- Но что эта наша дума... почему о ней ничего не слыхать? осведомилась вдова, без особого успеха пытаясь представить себя теперь общественно-политической активисткой.
- Допустим, ей нечего сказать в противовес тому, что говорит мэрия, ответил писатель.
- Вот! - Катюша вся подобралась и с многозначительным видом подняла вверх палец.
- Очень может быть, что эта пресловутая дума ведет себя ниже травы, тише воды просто потому, что боится мэрии, которая полностью подчинила ее своей воле.
- И вам хочется заседать в такой думе?
- А почему бы и нет? Художнику пристало быть оригинальным, тем более художнику слова, инженеру, как обронил кто-то великий, человеческих душ. Допустим, этот художник - допустим, это я - выставляет свою кандидатуру, и избиратели решают: вот он-то сумеет замолвить за нас словечко, у него язык хорошо подвешен, выберем его! И отдают за меня голоса. А я, явившись в думу, в эту, что греха таить, кунсткамеру, в это сборище проходимцев, пустомель и дураков, сижу себе, улыбаюсь и помалкиваю, как в рот воды набрал. Согласитесь, это совсем не то, чего от меня ожидали, это оригинально!
Пришло время вдове устремить на собеседника внимательный и задумчивый взгляд.
- Позвольте вопрос... - проговорила она нежным и вкрадчивым голосом человека, наконец решившегося приподнять завесу над тайной своего интереса к тому, с кем его неожиданно свела судьба. - Впрочем, вы можете не отвечать, если вам этого по каким-то причинам не хочется... Но... все же... вы ведь знаете больше, чем говорите? Я о тех, в мэрии... Ей-богу, знаете! И мне, женщине, вы ведь можете сказать?
Шишигин с загадочной и чуточку циничной усмешкой ответил:
- Не знаю, почему вам пришло в голову, будто мне известно что-то такое, что не известно вам. Надо полагать, кто-то распространяет обо мне неверную информацию, попроще говоря, слухи, сплетни. Это, конечно, судьба каждой знаменитости, равно как и способ существования самой славы, да... и я до некоторой степени доволен, не буду этого скрывать. А раз так, я готов допустить, что мне действительно кое-что известно, ну, некоторые мелочи, из которых, естественно, можно сложить в воображаемом калейдоскопе более или менее занимательную картинку.
- И вы допустите меня к этому калейдоскопу?
Шишигин улыбался вдове и внимал ее робкой, приниженной любви, которая судорожно пыталась выдать себя за некую общественную, встающую на защиту беловодских интересов любознательность. На миг Катюшу охватил ужас, по спине прополз отвратительный холодок, она подумала, что Шишигин откажется от дальнейшей откровенности и это будет подразумевать и отказ от нее, или что он, напротив, сообщит ей нечто такое, после чего жизнь по прежним законам и обычаям станет для нее абсолютно невозможной.
----------
- Отчего же не поделиться с вами секретами, милая моя? - начал писатель, играя пустым бокалом. - Но я назвал тот калейдоскоп, к которому вы, может быть чересчур ретиво и не слишком осторожно, проситесь, воображаемым, а это значит, что я должен впустить вас не куда-нибудь, а в свое воображение. Готовы ли вы к подобному? Не леденит ли вашу кровь ужас, ужас, предположим, необъяснимый, мистического порядка?
- Леденит... но вы этому рады, то есть это вас забавляет, я вижу, пролепетала вдова Ознобкина, - а потому... я готова. В добрый путь!
- О! Хорошо! В таком случае продолжим. Я сказал: допустим, я что-то знаю. А это ведет к допущению, что моя версия происходящего в той или иной степени приближается к правде или даже полностью совпадает с ней. Вы, конечно, вправе подвергнуть жесточайшей критике мое сообщение, - и я боюсь, страшно боюсь вашего острого язычка! - но, поскольку никто другой не даст вам столь же полной и правдоподобной информации, как дам я, остается высказать уверенность, что отныне вы будете мыслить и понимать дело точно так же, как мыслю и понимаю я. Вас это не смущает?
- Нет... пока нет... - ответила сильно сбитая с толку женщина. - Я ведь еще не знаю, что вы мне скажете...
Шешигин взял ее руку, успокоительно погладил и вернул на прежнее место.
- А скажу я вам следующее. Разумеется, в порядке допущения. Мы ведь только играем в историю, милая, и свободны мы лишь тогда, когда играем. Но как есть человек играющий, так есть и играющий камень, гром, перст Божий и сам Бог, а также, естественно, и черт. Ученые играют символами, наполняя их зависящим от их ученой прихоти содержанием, а потом эти символы играют судьбами простых смертных. Почему же в таком случае не допустить, что играющий ныне роль мэра господин не является одновременно тем же, кто в иное время играл при князе - основателе города, благословенного Беловодска - роль наставника, мастера, волхва? Но этот волхв не был бы Волхвом с большой буквы и ничем принципиально не отличался бы от того же князя, которого поучал, или от самого простого смерда, если бы не подчинил себе всякие силы, которые в более просвещенные времена предпочли называть темными и враждебными человеку. Допустим, враждебными, но почему же непременно темными? Может быть, темной следует назвать как раз человеческую сторону... впрочем, это вопрос отдельный, и мы сейчас не будем его затрагивать.
