Он знал оперативность, с какой при необходимости, ФСБ окружает несколько московских кварталов, не выпуская за кольцо патрулей живыми даже кошек...
Выскочив на середину проезжей части Весенней, Иван обеими руками выставил пистолет перед собой и не выбирая цели выстрелил в лобовое стекло первой попавшейся машины, которая довольно с большой скоростью мчалась на него. Он знал, что водитель успеет увидеть наставленный на него пистолет и затормозить.
Хлебный фургон завизжал тормозами и остановился в нескольких метрах от Ивана. Он бросился к машине. Водитель сидел, уткнувшись головой в рулевое колесо. Он был мертв, без всякого сомнения.
Иван не мог промахнуться в такой элементарной для прицельной стрельбы ситуации. Ему приходилось выбивать девяносто пять из ста и в более сложных условиях. Например, когда машина переворачивалась и вертелась в воздухе, а самого Ивана выбрасывало взрывной волной из второго этажа стоящего в тридцати метрах от дороги дома. Были такие упражнения в лагере спецподготовки, который он прошел, готовясь к отправке в Чечню...
Иван сдвинул мертвого водителя на место пассажира и включил зажигание заглохшего от резкого торможения мотора. Фургон медленно набрал скорость и двинулся по Весенней на Базовскую, а затем – к Коровинскому шоссе.
Москву Иван знал неплохо и хорошо помнил, что рядом с Кольцевой, до которой было совсем недалеко, находится старое кладбище, на котором в летнее время живут бомжи из Химок и Ново-Киреево. Еще чуть дальше расположено еще одно кладбище, – в небольшом лесу, в котором полно пионерских лагерей и ведомственных баз отдыха. Одна из таких баз лет десять уже стояла заброшенной, на ней устраивали игры в «терминатора» новокиреевские пацаны, но после того, как Иван по просьбе Крестного убил там одного из задолжавших ему заказчиков, пацаны стали бояться этого места. Иван тогда повесил обосравшегося со страха чиновника из министерства торговли на кронштейне для фонаря над входом в полуразрушившуюся столовую...
Сигнал перехвата, который неизбежно передает уголовка во всех случаях, когда уходящий от нее человек использует транспорт, предусматривает наиболее активные действия только в пределах кольцевой дороги. Иван знал, что машина может понадобиться ему только до кольцевой, там его неизбежно остановят, а если он не подчинится – откроют стрельбу... Устраивать шум на пути своего отхода ему не хотелось... Он бросил хлебный фургон с мертвым водителем у последних к кольцевой зданий и устремился прямо через дорогу пешком, уворачиваясь от летевших по ней машин.
Перейдя кольцевую и оказавшись в лесу, Иван почувствовал себя намного спокойнее. Здесь было гораздо безопаснее, чем в черте Москвы. Опасаться можно было только случайных контактов, которых Иван умел избегать, а если избежать не удавалось, лучше всего было – устранить свидетеля. Причем сделать это нужно было самым тривиальным способом, не оставляя автографа в виде нетрадиционного способа убийства, к которым Иван имел некоторую склонность. Например, просто всадить нож в спину или в живот и обшарить карманы, создав видимость ограбления...
Иван взял правее, чтобы обойти крупный санаторий-профилакторий, раньше принадлежащий АЗЛК, а теперь приобретенный одним из московских банков. За сорок минут неторопливой ходьбы он дошел, наконец до ключей из которых брала начало короткая речушка Бусинка, исчезающая под насыпью московской кольцевой дороги. Куда она девается, Иван не знал, скорее всего питает собой какое-нибудь подземное болото или небольшие пруды в районе Коровино.
На знакомой Ивану базе не было ни души. Слишком мрачное было в представлении окрестных жителей место. Все что можно было отвинтить, оторвать и отломать, было уже отломано и увезено, и глаз Ивана радовали безжизненные развалины бывших корпусов базы отдыха. Года два назад Крестный организовал в одном из подвалов главного корпуса «отстойник» лично для себя... Там можно было отсидеться спокойно хоть месяц, хоть год. Вход в него был надежно замаскирован и кроме самого Крестного и Ивана о его существовании не знал никто. Это было что-то вроде хорошо запрятанного от посторонних глаз бомбоубежища с автономным снабжением водой и электричеством. Запасов продовольствия, конечно, из непортящихся продуктов, было более, чем достаточно. Крестный всегда боялся голодной смерти...
«Ну так он и умер не от голода!» – мрачно усмехнулся Иван, вспомнив, как ломал его старческое жилистое горло под водой после ночного падения с моста в Москву-реку...
Ключ от подвала был спрятан недалеко от входа и Иван без особого труда разыскал его.
