Вернемся к тому, что тебе всегда во мне нравилось.
Я рассмеялась.
– Нарцисс.
– Совершенно верно.
Я решила слегка рискнуть.
– Не могу тебе все рассказать. – Я чуть наклонилась вперед. – На это потребуется целая ночь, и у нас нет времени.
Веки его отяжелели, взгляд стал мягким. Это Бен, каким я его знала.
– Тогда расскажи мне что-нибудь одно. Мне даже задумываться не нужно было.
– Мне нравилось то, что ты никогда не пытался меня переделать. Нравилось то, что ты никогда не сравнивал меня с сестрой. Нравилась твоя честность.
– Это целых три. – Он взял меня за руку. Ладонь у него была широкая и гладкая, и тепло от нее переходило в мою руку, расходилось но всему телу. Я могла бы прямо здесь от его прикосновения испытать оргазм. Интересно, так же ли кружится у него голова?
– Эти три мои любимые, – согласилась я, слегка пожимая его руку, облизывая губы, пробуя вино – и испытывая надежду – под влиянием этого затопившего меня тепла.
– Наверно, мне следует попросить тебя рассказать остальное, – прошептал он, бросив на меня понимающий взгляд.
Я поиграла со спагетти, медленно выдохнула, успокаиваясь.
– А как заканчиваются твои книги? – спросила я наконец. – Убийца схвачен? Злодей наказан? Справедливость восторжествовала?
– Это стандартный финал моих романов.
– И они жили долго и счастливо? Oн немного подумал и кивнул.
– Наверно. Те, кто доживает до конца книги. Да.
Печально, мне это больше напомнило фэнтези, чем детективный роман, но я не хотела огорчать Бена. Я с трудом глотнула, прежде чем поднять голову.
– Итак. Чем же закончится эта история?
– Парень получит девушку, конечно. – И он ослепительно улыбнулся мне.
Я без колебаний ответила, и словно вся сдержанность, вся необходимость контроля отпали. Все люди в зале, включая одинокого мужчину у бара, сложились и исчезли. Я прикусила губу, он облизал свои, и мы «ринулись» друг к другу.
Три часа и две бутылки спустя мы вышли из таверны «Делизиоза», как из кокона, насыщенные едой и вином, но еще более опьяненные долгими взглядами, многозначительным смехом и прикосновениями пальцев в мигающем свете свечей.
Снаружи мы набросились друг на друга, как голодные волки.
Холодный воздух кусал кожу, но превращался в пар под действием тепла, переходившего от тела Бена к моему. Он поцеловал меня, вначале прижав к стене; резкий контраст между холодным кирпичом и его жаром заставил меня ахнуть и еще сильней прильнуть к Бену. Затем мы направились вдоль стены, я попыталась соответствовать его широкому шагу. Левая рука Бена прошлась по моей голой спине и задержалась в волосах, слегка потянув за них. Его правая рука легла мне на блузку, и он начал ласкать меня. У его губ был вкус страсти и итальянского винограда. Наконец мы оказались у его машины, его губы через блузку сжимали мои соски, зубы слегка покусывали, а руки держали меня снизу и сверху. Я застонала, и эхо моего стона отозвалось в его теле: я почувствовала бедром его эрекцию.
Мы продвигались все дальше, я не помнила, как это получилось, но позволяла это Бену, подчиняясь желанию, которое видела в его темных глазах, откликаясь на его требования, которые он шептал. Только пристальный взгляд и бормотание мужчины у бара, который пил в одиночестве, напоминали мне, что мы все еще часть большого мира… и милуемся, как подростки, на темной стоянке.
Бен оторвался от меня и уткнулся своим лбом в мой, его дыхание вырывалось короткими неровными толчками. Далеко на востоке долины молния прорезала небо, за ней последовал низкий раскат грома. Я закрыла глаза, словно прогоняя бурю, и улыбнулась.
– Переместишь руку на дюйм выше, Трейна, и тебе придется арестовать себя самого.
Смех его был приглушенным и горячим и говорил больше, чем любые слова. Поразительно, как снова вспыхнула наша страсть, словно к сухой растопке поднесли спичку, и огонь загорелся у нас в горле, охватил лоно и превратил в попел все прошедшие годы.
Но не это главное. Оказавшись снаружи, я совершенно забыла обо всем. Забыла принюхаться в поисках чего-нибудь живого или разлагающегося, забыла о дьявольских лицах, насмехавшихся надо мной в темноте, забыла даже о предупреждении, что могу не пережить эту ночь. Я всматривалась it тени, не оглядывалась, даже отдаленно не воспринимала окружающее.
Что я могу сказать? Со мной был Бен, и его кожа насытила воздух ароматом, его прикосновения превратили грозящий бурей ноябрьский вечер во влажную тропическую ночь. Я подумала: «Если у меня есть Ахиллесова пята, то это Бен».
– Пойдем ко мне, Джо-Джо, – прохрипел он.
Я застонала. О, как я хочу этого. Закончить в его доме, в его объятиях, в его постели то, что мы начали здесь. Я всегда хотела там оказаться. Там мое место.
