Жизнь на земле МОЕЙ исторической родины стала перманентно непереносимой!... Но все же... Марк Семенович, а вам не страшно уезжать?
- В Израиль? - Лурье рассмеялся. - Страшновато... Знаете, Дора Сергеевна, в известной степени я с моим пациентом Гришей Нестеровым окажусь в равном положении. Что он здесь появится у себя дома, что я на земле предков - оба в чужой жизни, оба беспомощны. Вы меня понимаете?
- Я вам верю. - просто ответила Дора Сергеевна и более они к этой теме не возвращались.
Через пять минут Дора Сергеевна вышла из машины:
- Спасибо, Марк Семенович, и, кстати, - С Рождеством Христовым вас! Завтра грядет.
- Вас так же, Дора Сергеевна.
... Приходится отметить, что последующие действия Доры Сергеевны были по меньшей мере непоследовательны, или, сказать точнее, - резко противоречили логике её позиции на комиссии и при беседе с Марком Семеновичем. Озябшая в холодной машине врача, она согрелась в горячей ванне, в теплом халате побродила по пустой квартире, почувстовала себя одинокой, всеми забытой и позвонила самому своему близкому человек на данный момент жизни - полковнику милиции Краснопольскому. Час был поздний, но полковник оказался в своем служебном кабинете. И настроение любимой подруги угадал с первого слова.
- Ты скучаешь и чувствуешь себя всеми покинутой. Так?
- Так. - буркнула Дора Сергеевна.
- Но я приехать сегодня не могу. У меня ночью неотложные дела.
- Вечно у тебя по ночам дела, мильтон паршивый! - изобиделась Дора Сергеевна. - Никогда нет рядом, когда нужен. И, кстати, сегодня вопрос вовсе не в сексуальных радостях, а я к тебе по делу твоего профиля.
- Ух ты! - гулко засмеялся в трубку Кранопольский. - Любопытно. Ну?
- Пару часов назад мы выпустили на свободу убийцу. - уверенно произнесла Дора Сергеевна. - Психа. Маньяка.
- И как он? - с интересом спросил Краснопольский.
- Что - как?
- Уже кого-нибудь угробил?
- Нет. Не успел. Я серьезно тебе говорю! Абсолютный убийца где-то через пару месяцев выйдет на свободу!
- Почему?
- Видишь ли, - Дора Сергеевна начала подыскивать нужные слова. - Его лечащий врач уезжает за границу навсегда. Ему все равно, он перед отьездом решил быть добреньким и милосердным. А нам здесь в подарок на память о себе оставляет убийцу.
- Фамилия? Имя? Возраст? - штатным тоном спросил Краснопольский.
- Нестеров Григорий. Около тридцати лет. Приезжай, я расскажу подробней. Приезжай, мне скучно!
- Утром. - виновато ответил полковник. - Часов в пять. Значит врач выпустил психа преднамеренно?
- Я так думаю... То есть не преднамеренно! - она спохватилась испуганно. - Но этого убийцу нельзя выпускать! Или, если можно, то за ним требуется постоянное наблюдение! Я тебе потому и звоню!
Краснопольский проговорил укоризненно.
- Дора, как ты себе это представляешь? Ты полагаешь, что моего штата достаточно, чтоб я к каждому хулигану мог приставить человека для опеки? Вот пока мы говорим, в Ярославле наверняка уже успели кому-то трахнуть по башке бутылкой. Дай бог, чтоб не топором. Пока мы говорим, в десяти местах...
- Меня места не интересуют! - капризно прервала Дора Сергеевна. Если хочешь для своих отчетов получить лишнее убийство, то можешь на мое сообщение внимания не обращать.
- Обратил. - ответил Краснопольский. - Присмотрю за твоим клиентом. В пять утра приеду.