Войдя в подвал и захлопнув за собой тяжелую дверь, Иван, наконец, почувствовал себя в совершенной безопасности...
Его окружали темнота и безмолвие. И это как нельзя лучше соответствовало состоянию его души – темной и не способной уже откликнуться ни на чей зов.
Иван нашарил рукой на стене массивный выключатель и повернул его, включая освещение. Но свет не зажегся. Выругавшись, Иван достал из кармана зажигалку и осветил стену. Он сразу увидел обрывки проводов с содранной дочиста изоляцией. Идущая по стене внешняя электропроводка была безнадежно испорчена.
«Крысы, – понял Иван, заметив на полу под стеной несколько обглоданных крысиных скелетиков. – Так они могли тут сожрать все!»
Он имел в виду запасы сухого пайка, которыми Крестный забил один из углов обширного подвала. Если крысы съели все запасы, Иван не сможет отсиживаться здесь долго и вынужден будет вновь вернуться наверх. Голод рано или поздно выгонит его к людям.
Колеблющийся огонек зажигалки не давал возможности увидеть весь подвал сразу и от этого он казался огромным, протянувшимся на сотни метров в каждую сторону кроме одной, ограниченной стеной, в которой находилась дверь. Однако стоило Ивану сделать несколько осторожных шагов вглубь казавшегося неограниченным пространства, как из темноты вынырнула груда деревянных ящиков у стены сваленных на пол вперемешку с картонными коробками. С верхних ящиков метнулись вниз несколько быстрых теней.
Крыс Иван совсем не опасался. Ему приходилось каждую ночь спать на полу чеченского сарая и крысы бегали по его телу так же свободно, как по безжизненному предмету. Едва только самая смелая из них принималась хватать его зубами за пальцы ног или уши, Иван быстрым и точным движением бил ее рукой или ногой и она летела с переломанным позвоночником на съедение к своим прожорливым собратьям. Иван при этом даже не просыпался.
Его сейчас беспокоило другое. Если крысы источили и перепортили в подвале абсолютно все, он не сможет здесь остаться...
Иван подошел к ящикам и поднял лежащую сверху картонную упаковку. Внутри у нее сильно зашуршало и вместе с ворохом бумажной трухи и ленточек фольги из коробки вывалилась толстая большая крыса. Она тяжело шмякнулась к ногам Ивана и не спеша отползла в сторону. Иван понял, что коробки с шоколадом все распотрошены. Та же участь, скорее всего постигла и остальные продукты, хранившиеся не в металлической таре, а в картонной или бумажной.
Расшвыривая пустые картонные коробки, наполненные одной трухой и крысиным пометом, Иван свалил на пол что-то тяжелое. Раздался звук, словно что-то раскатилось по полу. Он посветил зажигалкой и увидел горку консервных банок, валявшихся у его ног. Иван поднял одну, прочитал название:»Завтрак туриста».
«Идиот! – подумал он о мертвом Крестном, который затарился этими полусъедобными консервами. – Не мог что ли получше что-нибудь выбрать?»
Но дальнейшие его поиски среди ящиков и коробок значительно разнообразили ассортимент уцелевших от крыс продуктов. Он обнаружил с десяток ящиков разнообразных рыбных консервов и даже пару десятков стеклянных баночек черной икры. Отдельно стояли на полу ящики с гаванским ромом – любимой выпивкой Крестного. Иван выругался, он терпеть не мог это отвратительное пойло, но ничего другого не было. Сойдет и это.
Иван успокоился и даже повеселел. Выходить из подвала не было необходимости по крайней мере неделю. Правда не было ни кусочка хлеба или какой-нибудь крупы, но на консервах он мог продержаться сколько угодно долго.
Разыскав продукты, Иван продолжил осматриваться в подвале и нашел огромный стеллаж, занимавший целиком одну из стен. Иван обрадовался находке и принялся рыться на полках при свете зажигалки.
Посуда, стаканы, груда источенной крысами бумаги, вероятно, какие-то книги, которые Крестный собирался читать во время вынужденного сидения в подвале, если такое случится... Наконец, он наткнулся на огрызки парафиновых свечей, от которых остались одни фитили и здесь же обнаружил электрический фонарик-жучок с маленьким электрогенератором, работающим от нажатия пальцев.
Иван вспомнил, что в глубоком детстве у него был такой и принялся машинально сжимать рукоятку. Раскалившуюся зажигалку можно было потушить. С фонариком дело пошло быстрее. Иван разыскал керосиновую лампу, под стеллажом нашел канистру с керосином и вдруг потерял всякий интерес к этому хламу, в котором рылся...
