Такие камеры люди покупают, когда обнаруживают, что, уехал в отпуск, забыли собственную дома. Но это все, что есть, и я взяла аппарат, неожиданно захотев остановить мгновение – эту глубокую тишину, этот неуверенный свет – все то, что кончится, как только я выйду из дома.
Поэтому я отнесла камеру в спальню, где лежал Бен, повернувшись на бок; грудь его вздымалась волнами под простыней, длинные ноги доходили до края кровати. Не желая пускать в ход вспышку, я использовала только свет наступающего рассвета, сфокусировала изображение, и, когда сделала снимок, щелчок в тишине комнаты прозвучал выстрелом. Опустив камеру, я уже невооруженным глазом смотрела, как спит Бен, и вздрогнула, услышав снаружи сигнал. «Надо уходить, – подумала я, – прежде чем он проснется». Но не сдвинулась с места. Прикусила губу и еще какое-то время любовалась им.
Еще немного.
Сдерживая дыхание, я приблизилась, стараясь не шуметь. Вряд ли это необходимо. Я все еще окружена ауреолью и на какое-то время остаюсь тенью в ночи.
Когда лицо Бена оказалось в пространстве объектива, я застыла. Потом почти неслышно прошептала:
– Бен.
Пауза, еще один глубокий вдох, затем угол рта слегка дернулся. Его улыбка еще не сформировалась полностью, а мне тоже захотелось улыбнуться. Я щелкнула. Сунула камеру в карман. И ушла.
Над восточным краем долины показался край солнца, освещая вершины Черных гор, похожие на темные кровоподтеки на фоне неба. Воздух посветлел, пастельные полосы пролегли по всему широкому холсту, и я вдохнула первый утренний ветер. После недолгого колебания повернулась и пошла в восьмой номер гостиницы «Дымящийся пистолет», захлопнув за собой дверь.
Уоррен сидел там же, где я его оставила. Я бы решила, что он вообще не двигался, но с ним был еще один человек, сидевший на краю постели. Не обращая на него внимания, я без слов показала Уоррену снимок, который принесла с собой. У Уоррена только глаза дрогнули.
– У меня к тебе три вопроса, – негромко, но уверенно произнесла я. – Если ответы мне понравятся, я пойду с тобой.
Он уже было улыбнулся, но я остановила его, покачав головой. Если ответы понравятся.
– Во-первых, относительно слов Батча перед началом метаморфозы. Что я была спрятана прямо на виду. «Дочь Ксавье, не меньше», – сказал он.
– А, это, – Уоррен прижимал ладони к поверхности стола. – Он был прав. Только такой талантливый и хитрый человек, как твоя мать, мог до этого додуматься. – Он наклонился вперед. – Понимаешь, обладая сверхъестественными способностями в некоторых сферах, мы вынуждены действовать в мире смертных. Мы подчиняемся всем законам природы – тяготения, времени, пространства, и наша задача заключается в том, чтобы другие, более подвижные, границы казались нормальными. А для этого нам нужны смертные.
– Маскировка? Как у гангстеров, которые используют казино для отмывания денег?
– Совершенно верно. Сразу видно девушку из Лас-Вегаса. – Он всмотрелся в меня в растекающемся свете. – II в обмен на эту маскировку мы поддерживаем смертных как союзники. Иногда наделяем их властью, убеждаем других предоставить ему или ей важное положение в обществе. Иногда даем физическую силу, которой раньше не было. Я знаю по меньшей мере одного смертного, который благодаря этому выиграл олимпийскую золотую медаль. А есть и такие, которые просят…
– Денег, – закончила я за него.
– Денег, – повторил он, кивнув. – Ксавье – главный контакт твоего истинного отца в мире смертных. Он предоставляет укрытие стороне Тени, позволяет агентам Тени существовать и действовать в мире смертных, а в обмен получает столько денег, сколько пожелает.
