мойка из нержавейки на кухню
— Нью-Маверик не вызывает у тебя никаких ассоциаций?
— Никогда о нем не слышал.
Эдди хмыкнул. Он был жизнерадостным типом лет пятидесяти.
— Все забываю, что ты еще не вышел из пеленок, Дэйв. Двадцать лет назад, годом больше или годом меньше, — собственно говоря, летом накануне Пёрл-Харбора, если подумать, — Нью-Маверик мелькал во всех заголовках. Убийство. Малый по имени Джон Уиллард — популярный писатель. Сатира на грохочущие двадцатые.
— «Чудо без ребер»?
— Вот умница. И полдюжины других. Кинофильмы. Романы. Он основал творческую колонию в Нью-Маверике — для писателей, художников, музыкантов. Не говори, что никогда не слышал о фестивале в Нью-Маверике.
— Не слышал.
— Любой взрослый, живущий в пределах двух сотен миль, каждый год ездит на фестиваль, — сказал Эдди. — Вот раздолье для любителей поразвлечься. Я сам из числа паломников. Напомни, я как-нибудь расскажу тебе об этом, когда Софи не будет поблизости. Но вернемся к твоему вопросу — Джон Уиллард, добрый ангел Нью-Маверика, был убит там летом сорок первого. Он играл на фортепиано в полночь. В чаще лесов. — Эдди рассмеялся. — Не могу избавиться от излишней красивости. Открытая эстрада. На фестивале дают полуночный концерт. Джон Уиллард как раз начал Бетховеном, когда кто-то снес ему голову из дробовика. Мило и непонятно. Пять тысяч людей, все в костюмах и масках, — пять тысяч свидетелей! Естественно, полиция так и не нашла убийцу. Одно из наших величайших нераскрытых преступлений. Случись оно в другое время, шума было бы гораздо больше. Джону Уилларду прострелили голову, понимаете ли, но в это время пала Франция, Британия тряслась на плечах Черчилля, а потом — Пёрл-Харбор. Так легко оказалось забыть о Джоне Уилларде. Только, кажется, дочка его не забыла.
— Дочь Уилларда?
— Ей было три месяца, когда старика кокнули. Теперь ей двадцать один, и она только что унаследовала кучу бабок. Похоже, она наняла твоего друга Эда Брока три месяца назад, чтобы он приехал в Нью-Маверик и занялся этим старым делом. Кому-то такая идея не понравилась. Брок напоролся в лесу на засаду. Его нашли через полутора суток: голова пробита, левая рука сломана, и к тому времени уже началось заражение, так что руку пришлось ампутировать. И внутри что-то отшибли. — Даже беззаботному Эдди, кажется, было немного не по себе. — Я ездил туда, Дэйв. Вместе со старым убийством получался хороший сюжет. Ему крупно не повезло, этому Броку. Лучше бы ему умереть.
— В каком смысле?
— В том смысле, что он — ничто, малыш; овощ. Не говорит. С ним нельзя общаться. Он никого не узнает. Он просто кусок мяса, который в инвалидном кресле выкатывают днем на солнышко, а вечером закатывают обратно в дом.
— А есть какая-то надежда?
— Ноль, — сказал Эдди. — Если он твой приятель, поставь за него свечку и помолись, чтобы Господь прибрал его.
Это в самом деле беда!
— А того, кто это сделал, нашли? — спросил я Эдди.
— Малый, который это сделал, — ответил он, — прятался двадцать один год со времени прошлого убийства. Он научился это делать.
— Брок, должно быть, что-то раскопал.
— Все, что он узнал, останется при нем, Дэйв. Навсегда.
— Ты встречался с его женой, когда был там?
— Славная девочка. Славный сынишка лет восьми. И славный маленький ад для него и для нее. Представляю, как ей спится по ночам.
— Я тоже, — ответил я. Я услышал все, что мне нужно было знать. Но Эдди еще не закончил.