Итак, мы допустили, что доисторический Волхв и нынешний мэр Волховитов - одно и то же лицо. Эту почти невероятную догадку мы на всякий случай произнесли шепотком, чтобы уши тайной полиции, если таковые существуют, не сделали "чу!". О, как мы похожи на заговорщиков! Этому нынешнему двойнику того двойника, прошлого, этому двойнику двойников мы конспиративно придумываем наименование Икс. Но где же господин Икс был все эти годы, почему от него не поступало никаких известий? В каком зеркале отражались черты его будто где-то уже виденного, кого-то ужасно напоминающего лица?
И тут мы пускаемся в область еще более рискованных догадок и гипотез. Я беру на себя смелость предположить, что наш герой на время исчез с исторических горизонтов вовсе не в соответствии с научно-религиозной правдой, по которой выходит, будто всякие волхвы, языческие божки и идолы купно отправились в тартарары в связи с полным и безоговорочным торжеством единобожия. Во-первых, насчет полной и безоговорочной победы - это преувеличение, и любой добросовестный историк и даже богослов подтвердит, что нынешняя религия - всего лишь хитрый сплав из заповедей галилеянина и всевозможных трансформировавшихся языческих верований. Во-вторых, не это нас интересует, не это разжигает наше любопытство и нашу склонность к фантазиям. В-третьих, нашу фантазию будит и заставляет лихорадочно трепетать именно возможность самозабвенно теряться в догадках.
И мы приходим к любопытному заключению, что нас занимает не языческая атмосфера, имеющая свой притулок в нынешней церкви, а конкретная судьба языческих божков и идолов, еще более точно говоря, судьба поименованного Иксом господина и тех, кого он некогда приручил, извлекши из первобытного дикого состояния, сходного с состоянием амеб, инфузорий туфелек, динозавров, антропоморфных обезьян и малосообразительных питекантропов. В общем, еще та была нежить! Увы, всякие лешие, анчутки, чудики рангов полубожков и даже будущие олимпийцы начинали в согласии с учениями Дарвина и Энгельса, иными словами, с естественного отбора и приобретения навыков созидательного труда, роль которого в последующем обзаведении частной собственностью, доходящей порой и до владения человеческими душами, поистине неоценима. Даже и вообразить жутко, на какой незапамятной и доисторической заре человечества вмешался в тягомотные процессы эволюции наш гипотетический Икс, который, разумеется, и сам предварительно немалого достиг на поприще превращения из безмозглого фантома в даровитейшего кудесника. А теперь я обращаю ваше внимание, милая, на тот архиважный факт, что он исчез до падения язычества! И на этом факте я строю удивительную по своей смелости и оригинальности теорию, гласящую, что Волхв хотя и исчез, но окончательно, как какой-нибудь Перун или Велес, не погиб - именно потому, что он убрался в неизвестность до того, как перунам и велесам довелось пережить страшную катастрофу.
Вы скажете, он убрался от греха подальше, предвидя крах. Но я не нахожу ничего, что подтверждало бы вашу догадку, к тому же у меня своя, более убедительная, хотя и не менее гадательная. Путем всяких логических умозаключений и допущений я пришел к выводу, что наш Икс пал жертвой именно тех сил, которые он вывел из первобытно-общинного мрака и подчинил себе мощью магического волшебства.
Вы спросите: когда же, господин Шишигин, вы успели все это обдумать и постичь? Да вот сейчас, сидя в вашем приятном обществе. У меня быстрый ум! Бросая взгляд в прошлое, я отчетливо вижу, как нечисть всех мастей, как отряды нетопырей, упырей и вообще неопознанных субъектов с амбициями, однако, первоклассных душегубов устраивают темную своему владыке и низводят его в непредставимо страшное царство Ния. И это их ошибка, ибо от жестокого и вероломного Ния они заслужили не благодарность, а чудовищные пытки и смерть. Все как один пали под ударами его скипетра, сгинули, иссеченные его огненным бичом.
Но вернемся к герою нашего повествования. Как безвинная жертва террора взбесившихся и взбунтовавшихся учеников и вассалов он, в силу высшей справедливости, присущей и Нию, независимо, впрочем, от его душевных наклонностей, сохранил некую частицу существования, которая терпеливо ждала во внебытийной безвестности своего часа и наконец напомнила о себе, сверх того, дала новую жизнь нашему герою, приведя его на пост беловодского градоначальника.