– Значит, выходя за Ксавье, моя мать получала возможность проникнуть в волчью стаю.
– Выходя за Ксавье, – поправил Уоррен, – твоя мать должна была жить в волчьей стае. И все верили, что ты дочь Ксавье.
Это многое объясняло. Стремительный и беспрецедентный финансовый успех Ксавье в игорном мире. Препятствия, которые возникали перед его конкурентами. Это объясняло также записку без адреса и подписи, которую он получил на этой неделе, и его полное нежелание пролить свет на ее происхождение. Ведь записка от его благодетеля.
Я медленно покачала головой. Этот негодяй был частью всей схемы. Он продал душу за деньги и, делая это, стал причиной смерти собственной дочери.
– Итак, рассуждая теоретически, если я присоединюсь к вам и войско Зодиака станет сильней, это поможет свергнуть Ксавье?
– Определенно. В сущности, все, носящее эмблему врага, можно будет легче уничтожать. Эта эмблема может быть знаком победы. А может становиться целью.
Я нахмурилась.
– А какова его эмблема? Уоррену как будто стало весело.
– Он противоположность твоей матери на звездной карте, Джо. На теневой стороне Зодиака. Ему принадлежит все со словом Арчер, Стрелец.
– То есть это как марка, как бренд?
– Так и есть. Этот бренд защищает и предупреждает.
То есть помещает Ксавье под защиту врага. Можно ли испытывать большую враждебность к человеку?
– Каков твой второй вопрос?
Прежде чем посмотреть в глаза Уоррену, я взглянула на снимок, лежащий на столе.
– Где она?
– Твоя мать? – Он пожал плечами, хотя заметно напрягся. – В укрытии.
– но она жива? Ты уверен? – воскликнула она и, когда он кивнул, спросила: – Но ты не можешь сказать мне, где она?
– Я этого не знаю. Никто не знает. – Он помолчал, словно охваченный противоречивыми мыслями, затем выражение его лица изменилось, и он продолжил: – Если бы Стрелец Теневого Зодиака знал, где Зоя, он сразу напал бы на нее.
– Он так ее ненавидит?
– Он ненавидит нас всех, но да, – негромко подтвердил Уоррен, полный каких-то воспоминаний. – Зою он ненавидит больше всех.
Я хотела знать почему. Что такого она сделала, чтобы вызвать эту смертельную вражду? Если Зоя вышла замуж за Ксавье, чтобы занять важное положение в организации врага, то что заставило ее уйти? Но сейчас для меня был важнее третий вопрос. Я глубоко вдохнула и посмотрела на человека перед собой, одновременно безумного и нормального, открытого и настороженного, мягкого и жесткого – единственного, кто может ответить. И задала ему самый трудный вопрос:
– Виноват ли этот человек, мой истинный отец, в нападении на меня, когда мне было шестнадцать?
Уоррен открыл рот, закрыл его, с трудом глотнул.
– Да.
Я ожидала этого, но правда все равно ударила меня, как свинцом. Закрыв глаза, я зажала переносицу указательным и большим пальцами и покачала головой. Мой кровный отец приказал напасть на меня. Изнасиловать. Оставить умирать в пустыне.
– Моя мать спала с ним? – хрипло спросила я.
– Он не знал, что ты его дочь. И все еще не знает. Это… это очень сложно. И не мне об этом рассказывать.
Я долго смотрела на него, потом кивнула и снова обратила внимание на стол.
– Хорошо, тогда еще один вопрос. Что самое худшее может произойти? С тобой, я имею в виду. Что будет, если эти… Тени победят? Если им удастся уничтожить твое войско?
Кадык Уоррена дрогнул, второй человек неловко зашевелился на кровати. Они переглянулись, целый разговор уместился в один короткий взгляд, прежде чем Уоррен повернулся ко мне.