— Не только потому, что ей приходится ухаживать за мужем, в котором не осталось ничего человеческого, — продолжал он. — Я просто вижу, как этот подонок, который убил Джона Уилларда и позаботился об Эде Броке, сидит в кустах, гадая, не окажется ли он в дураках, оставив миссис Брок в покое. Возможно, сейчас она слишком боится, чтобы начать говорить, — боится за себя и боится за ребенка. Но вдруг однажды она наберется храбрости и расскажет все, что знает. Этот злодей сидит там и думает — и может сегодня или завтра решить, что рисковать не стоит. Готов поспорить, он следит за ней, — может быть, ежедневно, когда привозит молоко, или останавливает школьный автобус, чтобы отвезти ее ребенка, или приходит осмотреть ее мужа; «доктор, нотариус, торговец, полицейский». Кто угодно. Понимаешь, что я хочу сказать, Дэйв?
Гарриет, посылая мне письмо, предполагала, что мне все это известно. Переговорив со своим шефом, я условился, что возьму небольшой отпуск, который мне полагался в ближайшее время. К счастью, накануне я как раз закончил дело, которым занимался. Я послал Гарриет телеграмму, что буду в Нью-Маверике после обеда.
До отъезда у меня не хватило времени выяснить подробности старого дела Уилларда. Сначала надо сделать вещи более важные. Гарриет, наверное, было очень трудно решиться написать мне. А сейчас главное — приехать к ней, чтобы она поняла: я помогу ей, как она надеялась.
Последние девять с половиной лет я украшал себе жизнь маленькими радостями. Одной из них был белый «ягуар» с откидным верхом модели пятьдесят восьмого года. Он прошел сорок тысяч миль, когда я купил его, но, говорят, на «ягуаре» можно проехать двести тысяч, прежде чем понадобится его просто проверить. Он работал как швейцарские часы. Я получал чисто физическое удовольствие, когда вел его, — четыре скорости и мощный двигатель, который мог унести тебя как ракета, если понадобится. Я собрал вещи на три-четыре дня, погрузил их в «ягуар» и около часу дня направился к Беркширским холмам, рассчитывая приехать в Нью-Маверик примерно к половине четвертого.
Об убийстве Уилларда я не знал ничего. Двадцать один год назад мне было пятнадцать, и меня гораздо больше интересовали положение «Янки» в играх на кубок Американской лиги и споры с другими подростками относительно беспрецедентного третьего срока президентства Франклина Рузвельта. Каким-то образом убийство известного писателя прошло мимо меня. Но теперь, когда Эдди Бловелт упомянул о нем, в памяти моей всплыли кое-какие подробности того, что я читал о фестивале в Нью-Маверике. Он представлял собой нечто вроде Марди-Гра Новой Англии. Один из иллюстрированных журналов как-то опубликовал репортаж о нем. Я помнил фотографии тысяч людей в карнавальных костюмах, собравшихся вокруг сотен костров, на которых готовился ужин, словно в гигантском цыганском таборе. Журнал поместил так называемый «объективный материал». К положительным сторонам относилось то, что доходы от фестиваля пополняли фонд, который обеспечивал практически полностью пятьдесят семей деятелей искусства в течение всего следующего года. К отрицательным — то, что праведные редакторы, религиозные кружки и женские организации называли его вакханалией, пьяной оргией; круглосуточная продажа всевозможных спиртных напитков по непонятно как полученным лицензиям. Каковы бы ни были достоинства и недостатки этого мероприятия, оно спокойно пережило потрясения и скандал, вызванные убийством Джона Уилларда, и ежегодные нападки ханжеской оппозиции.
За двадцать миль до Нью-Маверика по обеим сторонам дороги потянулись невысокие, пологие, поросшие травой холмы. Это был великолепный день, и единственным намеком на цвета осени мелькало редкое оранжевое пламя ранних кленов. Я оказался в Нью-Маверике точно в три тридцать.
Это был прелестный маленький городок, чью деревенскую зелень оттеняли высокие вязы, клены и буки. Даже торговый район выглядел странно некоммерческим: никаких неоновых вывесок, никакой навязчивой рекламы. Супермаркет располагался в красивом старинном здании, когда-то служившем местом для собраний. Рядом примостились художественная галерея и три-четыре сувенирные лавки довольно хвастливого вида. В самом центре города располагалась гостиница, «Таверна Вилки и Ножа». У кого-то хватало ума и терпения построить или отреставрировать ее так, что на ней чувствовалась теплая, приветливая патина лет.
Я остановился перед «Вилкой и Ножом», вытащил из «ягуара» свою сумку и вошел в прохладный, отделанный дубом вестибюль. Бар и столовая, обшитые панелями из того же дуба, помещались справа и сейчас были совершенно пусты, если не считать бармена, который перетирал стаканы под навязчивую мелодию «Римских фонтанов», доносившуюся из радиоприемника.
