эта настоящая минута словно озарила дом еще и каким-то печальным величием, оттого, что долгих девяносто лет он укрывал в своих стенах столько людей. Казалось, тут все живет и дышит – стены, комнаты, стулья, столы, даже влажное махровое полотенце, свисающее над ванной на половине прислуги, даже разбросанные в кабинете книги, бумаги.
Питер уже признался себе, что в горькой своей решимости он больше всего хотел сбежать от этой женщины, которую любил. Из плена этой любви он и жаждал вырваться, чувствуя себя в западне. Все напоминало о ней, любая комната, любое дерево в парке было связано с ней, с ее голосом, смехом, слезами или взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39