– Хаос, Джоанна. Содом и Гоморра и все такое. А что, по-твоему, здесь произойдет? Что произойдет, если похоть и низменные инстинкты перестанут сдерживаться? Каждый человек будет предоставлен сам себе? Общество распадется, мораль сведется к самым низменным чувствам. А что с Тенями? Они сожрут и победителей.
Я с добрую минуту стояла молча и неподвижно, прежде чем произнести хоть что-нибудь. Наконец снова взяла снимок и показала на Зою – женщину, которую считала навсегда для себя потерянной.
– Этот человек, Стрелец, стоил мне моей матери. Моей сестры. – Я передвинула палец к Оливии, которая действительно была моей сестрой. – И моей невинности. – Я показала на себя, потом передала фото Уоррену. – Город – это все, что у меня осталось.
Уоррен посмотрел на снимок, потом на меня.
– Ты ведь понимаешь, что вступаешь в совершенно новый мир? Иную реальность. И даже не одну.
– Моя реальность и так другая.
– Мы убиваем этих людей, этих агентов Тени, Джоанна. Вот на что ты соглашаешься.
Таких, как Батч и Аякс. Людей, насылающих безумцев на одиноких девушек в пустыне.
– Я поняла это, Уоррен.
– И ты считаешь, что сможешь убить своего отца, если представится возможность? – Я кивнула. – Убить хладнокровно?
– Я всю жизнь готовилась к этому, – ответила я: хотя всю жизнь я думала, что тренируюсь для самозащиты, правда в этом.
Наконец – после, казалось, бесконечного молчания – Уоррен изрек:
– Я могу дать тебе такую возможность.
– И охотник станет жертвой. – Я сухо улыбнулась, говоря это, и протянула руку для рукопожатия. – Ты нашел героиню.
Уоррен проигнорировал мой жест. На глазах его появились слезы, он вскочил со стула и обнял меня. Я пошатнулась, и второй человек, поймав мой взгляд, пожал плечами.
– Хорошо, хорошо, – сказала я, высвобождаясь. – Довольно.
– Ты слышал? Пришел первый знак. – Уоррен обратился к другому человеку. – Она это сделает. Она присоединяется к нам.
Тот кивнул. Этот человек рослый, мощный, но не такой жесткий, каким был Батч. «Больше похож на Санта Клауса, – подумала я, – если бы Санта жил в Вегасе».
– Это наш свидетель из Совета армии. Он здесь, чтобы удостоверить, что ты присоединяешься к нам по доброй воле и тебя ничем не соблазняли, – объяснил мне Уоррен.
Я тупо посмотрела на него.
– Ты ведь шутишь?
– Ну, я имею в виду, что я не оказывал на тебя давления. – Он смущенно улыбнулся. – Я не выкручивал тебе руки, не бил тебя, ничего не вколол, верно?
– Конечно, нет. – Я повернулась ко второму. – Он этого не делал.
– Достаточно для тебя? – нетерпеливо спросил Уоррен. Тот кивнул и встал. Ага, вот и разница между ним и Сантой. Этот почти семи футов ростом.
– Да, я совершенно забыл о приличиях. Майках, это Джоанна. Джоанна, Майках, – продолжал суетиться Уоррен.
Конечно, у него не могло быть нормального имени, такого как Боб или Джо.
– Приятно познакомиться, – сказала я, протягивая руку. Гигант Майках наконец заговорил:
– Надеюсь, очнувшись, ты будешь себя чувствовать так же.
– Очнувшись?
Удар нанесли со стороны, и он пришелся мне в шею. Ноги у меня подогнулись, глаза закатились, я увидела над собой Майкаха со стальной дубинкой в руке. У меня было несколько секунд, чтобы подумать, что он гораздо сильней, чем выглядит, прежде чем Уоррен подхватил меня на руки и прижал губы к моему уху.
– Помни, – услышала я его слова, – мы все становимся такими, каковы есть, чтобы выжить.