Человек, сидевший за регистрационной стойкой, вовсе не походил на гостиничного служащего. Он был смугл, возраста примерно за сорок, с черными курчавыми волосами, на висках припорошенными сединой, в дорогом спортивном пиджаке, с красным шелковым шарфом, повязанным на шее. Он одарил меня белозубой, профессиональной приветственной улыбкой.
— Чем могу быть полезен? — осведомился он.
— У вас найдется для меня комната на три-четыре дня?
— Конечно. Почему нет? — Он положил на стойку регистрационную карточку. Я заполнил ее, пока он просматривал журнал. — Комната с ванной, на втором этаже, — сказал он. — Четырнадцать в день.
— Отлично, — сказал я. — У вас тут удивительно приятное местечко.
Белозубая улыбка стала еще шире. Он взглянул на карточку, которую я заполнил.
— Вы первый раз в Нью-Маверике, мистер Геррик?
— Да.
— Джон Уиллард когда-то перестроил это здание, — сказал он. — Предполагалось, что оно должно выглядеть точно так же, как сто пятьдесят лет назад, за исключением, разумеется, современной сантехники и электричества. Уиллард намеревался реставрировать так весь город, но это единственное, что он успел. Я — Ларри Трэш, нынешний владелец гостиницы. — Он протянул мне руку. — Приехали на экскурсию?
— Я разыскиваю своих знакомых, они живут где-то на Колони-роуд.
— Это примерно в миле от города. — Он всего лишь проявлял вполне уместное любопытство. — Я в городе знаю всех, мистер Геррик. Возможно, я смогу подсказать вам, как добраться до дома ваших друзей.
— Их фамилия Брок.
Улыбка застыла на его лице, словно на фотографии.
— Мне очень жаль, — сказал он.
— Жаль?
— Если вы друг Брока. Его дела плохи.
— Я услышал об этом только сегодня, — сказал я. — И приехал сразу, как узнал. Мы с Броком служили вместе в Корее в авиации. Я знаком с ним и с его женой десять лет, но мы давно не виделись.
Трэш достал сигарету из кармана и прикурил. Рука с зажигалкой слегка подрагивала.
— Вы тот малый из аппарата окружного прокурора в Нью-Йорке, — сказал он. — Я сначала не обратил внимания на имя.
— Откуда вы знаете? — спросил я. Я почему-то разозлился.
Улыбка перестала быть натянутой.
— Это очень маленький городок, мистер Геррик. А чета Брок сейчас оказалась в центре внимания. И когда миссис Брок связалась с кем-то из сотрудников окружного прокурора в Нью-Йорке… В общем, слух просочился.
— Прямиком с почты?
— Наш городок очень маленький. Брок принялся ворошить прошлое. Все сожалеют о том, что с ним случилось, но то, что он сделал, может доставить неприятности множеству людей. Вы собираетесь продолжить с того места, где остановился Брок?
— Знаете что, мистер Трэш?
— Что?
— Это не ваше дело, черт побери! — отрезал я.
— Не обижайтесь, мистер Геррик, — ответил Трэш. — Когда вы покопаетесь немного в этом во всем, вы поймете, почему все, что связано со старым делом Уилларда, так важно для любого, кто здесь живет. «Вилка и Нож» — своего рода перевалочный пункт всех городских сплетен. Поверьте, если я смогу чем-то вам помочь, я буду только рад.
На этом этапе неразумно было наживать себе врага. Почему-то открытие, что Гарриет не могла попросить старого друга о помощи так, чтобы о том не узнал весь этот проклятый городишко, слегка остудило мой пыл.
— Старая мисс Сотби с почты могла бы быть поскромнее, — дружелюбно заметил Трэш. — Но что тут плохого, мистер Геррик? — Он прищурил глаза. — Возможно, это к лучшему, что люди знают, что миссис Брок кто-то помогает. Отнести сумки наверх?
Я медленно выдохнул воздух:
— Спасибо. Вы говорите, к лучшему, что «люди» знают. Город имеет что-то против миссис Брок?