Высказав это соображение, Шишигин с торжеством взглянул на вдову, словно открыл важный закон становления разного рода политических карьеристов и плутов.
- А без того, чтобы становиться мэром, нельзя было? - с робкой улыбкой спросила Катюша.
- Готов допустить, что можно, но коль он все же стал мэром, значит в этом была либо некая необходимость, либо его личная воля.
Бедная вдова, у которой захватило дух от нарисованных рассказчиком фантасмагорий, в беспокойном человеческом неприятии тьмы и порождаемых ею чудовищ покачала головой.
- Но какой же во всем этом смысл?
- Да никакого, - рассмеялся писатель. - Ребята, смахнув многовековой сон, решили поразвлечься, восполнить, так сказать, пробелы в своем существовании... разве это само по себе не уважительная причина не только для молниеносного приобщения к благам цивилизации, но даже и для захвата власти? Что толку искать в этом какой-то особый смысл? И какой смысл во всем прочем? Во всем том, что кажется вам стабильным, вечным или просто привычным? Какой смысл в том, что мы сидим в этом убогом кафе и строим великолепные исторические догадки? И какой в том, что вы живете в роскошном особняке, принимаете гостей, вдыхаете дурманящие испарения и поедаете осетрину?
Вдова поежилась. К осетрине она больше не притрагивалась, что-то подсказывало ей, что лучше этого не делать. Но не упоминание о рыбе, которая стала, возможно, причиной разбойничьего набега Кики Моровой, заставило ее содрогнуться, а то, что Шишигин внезапно вынул из ее существования смысл, поднял его на свет в своей холеной руке и, насмешливо оглядев со всех сторон, во всеуслышание заявил, что это и не смысл вовсе, а сущий пустяк. А вдова так понимать свою жизнь - ни в физическом ее, ни в духовном аспекте - не то чтобы считала ниже своего достоинства, а просто не могла.
- А что же остальные... его, мэра, приспешники? - спросила она, нахмурившись. - Какие у вас догадки на их счет?
Шишигин улыбнулся на манер записного обольстителя.
- А вы сами не догадываетесь?
- Если бы я догадывалась, я бы... - начала вдова.
- Ну хорошо, хорошо, - писатель в успокоительном жесте выставил ладошки, - не буду больше держать вас в неведении и возьму на себя смелость высказать еще одно соображение... возможно, не блестящее, но наверняка заслуживающее внимания. - Он вдруг страшно округлил глаза и таинственно понизил голос: - Я думаю, я почти уверен... это они, его давние убийцы! Понимаете? Допустим, некогда они его заманили обманом в болото, или задушили, или воспользовались вообще неизвестным нам, простым смертным, способом убийства... Но ведь и они сгинули вместе с ним! Препроводили, как я уже говорил, в царство Ния, а тот и их загреб своими смертоносными ручищами. Это только гипотеза, повторяю, но зато какая! А ожил он - и они за ним. Знаете, это как паразиты на толстой шкуре большого животного, а то и под шкурой. Впиваются, проникают... и никакого от них избавления!
- Но как же он может...
- Это только допущение, гадание, версия! - торопливо и с напускной серьезностью перебил Шишигин.
- Хорошо, пусть допущение. Но как это можно - взять своими помощниками собственных убийц, врагов?
- Пожить-то хочется. Ему хочется, но и им тоже. А тут уж такая связка, понимаете ли, куда один, туда и другие... нерасторжимость! Существуют неслияно и нераздельно! А потом, это для вас подобная психология ни с чем не сообразна и словно бы неприемлема... как же, мол, в компании с собственными убийцами?.. Для него же это все как раз особой загадки не представляет, так, может быть, маленькое недоразумение, не более того. Хотя, конечно, из малого часто вырастает великое. Но он-то не ужасается и не содрогается. Сказывается богатейший жизненный опыт, на то он и живет... затрудняюсь даже и сказать, сколько он уже живет!
Вдова в растерянности развела руками и, с мольбой взглянув на Шишигина, едва слышно выговорила:
- Еще только об одном скажите... ну, тоже гипотетически... Они выглядят совсем как люди... а в действительности?
- Ах! - Шишигин преувеличено изобразил ужас. - Тут невозможно никакое лирическое отношение, поверьте! Лучше и не знать... я, положим, кое-что предполагаю, но выразить - это выше моих сил... и едва ли для ваших нервов! Это что-то уму непостижимое, не завидую тому, кто увидит!
Гадательный, но как-то очень уж ловко скроенный рассказ Шишигина никто, кроме вдовы Ознобкиной, не услышал, хотя многие поглядывали на одиноко ужинавшую пару со значением, и не только сновавшие вокруг официанты и появлявшийся время от времени в зале хозяин кафе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73