– Не могу, – сказала я ему и повторила самой себе. Не могу сделать вид, что десяти лет просто не было. Не могу забыть о том, какой женщиной я стала. Именно такой женщиной я должна быть.
– Слишком быстро? – спросил он, потом вздохнул – с сожалением, с раздражением и с пониманием, увидев мой утвердительный кивок. – Лучше это, чем совсем опоздать, я считаю.
– Я встречаюсь с Оливией через… – Неужели уже одиннадцать? – … через полчаса. Нам необходимо кое-что обсудить.
Он не поинтересовался, что, а я не стала объяснять. Вместо этого он слегка отстранился и всмотрелся мне в лицо, по-прежнему обнимая меня за талию.
– И разговор с нею – это способ удержать тебя от ночи со мной?
– Не будь высокомерным. Да.
Он улыбнулся, выглядя довольным, как напившийся молока кот, поднял руку и погладил меня по щеке.
– Вы всегда так практичны, мисс Арчер?
– Хм-м-м. – Я поцеловала его, проведя языком под ухом. Едва сдерживая дрожь, он провел пальцами по моей спине, задержавшись на голых плечах и шее. Вернее, мне показалось, что это кончики пальцев. Я протянула руку и нащупала холодный металл. Всмотрелась в тусклом освещении. – Что это?
Но все поняла сама, еще не закончив вопрос. Тонкая серебряная цепочка, сплетенная вдвое, простая и недорогая; ее подарил мне Бен на мой пятнадцатый день рождения. Но после этого я ее не видела. Решила, что потеряла той ночью в пустыне.
– Ты оставила ее у меня в доме, – негромко произнес он. – В ту последнюю ночь.
«Нашу последнюю ночь», – молча поправила я.
Он осторожно забрал у меня цепочку. Я наклонила голову, а он надел цепочку мне на шею и закрепил. Замкнул круг. Я глубоко выдохнула, выпуская накопившееся напряжение, и в эту минуту первая дождевая капля упала мне на лицо.
Потрогала цепочку, уже согревшуюся на шее.
– Спасибо.
Он придвинулся ближе, так что мы стояли под усиливающимся дождем, уткнувшись лбами друг в друга.
– Ты точно не хочешь пойти ко мне?
Я покачала головой, мягко и молча отодвигаясь от него, потому что знала: стоит мне открыть рот, и ответ будет «хочу».
– Какая практичность, – прошептал Бен, целуя меня в щеку. – Что если хоть раз не подумаешь о последствиях? Просто сделаешь то, что хочешь?
Я оттолкнула его, опустила взгляд на его губы, йогом снова подняла.
– Я только что это сделала. – Сделай еще раз.
И я сделала. Наклонилась вперед, обхватила ладонями его лицо, и небо над нами взорвалось сиянием. Мы прижались друг– к другу, он поднял меня, так что я ногами обвила его талию.
Я едва не пропустила встречу с Оливией.
6
– Приходи.
Это слово, последнее, которое произнес Беи при расставании, звенело у меня в голове, когда я ехала к Оливии, гудело, как пчела, привыкшая к сладкой пыльце, но отказывающаяся сесть на цветок и замолчать. Приходи.
Я держала карточку, которую он вложил мне в руку, перед тем как я ушла… и прежде чем вернула ему последний поцелуй. На обороте карточки он напечатал свой адрес и написал, что его дверь всегда для меня открыта. На всякий случай. Я собиралась спрятать карточку в сумочку, но передумала. Конечно, я поступила, как школьница, но мне хотелось прижимать карточку к телу на пути в дом Оливии.
В отличие от меня, Оливия живет в центре города, она купила квартиру в роскошном доме с прислугой, службой уборки и круглосуточно дежурящим консьержем. Хотя это не мой стиль, пришлось признать, что здесь красиво и очень удобно для тех, кто хочет иметь легкий доступ к шести милям неоновой игровой площадки всего в квартале отсюда. Блестящие окна со стеклопакетами поднимались высоко в небо, отражая на своих мерцающих поверхностях интерьер из полированного дерева. Скрытое освещение превращало фойе во множество искусных маленьких ниш, и такой дизайн повторялся и в квартире Оливии девятью этажами выше.
Я вышла из лифта и приготовилась постучать в дверь, но тут она отворилась, и я увидела сестру в ярко-алом костюме и с еще более яркой улыбкой на лице. Есть такие вещи, которые способна понять только сестра. Я захихикала, удивив нас обеих, и это было все, что ей потребовалось. Она запищала, ее высокий голос пробил звуковой барьер, и она втянула меня внутрь, прежде чем прибежали собаки.
– Ты выглядишь великолепно, ослепительно, ошеломляюще! – быстро прощебетала она, прежде чем прижать палец к моим распухшим губам. – Он тебя целовал! Расскажи мне, расскажи, расскажи!
– Можно сначала выпить?
– Мартини уже готов. – Она вприпрыжку бросилась на кухню. – Принесу в гостиную.