— Господи, конечно нет! — воскликнул Трэш. Он вышел из-за стойки, взял мою сумку и выпрямился, держа ее в руке, так что его темные глаза встретились с моими. — Мы жили здесь тихо-мирно двадцать лет, мистер Геррик. Мы полагали, что человек, убивший Джона Уилларда, давно исчез отсюда. Так нам было удобнее. Мы предполагали это, потому что гораздо приятнее считать, что он не был членом нашего сообщества, жителем нашего города; что он использовал фестиваль как прикрытие для своего преступления и для бегства. Брок разрушил наши иллюзии. Должно быть, он подобрался очень близко к разгадке, мистер Геррик. Его заставили замолчать. Это может означать только одно — что человек, которого мы с легким сердцем считали чужаком, растворившимся в воздухе, вовсе не чужак; что он здесь; что он один из нас. Никто больше не чувствует себя в безопасности. Сплетники утихли. Они боятся, что случайно скажут что-то важное и их тоже заставят замолчать, как Брока. Но еще больше боятся другого.
— Да?
— Пенни Уиллард.
Я непонимающе взглянул на него.
— Пенелопа Уиллард, дочь Джона Уилларда. На самом деле это она заварила всю кашу, когда наняла Брока. Двадцать один год состоянием Джона Уилларда распоряжались доверенные лица. В прошлом июне, когда она достигла совершеннолетия, все дела перешли в руки Пенни и под ее контроль. Завтра она может сказать: «Извините, ребята, игра окончена». Она может прикрыть фестивали, на которых зиждется благополучие города. Нью-Маверик без колонии и без поддержки Пенни Уиллард превратится в город-призрак.
— А с какой стати ей это делать?
— Что, если вдруг выяснится, что мы двадцать с лишним лет прикрывали убийцу ее отца? Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить, как она на прощанье целует весь город. — Трэш пожал плечами. — Мужья разговаривают со своими женами. Если миссис Брок знает то, что знал ее муж, и решит об этом рассказать… Ну, вы понимаете, почему люди интересуются Броками?
Глава 3
Трэш предоставил мне набросок картины, который требовал дополнения, но прежде всего он заставил меня еще больше забеспокоиться о Гарриет. Долго спавшее зло пробудилось, и Гарриет, независимо от того, известно ей что-то или нет, вполне могла оказаться следующей жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Никогда о нем не слышал.
Эдди хмыкнул. Он был жизнерадостным типом лет пятидесяти.
— Все забываю, что ты еще не вышел из пеленок, Дэйв. Двадцать лет назад, годом больше или годом меньше, — собственно говоря, летом накануне Пёрл-Харбора, если подумать, — Нью-Маверик мелькал во всех заголовках. Убийство. Малый по имени Джон Уиллард — популярный писатель. Сатира на грохочущие двадцатые.
— «Чудо без ребер»?
— Вот умница. И полдюжины других. Кинофильмы. Романы. Он основал творческую колонию в Нью-Маверике — для писателей, художников, музыкантов. Не говори, что никогда не слышал о фестивале в Нью-Маверике.
— Не слышал.
— Любой взрослый, живущий в пределах двух сотен миль, каждый год ездит на фестиваль, — сказал Эдди. — Вот раздолье для любителей поразвлечься. Я сам из числа паломников. Напомни, я как-нибудь расскажу тебе об этом, когда Софи не будет поблизости. Но вернемся к твоему вопросу — Джон Уиллард, добрый ангел Нью-Маверика, был убит там летом сорок первого. Он играл на фортепиано в полночь. В чаще лесов. — Эдди рассмеялся. — Не могу избавиться от излишней красивости. Открытая эстрада. На фестивале дают полуночный концерт. Джон Уиллард как раз начал Бетховеном, когда кто-то снес ему голову из дробовика. Мило и непонятно. Пять тысяч людей, все в костюмах и масках, — пять тысяч свидетелей! Естественно, полиция так и не нашла убийцу. Одно из наших величайших нераскрытых преступлений. Случись оно в другое время, шума было бы гораздо больше. Джону Уилларду прострелили голову, понимаете ли, но в это время пала Франция, Британия тряслась на плечах Черчилля, а потом — Пёрл-Харбор. Так легко оказалось забыть о Джоне Уилларде. Только, кажется, дочка его не забыла.
— Дочь Уилларда?