Дора Сергеевна положила телефонную трубку ничуть не смущаясь двойственностью своих принципов - с одной строны проявила милосердие, остояв свободу неведомого ей Г. Нестерова, с другой строны поставила в известность нужных людей, призвав их к бдительности: завтра некий имярек кого-то "замочит". Все правильно - половина настырных радетелей отмены смертной казни в России в душе полагают, что перевешать и расстрелять следует не только тех, кто уже кого-то убил, но и тех, кто по характеру своему и воспитанию ещё только МОЖЕТ пойти на такое преступление. И тем не менее, поступок Доры Сергеевны нельзя судить строго - он обьяснялся только её настроением, одиночеством в это холодный, вьюжнеый вечер.
В свою очередь полковник Краснопольский понял свою подругу правильно: сообщение её - вздор. Просто повод для телефонного звонка и попытки зазвать в гости. Но по многолетней профессиональной привычке фиксировать все, что влетало в мозг, запомнил названнную фамилию и по той же привычке записал в блокноте: "Дора - информация: убийца Нестеров Г. - ???"
глава 2. Конец февраля 1999 от Р.Х.
Утро началось со скрежета лопаты дворника под окном больницы, дурного настроения и ноющей боли в суставах.
Ну да, подумал Лурье сварливо, так и должно быть: понедельник, ненастье, последние морозы по утрам, да и прожитые на свете шестьдесят лет - возраст не шуточный. Не те годы, когда можно спать в своем рабочем кабинете, а утром вскакивать с дивана свеженьким, словно жеребенок на ясной летней зорьке.
Он припомнил, почему вчера не поехал спать домой, но от раздражения и думать не хотелось. Кажется - опять не завелась машина.
Он подошел к окну и глянул в темный двор больницы. С вечера лил дождь вперемежку со снегом, а ночью грянул морозец и теперь все асфальтовые дорожки, корпуса и крыши были покрыты блестящим, словно стеклянным, панцирем наледи. С рассветом - все растает, скоро март, месяц пробуждения.
Что же там скребет лопатой, словно железом по стеклу, этот балда дворник? - подумал Лурье и присел к столу, включив лампу.
Потом он вспомнил, почему остался ночевать в кабинете. Первое - не завелся-таки дряхлый "форд". Вторая - сегодня выходил на волю Нестеров Г.В., прибывающий на излечении по постанавлению суда с 1989 года...
Десять лет - лечения или заключения? Поди знай...
Молодости у парня не было, невесело подумал Лурье. Он снял трубку телефона внутренней связи и бодрый голос дежурный сестры ответил тотчас.
- Я слушаю!
- Доброе утро, Сима. Нестеров Гриша небось не спит?
- Утро доброе. Нет, Марк Семенович, спал, как сурок. Только встал.
- Железные нервы. Ладно, приведи его ко мне.
Он положил трубку и достал из стола распухшую за многие годы папку. Лурье помнил в ней каждую страницу, добрую часть - написал сам. Начиналось с рапорта полкового врача: рядовой Нестеров Г.В. повел себя неадекватно, сбежал из расположения части. Из Ташкента был направлен в психиатрическое отделение Балтийского госпиталя. Там его через полгода уже спокойно подготавливали на комиссию, чтоб демобилизовать по статье "12-Б - истерия личности, к строевой службе в мирное время не годен." Но до демобилизации по комиссии не дошло - во время дикой драки в палатах военной психиатрии Балтийска Нестеров Г. В. - убил матроса срочной службы, входившего в состав флотского экипажа. Убил - ножом, неизвестно как попавшим в палаты отделения.
Получалось, что жизнь матроса, сверстника Г. Нестерова, - оборвалась навсегда, а сам он после этого десять лет маялся по психиатрическим диспансерам: Ташкент, Балтийск, Рига, Ленинград, Москва, Ярославль.