Я улыбнулась этому признаку ее возбуждения и направилась в сердцевину квартиры.
Кухня, на которой счастливо напевала Оливия, располагалась слева. Спальня – в алькове справа, Я прошла через фойе пентхауса и оказалась в украшенной итальянским мрамором гостиной перед вертикальной стеклянной стеной, за которой открывалась нереальная картина Лас-Вегаса. Этот квартал так ярко освещен, что его можно увидеть со звезд. Бросив пальто на слишком мягкое кресло, я в ожидании остановилась перед окном.
Я казалась себе стоящей в рамке – статуя на слишком высоком пьедестале, почти на одном уровне с грозовыми тучами, такими плотными, что в них отражались огни города. Странно. Создалось впечатление конденсации энергии – словно электричество, зажатое между бетоном и тучами, разрастается до гигантских размеров. Буря раскатистым громом сообщала о своем приближении с запада. Я повернулась спиной к этому дикому городу и расслабилась в женственной атмосфере дома Оливии.
Оливия – опять-таки в отличие от меня – окружила себя вещами. На встроенных от попа до потолка полках собрание отличного хрусталя. Она предпочитает скандинавскую работу: четкие линии «Оррефорса» смешиваются с пестрыми оригинальными творениями «Коста Боды». Далее мраморный камин, используемый как одно из мест для растений, которые располагаются почти в каждом углу и в каждой нише комнаты, Я потерла лист чего-то извивающегося и ползу-чего и подумала, как это у нее получается. Под ее опекой все растения буквально расцветают.
Вместо дивана она поставила посреди комнаты большую кушетку с высокими резными спинками, навалив на нее множество подушек из шенили. В центре стоял большой поднос, украшенный перламутром и ониксом; он служит кофейным столиком. Повсюду горят свечи, цветные, ароматные, чайного цвета, заостренные. Напротив устроился редко включаемый телевизор.
Несмотря на эту мешанину цветов и предметов, квартира Оливии выглядит воздушной и живой. У нее есть и кошка, которая где-нибудь бродит; она всегда готова к тому, что об нее споткнутся.
Я взяла с подноса последний номер компьютерного журнала и заметила, что его уже просматривали, оставив пометки и загнутые страницы. Когда наш отец – ее отец – впервые застал Оливию за чтением научного журнала, мы собирались завтракать, делая вид, что мы нормальная, дружная семья. Я уже какое-то время знала, что она покупает «Популярная наука» и «Компьютеры сегодня», и дразнила ее этим, называя синим чулком и – в мои самые тяжелые дни – мечтой Билла Гейтса.
– Что это ты такое читаешь? – спросил Ксавье, переводя взгляд с дочери на выпавший у нее из руки журнал.
Захваченная врасплох его неожиданным появлением, она тем не менее не растерялась и подняла журнал двумя пальцами, как промокательную бумагу для губной помады. Глядя на нее через край моей чашки с кофе, я с удивлением поняла, что она не рассердила Ксавье, напротив – подействовала на него умиротворяюще. Все остальное утро Оливия старалась не смотреть на меня. И после этого я никогда не смеялась над ее увлечением.
Я положила журнал и устроилась среди подушек цвета сливочного масла и шотландского виски. Здесь я сняла оружие, положила сумочку с куботаном перед собой, а складывающееся лезвие – сзади. Короткий нож я оставила на месте – упрятанным в обуви. Совсем без оружия я чувствую себя голой.
Оливия, неся два огромных бокала с мартини, подняла брови, увидев нож среди своих свечей и безделушек, но не удивилась. Она так же привыкла к моему оружию, как я к ее научным журналам.
– Водка-мартини неразбавленный, две маслины, начиненные рокфором. – Она подмигнула. – На случай если у тебя сегодня уже был оргазм.
– Спокойней, сердце, – сказала я, беря свой бокал. Оливия села напротив меня и подобрала под себя ноги.
– С днем рождения! – Она подняла свой бокал. – Чтобы ты всегда была старше меня!
– Спасибо. Я подумаю.
– И, – смущенно добавила она, – за Бена Трейну, который вернул твои гормоны из спячки.
Я опустила бокал.
– Мои гормоны не были в спячке.
– Были.
– Не были.
– Были.
Я нахмурилась. Она ласково улыбнулась.
– Итак, он такой, каким ты его помнишь? Другой? Тот же самый?
Как рассказать ей? Как описать превращение мальчика в сильного прекрасного мужчину? Конечно, остаются острые углы – и я не намерена о них забывать, – но они не помеха страсти, заново вспыхнувшей между нами? Страсти, по сравнению с которой тускнеет «Давид» Микеланджело. Нельзя соизмерить мои девичьи и теперешние чувства к Бену. Может, Оливия все-таки права, и он действительно разбудил мои гормоны.
– Гораздо больше, Оливия. Гораздо больше.
Продолжать я не стала.
Несмотря на то, что я не сумела выразить свои мысли, Оливия была удовлетворена. Взгляд ее стал мечтательным, она вздохнула над своим коктейлем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54