— Ей было три месяца, когда старика кокнули. Теперь ей двадцать один, и она только что унаследовала кучу бабок. Похоже, она наняла твоего друга Эда Брока три месяца назад, чтобы он приехал в Нью-Маверик и занялся этим старым делом. Кому-то такая идея не понравилась. Брок напоролся в лесу на засаду. Его нашли через полутора суток: голова пробита, левая рука сломана, и к тому времени уже началось заражение, так что руку пришлось ампутировать. И внутри что-то отшибли. — Даже беззаботному Эдди, кажется, было немного не по себе. — Я ездил туда, Дэйв. Вместе со старым убийством получался хороший сюжет. Ему крупно не повезло, этому Броку. Лучше бы ему умереть.
— В каком смысле?
— В том смысле, что он — ничто, малыш; овощ. Не говорит. С ним нельзя общаться. Он никого не узнает. Он просто кусок мяса, который в инвалидном кресле выкатывают днем на солнышко, а вечером закатывают обратно в дом.
— А есть какая-то надежда?
— Ноль, — сказал Эдди. — Если он твой приятель, поставь за него свечку и помолись, чтобы Господь прибрал его.
Это в самом деле беда!
— А того, кто это сделал, нашли? — спросил я Эдди.
— Малый, который это сделал, — ответил он, — прятался двадцать один год со времени прошлого убийства. Он научился это делать.
— Брок, должно быть, что-то раскопал.
— Все, что он узнал, останется при нем, Дэйв. Навсегда.
— Ты встречался с его женой, когда был там?
— Славная девочка. Славный сынишка лет восьми. И славный маленький ад для него и для нее. Представляю, как ей спится по ночам.
— Я тоже, — ответил я. Я услышал все, что мне нужно было знать. Но Эдди еще не закончил.
— Не только потому, что ей приходится ухаживать за мужем, в котором не осталось ничего человеческого, — продолжал он. — Я просто вижу, как этот подонок, который убил Джона Уилларда и позаботился об Эде Броке, сидит в кустах, гадая, не окажется ли он в дураках, оставив миссис Брок в покое. Возможно, сейчас она слишком боится, чтобы начать говорить, — боится за себя и боится за ребенка. Но вдруг однажды она наберется храбрости и расскажет все, что знает. Этот злодей сидит там и думает — и может сегодня или завтра решить, что рисковать не стоит. Готов поспорить, он следит за ней, — может быть, ежедневно, когда привозит молоко, или останавливает школьный автобус, чтобы отвезти ее ребенка, или приходит осмотреть ее мужа; «доктор, нотариус, торговец, полицейский». Кто угодно. Понимаешь, что я хочу сказать, Дэйв?
Гарриет, посылая мне письмо, предполагала, что мне все это известно. Переговорив со своим шефом, я условился, что возьму небольшой отпуск, который мне полагался в ближайшее время. К счастью, накануне я как раз закончил дело, которым занимался. Я послал Гарриет телеграмму, что буду в Нью-Маверике после обеда.
До отъезда у меня не хватило времени выяснить подробности старого дела Уилларда. Сначала надо сделать вещи более важные. Гарриет, наверное, было очень трудно решиться написать мне. А сейчас главное — приехать к ней, чтобы она поняла: я помогу ей, как она надеялась.
Последние девять с половиной лет я украшал себе жизнь маленькими радостями. Одной из них был белый «ягуар» с откидным верхом модели пятьдесят восьмого года. Он прошел сорок тысяч миль, когда я купил его, но, говорят, на «ягуаре» можно проехать двести тысяч, прежде чем понадобится его просто проверить. Он работал как швейцарские часы. Я получал чисто физическое удовольствие, когда вел его, — четыре скорости и мощный двигатель, который мог унести тебя как ракета, если понадобится. Я собрал вещи на три-четыре дня, погрузил их в «ягуар» и около часу дня направился к Беркширским холмам, рассчитывая приехать в Нью-Маверик примерно к половине четвертого.