Пять лет назад, в 1995 году Нестерова опять готовили на выписку, поскольку по всем показателям он был вполне благополучен. Но за неделю до решающей комиссии, ночью - задушил соседа по палате. Задушил голыми руками тихого старичка, кроткого параноика, в сознании своем уже витавшего в иных, далеких от земной юдоли мирах. Убийство произошло столь быстро и тихо, что дежурный санитар лишь поздним утром, после завтрака обнаружил труп. Без труда определили, что старик-параноик не преставился по воле Божьей, а покинул сей мир с помощью соседа по палате. Ни о какой комиссии по выписке Нестерова, понятное дело, уже и речи не могло идти, и прошло ещё четыре с лишним года до сегодняшнего дня.
Пять лет он вновь был послушен, аппатичен, не демонстрировал даже тени агрессивности. На прогулках в замкутом квадрате внутренеего дворика не проявлял стремления к побегу, даже когда Лурье трижды пытался провоцировать его на побег - эксперимента ради. Уже два года, как исполнял несложные обязанности на кухне, помогал дворникам во дворе, а минувшую зиму работал здесь же помошником истопника. Того же медицинского эксперимента ради несколько раз Нестерова прогуливали по городу, под присмотром самого опытного санитара Кислова. Нестеров относился к прогулкам спокойно, реакция была вялой, просьбы к повторению прогулок не высказывал - вполне удоволетворялся жизнью в больнице. И это все. То есть, как сказано, вялотекущая шизофрения.
В двери кабинета коротко постучали и дежурная медсестра Сима ввела через порог парня чуть выше среднего роста, в буром халате, теплых тапочках на босу ногу.
- С добрым утром, - сказал Лурье, закрывая папку - Садись, Гриша.
Сима вышла, а Гриша неторопливо добрался до кресла и привычно сел. Улыбнулся и ответил без волнения, приветливо.
- С добрым утром, Марк Семенович.
- Будем прощаться. - сказал Лурье. - Пришел твой момент истины.
На открытом лице Гриши Нестерова ничего не отразилось. Крупная голова, прозрачные глаза, выпуклые скулы и подбородок - русак, парень "рязанского" типа, как к тому приучило нас отечественное кино.
- Как настроение? - бодро спросил Лурье.
Гриша неопределенно пожал покатыми плечами и слов ответа не нашел.
- Светел ли духом по случаю праздничного события?
Опять - лишь уклончивый, улыбчивый жест, на этот раз кивком головы.
- Ну, что ж, Гриша... Что касается твоего здоровья, все уже сказано. Ты вполне нормален. Но я хочу, чтоб ты не обольщался. Прислушиваться к порывам своей души тебе придется до гроба.
- Неполноценный? - невыразительно спросил Гриша.
- Ну, это черезчур! - отмахнулся Лурье. - Ты вполне полноценен, но тем не менее... Тебе никогда не дадут разрешение на приобретение оружия, не выдадут права на вождение автомобиля. И не забудь встать на учет по месту своего жительства в диспансере.
Опять же - вполне безразличный и легкий кивок в ответ.
- Где ты намерен жить, Гриша?
Нестеров помолчал и ответил буднично.
- Меня из Риги призывали... Но теперь это заграница.
- Да. Я созвонился с твоим братом в Москве. Приехать за тобой он не может, но он тебя ждет.
- Мы сводные братья... По отцу...
- А какие у вас были отношения?
По лицу Гриши скользнула все та же рассеяная, неопределенная улыбка.
- Он старше меня на три года... Ну, бил меня часто.
- Бил? По настоящему?
Лурье вспомнил, что все это уже давно знает, и все эти вопросы задавал неоднократно.
- Нет... Дрались, когда играли. Мальчишками... Но ведь теперь он другой. Да и я тоже.
- Хуже то, что и жизнь другая.
Лурье примолк, неожиданно сообразив: что бы он сейчас не говорил пациенту о жизни за стенами больницы, все это будет сродни обьяснению людоеду Тихоокеанских островов принципа работы компьютера. Он, Лурье, и сам-то для себя не мог внятно осмыслить - в чем качественно и существенно изменилась за последнее десятилетие бытие российское! Изменилось! Встало с ног на голову или наоборот, но вот кто бы обьяснил глубинно - в чем состоят эти изменения?!
