Коди покосился на Челси и пожал плечами. Его лицо вдруг просветлело, и вдохновенным голосом он заговорил:
– Кэсси, зачем бороться со своей любовью? – Он опустился на диван рядом с Джун и склонился над ее худенькой фигуркой.
Она оттолкнула его с той же силой, как в тот вечер, у себя в квартире.
– Уходи, Ко… э-э-э… Эван! Все это сплошная ложь, слышишь? Оставь меня в покое. Я… хочу остаться одна.
– Не могу, – возразил Эван Чэмберс. – Я не могу оставить тебя одну. Однажды я уже допустил такую ошибку. А теперь посмотри мне в глаза и скажи, что ты не любишь меня.
Джун замерла, лишившись дара речи, совсем как и полагалось по сценарию. Глаза Коди были такими прекрасными, такими манящими, что Джун захотелось полностью раствориться в них.
Он поцеловал ее. Руки Джун тотчас обвили его тело, и она приникла к его губам, вновь наслаждаясь их знакомым ароматом. С их волшебной ночи, казалось, прошла целая вечность и…
– Джун… – Коди мягко отстранил ее и смущенно кашлянул. – По-моему, здесь Кэсси сопротивляется.
Челси стало неловко за Джун, и она отвела глаза в сторону. Слава Богу, никто, кроме них, не присутствовал при этой сцене. Однако сомнений быть не могло: эта старая ведьма ухлестывает за Коди Флинном. Это же просто неприлично! Неужели она вообразила себе, что Коди может на нее польститься, такую тощую безобразную коротышку?
Джун чувствовала, что отчаянно краснеет и что сердце готово выскочить у нее из груди. Господи, какое унижение! Как она могла так забыться?! «Только бы не расплакаться, только бы не расплакаться», – с ожесточением твердила себе Джун.
– Я, кажется, перестаралась, – виновато прошептала Джун и нервно расхохоталась. Напряжение, накопившееся в ней, выплеснулось в несколько секунд. Она неуверенно посмотрела на Челси и сказала: – Кажется, экспромт не удался.
И тут же все трое принялись хохотать.
Волнение окончательно улеглось в душе Джун только тогда, когда Коди ободряюще ей подмигнул, тем самым давая понять, что ничего страшного не случилось и можно спокойно продолжать работу. Ей не терпелось остаться с Коди наедине.
– Ну, давай, Челси. Прогоним эту сцену еще раз. С самого начала. По местам!
И Джун исчезла в полутьме зала, откуда больше не донеслось ни единого резкого замечания до самого окончания злополучной сцены. На этот раз у Челси получилось гораздо лучше, и Джун быстро завершила репетицию и отпустила обоих.
Уже за кулисами Челси нагнала Коди и, не удержавшись, шепотом спросила:
– Ну как она, ничего?
Не обращая никакого внимания на ее колкость, Коди некоторое время молча шагал вдоль занавеса, затем вдруг резко остановился и повернулся к Челси:
– Не будь злой, Челси. Оставь Джун в покое. Она слишком много работает и имеет право немного расслабиться.
– Как и все мы, – загадочно улыбнулась Челси. – Но ты так и не ответил на мой вопрос.
Коди задумался.
– Из ста очков она набрала, пожалуй, девяносто два. С реакцией у нее все в порядке, а вот практики маловато.
– А какие у меня перспективы? – с игривой улыбкой спросила Челси.
Коди смерил ее оценивающим взглядом и дружески чмокнул в щеку:
– Пока не могу сказать. Ваше дело, мисс, только поступило на рассмотрение. Мне нужны более веские доказательства для вынесения окончательного приговора.
Челси понимающе кивнула и в тон ему ответила:
– Они в вашем распоряжении.
– Ну и отлично. – Коди потрепал ее по щеке и скрылся за дверью артистической.
Всего в нескольких шагах от них по другую сторону занавеса безмолвно застыл Брайан Кэллоуэй. Он уставился в пол, усилием воли стараясь подавить мерзкое посасывание под ложечкой. Разговор между Коди и Челси, невольным свидетелем которого он оказался, застал его врасплох. Он никак не мог предположить, что между ним и Челси все так быстро закончится. А вдруг все это было не больше, чем самое невинное кокетство, и, следовательно, незачем обращать внимания на всю ту чепуху, которая достигла его ушей. Так думать было куда приятнее.
Брайан решительно шагнул из-за занавеса навстречу Челси.
– Брайан! – испуганно вскрикнула она. – Как ты меня напугал!
Он улыбнулся.
– Прости, я не хотел.
Челси с улыбкой дотронулась до его руки.
– Ничего, все в порядке. – Она внимательно посмотрела на его расстроенное лицо. – А как твои дела? У тебя такой вид, как будто кто-то умер. Что-нибудь случилось?
– Нет. Знаешь, мне нужно с тобой поговорить, если у тебя есть немного свободного времени. – В его голосе зазвучала надежда. – А что, если нам вместе поужинать? Я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое.