Об убийстве Уилларда я не знал ничего. Двадцать один год назад мне было пятнадцать, и меня гораздо больше интересовали положение «Янки» в играх на кубок Американской лиги и споры с другими подростками относительно беспрецедентного третьего срока президентства Франклина Рузвельта. Каким-то образом убийство известного писателя прошло мимо меня. Но теперь, когда Эдди Бловелт упомянул о нем, в памяти моей всплыли кое-какие подробности того, что я читал о фестивале в Нью-Маверике. Он представлял собой нечто вроде Марди-Гра Новой Англии. Один из иллюстрированных журналов как-то опубликовал репортаж о нем. Я помнил фотографии тысяч людей в карнавальных костюмах, собравшихся вокруг сотен костров, на которых готовился ужин, словно в гигантском цыганском таборе. Журнал поместил так называемый «объективный материал». К положительным сторонам относилось то, что доходы от фестиваля пополняли фонд, который обеспечивал практически полностью пятьдесят семей деятелей искусства в течение всего следующего года. К отрицательным — то, что праведные редакторы, религиозные кружки и женские организации называли его вакханалией, пьяной оргией; круглосуточная продажа всевозможных спиртных напитков по непонятно как полученным лицензиям. Каковы бы ни были достоинства и недостатки этого мероприятия, оно спокойно пережило потрясения и скандал, вызванные убийством Джона Уилларда, и ежегодные нападки ханжеской оппозиции.
За двадцать миль до Нью-Маверика по обеим сторонам дороги потянулись невысокие, пологие, поросшие травой холмы. Это был великолепный день, и единственным намеком на цвета осени мелькало редкое оранжевое пламя ранних кленов. Я оказался в Нью-Маверике точно в три тридцать.
Это был прелестный маленький городок, чью деревенскую зелень оттеняли высокие вязы, клены и буки. Даже торговый район выглядел странно некоммерческим: никаких неоновых вывесок, никакой навязчивой рекламы. Супермаркет располагался в красивом старинном здании, когда-то служившем местом для собраний. Рядом примостились художественная галерея и три-четыре сувенирные лавки довольно хвастливого вида. В самом центре города располагалась гостиница, «Таверна Вилки и Ножа». У кого-то хватало ума и терпения построить или отреставрировать ее так, что на ней чувствовалась теплая, приветливая патина лет.
Я остановился перед «Вилкой и Ножом», вытащил из «ягуара» свою сумку и вошел в прохладный, отделанный дубом вестибюль. Бар и столовая, обшитые панелями из того же дуба, помещались справа и сейчас были совершенно пусты, если не считать бармена, который перетирал стаканы под навязчивую мелодию «Римских фонтанов», доносившуюся из радиоприемника.
Человек, сидевший за регистрационной стойкой, вовсе не походил на гостиничного служащего. Он был смугл, возраста примерно за сорок, с черными курчавыми волосами, на висках припорошенными сединой, в дорогом спортивном пиджаке, с красным шелковым шарфом, повязанным на шее. Он одарил меня белозубой, профессиональной приветственной улыбкой.
— Чем могу быть полезен? — осведомился он.
— У вас найдется для меня комната на три-четыре дня?
— Конечно. Почему нет? — Он положил на стойку регистрационную карточку. Я заполнил ее, пока он просматривал журнал. — Комната с ванной, на втором этаже, — сказал он. — Четырнадцать в день.
— Отлично, — сказал я. — У вас тут удивительно приятное местечко.
Белозубая улыбка стала еще шире. Он взглянул на карточку, которую я заполнил.
— Вы первый раз в Нью-Маверике, мистер Геррик?
— Да.
— Джон Уиллард когда-то перестроил это здание, — сказал он. — Предполагалось, что оно должно выглядеть точно так же, как сто пятьдесят лет назад, за исключением, разумеется, современной сантехники и электричества. Уиллард намеревался реставрировать так весь город, но это единственное, что он успел. Я — Ларри Трэш, нынешний владелец гостиницы. — Он протянул мне руку. — Приехали на экскурсию?
— Я разыскиваю своих знакомых, они живут где-то на Колони-роуд.
— Это примерно в миле от города. — Он всего лишь проявлял вполне уместное любопытство. — Я в городе знаю всех, мистер Геррик. Возможно, я смогу подсказать вам, как добраться до дома ваших друзей.
— Их фамилия Брок.
Улыбка застыла на его лице, словно на фотографии.
— Мне очень жаль, — сказал он.
— Жаль?
— Если вы друг Брока. Его дела плохи.
— Я услышал об этом только сегодня, — сказал я. — И приехал сразу, как узнал. Мы с Броком служили вместе в Корее в авиации. Я знаком с ним и с его женой десять лет, но мы давно не виделись.