Затем его голос, его образ, его запах – вес это было сметено волной беспамятства и милосердно отупляющей боли.
10
Видения человека в беспамятстве и во сне неодинаковы. В беспамятстве они похожи на роман Брэдбери, на ярмарку со зловещими предзнаменованиями и страшными существами, подкарауливающими твою душу. Сны же мои были неясными, переходящими друг в друга, несущими обрывки разговоров, которых у меня никогда не было, лица и сцены, которые я никогда не видела.
Я слышала чей-то настойчивый голос.
Левее. Как на снимке. Все должно быть безупречно.
Надо мной склонилось лицо в маске, глаза сосредоточенные и задумчивые; лицо отодвинулось, и снова загорелся ослепительный флуоресцентный свет.
Она будет выглядеть прекрасно.
Не менее тревожными были реальные эпизоды, в которых были новые комбинации образов и обстановки, как фильм ужасов с несколькими альтернативными финалами.
Оливия смотрела на меня со своего смертного одра на земле в девяти этажах подо мной. Кожа ее стала мертвенно белой, а вся кровь вылилась вокруг разбитого тела и образовала лужу в форме сердца. Широко раскрыв глаза, умоляюще глядя на меня, она задавала вопрос, на который я ire могла ответить.
Почему я умерла? Я пыталась дотянуться до нее, но меня уносило в сторону, и ее прощальные слова звучали у меня в ушах: Почему я умерла?
Сверху меня подхватил Ксавье. Стальной хваткой держал он меня за руки, и я как ни билась, не могла отстраниться от него. Он тащил меня к себе, широко раскрывая рот, чтобы проглотить. Зоя бросила и тебя.
Потом я бежала, сражаясь за каждый вдох, бежала по темной ночной пустыне. Чувствовала, как колючки перекати-поля впиваются в ноги, натыкалась на камни, едва уходя от невидимого быстрого преследователя. Он – это был он – ничего не говорил. Но голос его вторгался в мое сознание другими путями, он проникал в меня, походил на змеиное шипение и треск погремушек на хвосте, гадюки. Мне следовало убить тебя в первый раз…
Я пришла в себя рывком, тяжело дыша. В комнате было сумрачно, хотя не совсем темно, и сквозь длинные щели в оконных ставнях пробивается дневной свет. Я увидела угловатую фигуру в углу комнаты, и рот мой дернулся. «Уоррен, – оцепенело подумала я. – Я его прикончу».
– Знаешь, ты не забавен, – сказала я, заставив его вздрогнуть. Он выпрямился в кресле, потер глаза и с хрустом потянулся. – Ты считаешь себя забавным, но это не так.
Вставая, он буркнул:
– Не нужно ненавидеть.
– Уже поздно. – Широко зевнув, я попыталась поднять руку, чтобы тоже потереть глаза, но рука оказалась слишком тяжелой, слишком далекой от лица, слишком много нужно усилий, чтобы завершить движение. Имея в прошлом сомнительное удовольствие долгого пребывания в больничной палате, я сразу поняла, что моя летаргия вызвана химически, вероятно, каким-то болеутоляющим. Вопрос в том, зачем мне его давали?
– Что я здесь делаю?
– Приходишь в себя, – ответил Уоррен, подходя ко мне. – И прячешься.
– Меня ищут? – Сердце у меня забилось, – Ты снова чувствуешь мой запах?
– Ш-ш-ш, не волнуйся. Ты в карантине. Никто снаружи не в состоянии ощутить твои феромоны. Как будто… как будто ты не существуешь.
Я осторожно принюхалась. Уловила только больничные запахи: лекарства, антисептические средства и чистоту того типа, что прогоняет не только вонь, но и аромат.
– Ничего нет. Я вообще не чувствую своего запаха.
– Я чувствую. – Он улыбнулся, садясь на мою кровать. Длинный плащ, в котором он казался обезумевшим ковбоем, он снял, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54