– Это, конечно, было бы здорово. Но, к сожалению, я уже обещала Коди и Джун cходить с ними вечером в «Таверну». Мы там встречаемся с Дино… Может быть, завтра?
Брайан разочарованно вздохнул:
– Может быть. Я тебе позвоню.
Но почему же она не пригласила и его присоединиться к ним? Единственно возможным ответом на этот вопрос могло быть то, что планировалось два визита. В этом не было ничего обнадеживающего. Несомненно одно: он ей больше не нужен. Какая жестокость! И как она ошибается. Он совершенно необходим ей, причем сейчас, как никогда раньше. Почему же она этого не понимает? Не может же она так просто повернуться и уйти и все начать сначала с другим мужчиной. Только сейчас Брайан заметил, как у него дрожат руки.
Домой он отправился пешком, в полном одиночестве. Ему хотелось все обдумать, решить, как быть дальше, а в переполненном автобусе или в такси это было совершенно невозможно. Не прошел он и сотни метров, как тяжелая свинцовая туча, мрачно нависшая над городом, прорвалась сильнейшим ливнем. Брайан продолжал двигаться сквозь сплошную пелену дождя, отсутствующим взглядом меряя мостовую. Он казался себе совершенно одиноким в толпе пешеходов. Нет, ливень совершенно не беспокоил его, более того, Брайан с радостью подставлял лицо под его очистительные потоки. Ему припомнился другой дождливый день и его балкон с панорамой Нью-Йорка. Будут ли еще в его жизни такие дождливые дни? Но и спустя почти час, когда он подошел наконец к своему дому, Брайан чувствовал себя таким же удрученным, как и после разговора с Челси. И самое главное, он так и не смог придумать, как же ему быть дальше.
22
Из переносного усилителя, пристроенного на краю маленькой сцены школы имени Вашингтона в Бронксе, неслась громкая музыка. Брайан зааплодировал, восхищенный танцевальным мастерством троих из его учеников. Он взглянул на часы и понял, что сегодня репетиция опять затянулась дольше обычного. Но никто из студентов, казалось, не обращал на время никакого внимания. Совсем наоборот. По мере приближения премьеры «Тетушки Чарли» волнение учеников и их родителей росло пропорционально желанию все увеличивать продолжительность репетиций. Вот и сегодня все занятые в спектакле актеры поработали на славу. Молодой симпатичный чернокожий парень по имени Келвин Мерфи, исполняющий роль лорда Фэнкуорта и переодевающийся в платье престарелой тетушки, оказался по-настоящему талантлив. Помимо своего таланта, он славился еще неумеренной болтовней о том, как в скором будущем он сможет запросто переплюнуть своего однофамильца, Эдди Мерфи. Брайан твердо верил, что в один прекрасный день это таки произойдет.
Да и все ребята в его группе были не без способностей. Но главным в работе актера Брайан считал вдохновение. И не важно, сколько раз они ошибались, не важно, сколько времени ему пришлось потерять на репетициях из-за их озорства. Он не уставал повторять им, в чем состоит их призвание, с удовольствием поощрял и развивал их таланты. У двоих из группы поначалу возникли трудности с запоминанием текста, но желание выступать на сцене и участвовать во всеобщей праздничной атмосфере спектакля побудило подростков зубрить пьесу до тех пор, пока их реплики не отскакивали от зубов. Старание подростков не ускользнуло и от внимания их родителей, и Брайан время от времени находил в своем почтовом ящике открытки и записочки с выражениями родительской благодарности. В это утро Брайан нуждался в своих питомцах не меньше, чем они – в нем. В этой школе, вдали от интриг Бродвея, Брайан чувствовал себя много спокойнее и увереннее.
– Мистер Кэллоуэй, – начал Келвин, почесав подбородок. Многие из учеников уже потянулись из зала к выходу. – Мне, конечно, нравится наша пьеса. Но, согласитесь, только идиоты могут приходить на такие спектакли и хохотать до упаду, когда все это так далеко от реальной жизни. Я считаю, что она просто глупая.
Брайан сидел на краю сцены и задумчиво глядел на юношу.
– Вот почему то, чем мы занимаемся, и называется фарс, – улыбнулся он. – А чем, собственно, реальная жизнь отличается от фарса?
Келвин пожал плечами.
– Может, и так. Мы смеемся над чьим-либо дурацким поступком или удачной шуткой. Но мы же не идиотничаем с утра до вечера, иначе свихнуться можно.
Брайан обвел взглядом пустые ряды кресел.
– Да, такое возможно. – Он внимательно поглядел в карие глаза Келвина. – Знаешь, иногда нужно чуть-чуть поидиотничать, чтобы не свихнуться окончательно. Понимаешь?
Юноша кивнул и присел рядом с Брайаном.
– Понимаю. Скажем, в детстве для меня существовало два места, где можно было забыть все обидное и жестокое: Кони-Айленд и зоопарк. Там совсем не как в настоящей жизни.
Брайан обнял его за плечи.
– Раз ты смеешься – значит, не плачешь. Верно?