Трэш достал сигарету из кармана и прикурил. Рука с зажигалкой слегка подрагивала.
— Вы тот малый из аппарата окружного прокурора в Нью-Йорке, — сказал он. — Я сначала не обратил внимания на имя.
— Откуда вы знаете? — спросил я. Я почему-то разозлился.
Улыбка перестала быть натянутой.
— Это очень маленький городок, мистер Геррик. А чета Брок сейчас оказалась в центре внимания. И когда миссис Брок связалась с кем-то из сотрудников окружного прокурора в Нью-Йорке… В общем, слух просочился.
— Прямиком с почты?
— Наш городок очень маленький. Брок принялся ворошить прошлое. Все сожалеют о том, что с ним случилось, но то, что он сделал, может доставить неприятности множеству людей. Вы собираетесь продолжить с того места, где остановился Брок?
— Знаете что, мистер Трэш?
— Что?
— Это не ваше дело, черт побери! — отрезал я.
— Не обижайтесь, мистер Геррик, — ответил Трэш. — Когда вы покопаетесь немного в этом во всем, вы поймете, почему все, что связано со старым делом Уилларда, так важно для любого, кто здесь живет. «Вилка и Нож» — своего рода перевалочный пункт всех городских сплетен. Поверьте, если я смогу чем-то вам помочь, я буду только рад.
На этом этапе неразумно было наживать себе врага. Почему-то открытие, что Гарриет не могла попросить старого друга о помощи так, чтобы о том не узнал весь этот проклятый городишко, слегка остудило мой пыл.
— Старая мисс Сотби с почты могла бы быть поскромнее, — дружелюбно заметил Трэш. — Но что тут плохого, мистер Геррик? — Он прищурил глаза. — Возможно, это к лучшему, что люди знают, что миссис Брок кто-то помогает. Отнести сумки наверх?
Я медленно выдохнул воздух:
— Спасибо. Вы говорите, к лучшему, что «люди» знают. Город имеет что-то против миссис Брок?
— Господи, конечно нет! — воскликнул Трэш. Он вышел из-за стойки, взял мою сумку и выпрямился, держа ее в руке, так что его темные глаза встретились с моими. — Мы жили здесь тихо-мирно двадцать лет, мистер Геррик. Мы полагали, что человек, убивший Джона Уилларда, давно исчез отсюда. Так нам было удобнее. Мы предполагали это, потому что гораздо приятнее считать, что он не был членом нашего сообщества, жителем нашего города; что он использовал фестиваль как прикрытие для своего преступления и для бегства. Брок разрушил наши иллюзии. Должно быть, он подобрался очень близко к разгадке, мистер Геррик. Его заставили замолчать. Это может означать только одно — что человек, которого мы с легким сердцем считали чужаком, растворившимся в воздухе, вовсе не чужак; что он здесь; что он один из нас. Никто больше не чувствует себя в безопасности. Сплетники утихли. Они боятся, что случайно скажут что-то важное и их тоже заставят замолчать, как Брока. Но еще больше боятся другого.
— Да?
— Пенни Уиллард.
Я непонимающе взглянул на него.
— Пенелопа Уиллард, дочь Джона Уилларда. На самом деле это она заварила всю кашу, когда наняла Брока. Двадцать один год состоянием Джона Уилларда распоряжались доверенные лица. В прошлом июне, когда она достигла совершеннолетия, все дела перешли в руки Пенни и под ее контроль. Завтра она может сказать: «Извините, ребята, игра окончена». Она может прикрыть фестивали, на которых зиждется благополучие города. Нью-Маверик без колонии и без поддержки Пенни Уиллард превратится в город-призрак.
— А с какой стати ей это делать?
— Что, если вдруг выяснится, что мы двадцать с лишним лет прикрывали убийцу ее отца? Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить, как она на прощанье целует весь город. — Трэш пожал плечами. — Мужья разговаривают со своими женами. Если миссис Брок знает то, что знал ее муж, и решит об этом рассказать… Ну, вы понимаете, почему люди интересуются Броками?
Глава 3
Трэш предоставил мне набросок картины, который требовал дополнения, но прежде всего он заставил меня еще больше забеспокоиться о Гарриет. Долго спавшее зло пробудилось, и Гарриет, независимо от того, известно ей что-то или нет, вполне могла оказаться следующей жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22