Он зажег лампу, отчего подвал наполнился неровным светом, и пространство сразу уменьшилось от вынырнувших из темноты стен. Иван сразу определил, что в одном из углов устроена раковина, открыл кран и с удовлетворение убедился, что вода идет, хотя и ржавая. В другом углу он нашел грубо сколоченный топчан с грудой какого-то тряпья на нем. Рядом лежал дочиста обглоданный скелет человека с редкими лоскутками одежды на костях...
Несколько минут Иван в недоумении смотрел на лежащий на полу голый череп, пока не понял, что это, без всякого сомнения один из шестерок Крестного, который таскал сюда все это барахло и продукты. О подвале не должен был знать никто и Крестный просто убил этого человека, поступив в полном соответствии с нравами зарывавших на островах свои сокровища пиратов вроде капитана Флинта. Свидетель остается охранять то, что он видел и никому не сможет передать тайну, которую знает сам...
Иван взял череп в руки и нашел в лобовой кости небольшое круглое отверстие. Выходит, Крестный, который так боялся убивать людей из-за страха перед своей смертью, все же иногда пересиливал свой страх. В тех случаях, когда другого выхода не было...
Например, когда ему нужно было убить Надю, из-за которой Иван чуть было не порвал с Крестным и не ушел из-под его контроля.
Воспоминание о Наде, о которой Иван стал последнее время забывать, вдруг наполнило его болью и смятением. Иван вспомнил их безмолвные ночи, когда он прижимался к ее груди и ему становилось сладко и спокойно, как в детстве, когда он засыпал вместе с матерью под одним одеялом, прижимаясь к ее теплому и такому надежному животу, а все страхи оставались где-то далеко, за пределами ее комнаты.
Встретив Надю, Иван решил, что возможно вернуться назад, забыть Чечню и смерть друзей, забыть чеченский плен и гладиаторские бои на арене за кругом костров, забыть рев зрителей, поставивших на него свои деньги, когда он голыми руками убивал противника и оставался в живых только для того, чтобы проведя ночь на цепи в сарае с крысами завтра вновь выйти на очередной бой...
Надя дала ему надежду на другую жизнь. Дала возможность заботиться о себе и испытывать тревогу за ее жизнь – чувства, о существовании которых вернувшийся из Чечни Иван забыл, словно они и не существовали вовсе... Его оттаявшая душа рванулась к этой женщине и почувствовала в ней смысл своего существования...
Те немногие ночи, которые Иван провел вместе с Надей, встали перед ним во сей своей безжалостности напоминания о том, что он сейчас назвал бы счастьем.
Он погружался в ее тело, забывая, что есть на свете что-либо другое, кроме этой женщины, дороже которой для него нет ничего на свете и ее тела, желаннее которого ничего нельзя и придумать... И он погружался в него вновь и вновь, стараясь войти в него без остатка и раствориться в этой женщине, спрятавшись от жестокого и ненавистного мира за окнами их спальни, мира, в котором есть Крестный и Чечня, есть убийство и смерть...
Они вместе Надей начинали вскрикивать от переполнявшего их ощущения соединения и обоим одновременно казалось, что мир взрывается для того чтобы они соединились в одно единое существо. И они соединялись на какое-то неуловимое мгновение для того чтобы тут же распасться вновь и испытывать вновь непреодолимую тягу к такому соединению... Потом они долго лежали в постели и гладили тела друг друга с благодарностью и нежностью, которая вновь переходила во вспышку желания и все повторялось снова и снова...
Иван застонал от боли, вспомнив огромные темные Надины соски и так притягивающий его темный треугольник внизу ее живота. Ни с какой проституткой он не сможет испытать того чувства, которое испытывал в постели с Надей. Ни одна женщина не сможет вновь оживить его душу...
Единственное, что он мог теперь сказать себе – у него была Надежда, Надя. Теперь она умерла... Весте с ней что-то умерло и в Иване, не замерзло, как в Чечне, а умерло и на этот раз – навсегда.
Иван упал на топчан, спугнув с него трех крыс, и застонал. Душа в нем корчилась, не желая расставаться с Надеждой и цеплялась за воспоминания, потому, что больше ей не за что было цепляться...
Иван что было силы стукнул себя кулаком по ноге, но боль от удара не сняла боли внутри. Боль требовала выхода, иначе она просто грозила разорвать Ивана изнутри... Он приподнялся схватил с пола первое, что попалось под руку и запустил в лампу. Стекло зазвенело и раскололось. Лампа свалилась на бок, но керосин не вытек и не вспыхнул. Фитиль покоптил еще несколько секунд и погас, погрузив подвал в полную темноту.
Сразу стало легче. Бетонные стены подвала исчезли и не напоминали всей своей реальной грубостью о невозвратности Ивановых потерь... Та, что умерла – не воскреснет. То, что было – не повторится..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23