– Верно, – согласился Келвин. – Но не могу же я ждать, когда меня пригласят на Бродвей, или на телевидение, или в кино, как вас, мистер Кэллоуэй. Я не хочу всю жизнь участвовать в фарсе, я хочу быть серьезным актером. И я буду им, вы же знаете.
– Да, приятель, ты обязательно будешь отличным актером, – согласился Брайан и крепко пожал ему руку. – Но только тогда, когда начнешь по-настоящему работать над собой, учиться, как в школе. Помни, опыт – вот источник актерского вдохновения. Как ты сможешь играть то, о чем не имеешь ни малейшего представления? Так что наблюдай жизнь и учись.
Келвин помрачнел.
– Но ведь тогда это будет сплошное притворство. Сплошное кривляние. Я и сейчас могу изобразить все, что захочу…
Брайан глубоко вздохнул. Он заговорил, обращаясь скорее к пустому залу, а не к Келвину:
– Да, в большинстве случаев театр действительно – притворство. Иллюзия. Но иногда в нее вторгается реальность, вползает, как голодная змея, и неслышно подкрадывается к своей жертве. Вот тогда уже трудно судить, где здесь вымысел, а где правда…
Келвин озадаченно уставился на Брайана.
– Что-то не пойму…
Брайан рассмеялся и вскинул голову.
– Ничего, так, бред сумасшедшего. Нам, художникам, – он весело похлопал Келвина по плечу, – дозволяется повалять дурака время от времени. Легкое безумие помогает остаться в здравом уме.
Келвин спрыгнул со сцены.
– Ну, мне пора домой. Мама сказала, что не даст мне свое платье, так что мы с ней собираемся заглянуть в какой-нибудь дешевый магазин и поискать что-нибудь подходящее для спектакля.
– Думаю, твоя мама права, – с улыбкой сказал Брайан. – Пока, приятель.
Келвин направился к выходу и уже у двери обернулся.
– Мама говорит, что мы должны выложиться, потому что она собирается прийти на спектакль, – стараясь перекрыть музыку, крикнул он Брайану. – Хочу, чтобы она мной гордилась!
– Обязательно будет, Келвин! – крикнул Брайан ему в ответ. Ком подступил к его горлу. Он смотрел на юношу, покидавшего театр, на его пружинистую энергичную походку, вспоминал его веселый, жизнерадостный голос. «Господи, до чего же они наивны и до чего честолюбивы, – с горечью подумал он. – Они жаждут удачи и успеха, мечтают о том, чтобы стать звездами первой величины, обладателями огромных богатств, вкушающими от плодов славы. Как мало еще знают эти ребята, сколько сил им потребуется, чтобы ухватить свой единственный шанс в жестокой конкуренции». А как же он-то оказался на Бродвее? В одно мгновение в его голове смешались сотни образов, лиц, воспоминаний. Но каждое из них неизменно принадлежало какому-нибудь из создателей звезд.
К этой категории создателей звезд обычно относили себя все, от кого хоть как-то зависела судьба актера: режиссеры, продюсеры, административные директора и театральные агенты. Чем вы готовы заплатить за свой шанс? Готовы ли продать душу ради славы? Какова цена? Но притягательность огней рампы оказывалась столь непреодолимой, что даже кровь порой была слишком малой платой за успех.
Ему припомнились последние слова Келвина. Да, его мать сможет гордиться своим сыном. Да и как ей им не гордиться? Она была матерью. И это было ее привилегией, каким бы ни был ее ребенок. Ведь это так естественно! Лицо Джулии Кэллоуэй, его матери, вдруг ясно предстало перед глазами Брайана. До чего же она была красива! Она была единственным человеком в мире, который действительно верил в него. Только эта женщина по-настоящему смогла поддержать его и помочь ему. И сегодня, ободрив этого славного чернокожего юношу, он сделал то, что на его месте сделала бы Джулия Кэллоуэй.
Именно мать всегда хлопала громче всех, когда Брайан участвовал в каком-либо из школьных спектаклей. И позже посещала все спектакли с участием сына, уже выпускника, и провожала его на все репетиции. И каждый раз, когда он, как сегодня Келвин, объявлял ей, что собирается стать самым богатым и самым знаменитым, она только кивала и соглашалась подождать.
Джулия Кэллоуэй всегда одергивала Фрэнка, отца Брайана, и пресекала его язвительные насмешки в адрес сына, вопреки отцовской воле увлекавшегося драматическим искусством.
Об отце Брайан не любил вспоминать. Это воспоминание жгло душу и сердце. Его отец, педант до мозга костей, принадлежал к той породе людей, что одинаково складывали свое белье и носки на протяжении пятидесяти лет, всегда свертывали ремни во время путешествий и раздражались при виде капель воды под водопроводным краном. И своей огромной компанией он руководил точно так же. А семью рассматривал не иначе как часть этого большого, хорошо отлаженного механизма. Даже его дети должны были стать образцом высокой продуктивности и высокого качества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48