- Марк Семенович, а вы не можете... - вопросительно начал Гриша и примолк.
- Что?
- Оставьте меня здесь. Если можно.
- В больнице?
- Дворником оставьте. Кочегаром или санитаром.
Просьбы подобного рода были врачу не в диковинку - больные, долго просидевшие в этих стенах, часто не хотели возвращаться в прежнюю жизнь, где уже были порваны все связи, и где подчас не желали их возвращения самые юлизкие люди.
- Гриша. - мягко начал Лурье. - Ты ещё молод. Впереди ещё длинная, интересная, забавная жизнь, поверь мне. Скажу интимно - побыстрей найди себе женщину. Это моментально стабилизирует твое мировозрение, отношение ко всему, и просто все войдет в норму.
- Тогда в шахту пойду. - прервал его Гриша. - Или в рыбаки.
- Почему?
- Там хорошо зарабатывают.
Лурье вздохнул.
- Сразу начал с ошибки. Нынче шахтеры бастуют, денег им не выплачивают месяцами, прежних заработков и почета там нет. Нет и прежнего богатого рыболовецкого флота. Я повторяю, Гриша, - за этими стенами другой мир. Ищи счастье в других сферах.
Ни возражений, ни согласия на это предложение врач не получил, от чего-то обиделся и спросил сухо.
- Ни о чем меня больше спросить не хочешь?
- Мы же много говорили. - он опять улыбнулся мягко, почти по детски. - Марк Семенович, а те убийства... Мне их теперь списали?
- Убийства, Гриша, не списывают. По закону ты чист. Ты был болен. Мой тебе совет - постарайся об этом вообще не вспоминать.
- Да... Я и не вспоминаю. То есть я плохо все помню.
Лурье произнес резко.
- Перестань. Что-то ты должен помнить хотя бы о том, как пять лет назад придушил у нас здесь дряхлого старика.
Гриша отвел взгляд в сторону, слабо улыбался, глядел на свет лампочки и не мигал.
- Не молчи, Гриша. Теперь об этом можно сказать откровенно. Боятся уже нечего, ты за все рассчитался.
- Я помню, как старик хрипел... Негромко... И дергал ногами. Мне и сейчас страшно. - он словно встряхнулся и посмотрел Лурье в глаза. - Но я думаю, что никого не хотел убивать. Никогда.
- Фамилия старика была Покатилов. А у тебя на руках в то утро оказались свежие царапины. Покатилов пытался защищаться.
- Да. Царапины... Царапины были, конечно. - он прерывисто и глубоко вздохнул. - Марк Семенович, я и сейчас не буду отрекаться, как и тогда...
Старик был грязный, всегда сопливый, ходил под себя... Я помню, чавкал очень противно, когда ел, как свинья, с хрюканьем. Жрал, а не кушал. Но не убивать же за это?
- Разумеется. - согласился врач, не услышав ничего нового. - Больше об этом не вспоминай. Все минуло.
Лурье открыл стол, извлек тонкую красную папку и спросил, сменив тон.
- Лет восемь назад, ты пытался писать нечто вроде воспоминаний. Эти записки сохранились.
Гриша тихо засмеялся, словно что-то зарокотало в его широкой груди.
- Записки сумасшедшего? Было дело... Меня тогда заставили. Это на второй, кажется, год. Попросил один врач, латыш. В той больнице, в Риге. Он думал, что это мне поможет. Если я все запишу честно и откровенно. Он давал мне бумагу и карандаш.
Лурье быстро перелистнул с десяток страниц, отпечатанных на машинке.
- А я думал, что тебе пишущую машинку дали. В палату.
- Нет, я на машинке не умею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59