– воскликнул высокий.
– Ты это... – пробормотал Санек. – Ты, мужик, не прав! Мы хоть и выпили, но имеем право! Мы сегодня звездочки обмывали...
– Вот и продолжили бы, – посоветовал Иван. – А то настроение сейчас друг другу попортим...
– Заткнись, урод! – сказал высокий и положив пятерню на лицо Ивана толкнул его, но тот только слегка от клонился назад.
Бить этих пацанов Ивану было, как-то стыдно, что ли... Они нарывались на пару сломанных носов, но Иван пока терпел их выходки, ему не хотелось махать руками или ногами, бить кого-то вообще, а этих сопляков – тем более. Ну их на хер, пусть идут своей дорогой.
– Так где ты его видел, Жора? – спросил Санек. – Это не его ты с бабы сгонял в общежитии трамвайного треста вчера ночью? Ты еще нос ему, кажется сломал, а он все ругался, что ты ему кончить не дал.
Санек посмотрел на Ивана и сам себе ответил:
– Нет! У этого нос целый.
– И обращаясь к Ивану, сообщил:
– Нет мужик, это был не ты! Твое счастье. А то бы Жора тебе еще чего-нибудь сломал. Он все ломает, что под руку попадется... Жора? Ты где, Жора?
Высокий в это время почему-то замолчал, спрятался за спину Санька и что-то там ковырялся. Иван прекрасно понял, что он опять достает пистолет, но не понял еще – с какой целью?
Жора, наконец, выковырнул из кобуры пистолет и, отскочив в сторону, выставил его перед собой. Иван видел, как качается из стороны с сторону ствол пистолета вместе с самим Жорой.
«Ты скорее себе в лоб попадешь, чем в меня!» – вздохнул Иван.
– Санек! – закричал Жора. – Я узнал его. Он в розыске. По ориентировке ФСБ проходит. Я фотографию помню. Кличка Иван... Беги, Санек, группу вызывай, а я его на мушке подержу!
Иван вновь тяжело вздохнул. Ну, все, этот Жора сам все решил. Теперь у Ивана не остается выбора.
Санек еще не успел сдвинуться с места. Иван нырнул вниз и из-под его руки выстрелил из мгновенно появившегося в его ладони пистолета в высокого Жору. Рука того дернулась, и пистолет упал на асфальт.
– Ну ты! – завопил Жора, до которого еще не дошла серьезность ситуации. – Руку вывихнул!
Иван ударил стоящего к нему боком Санька по шее ребром ладони, и тот безжизненно осел на асфальт. Иван медленно пошел к Жоре.
– Ты чо, мужик? – заволновался тот. – Ты чо хочешь, а?
Иван молчал. Он думал, как бы оставить этих молодых идиотов в живых. Но Жора опять слишком поспешно распорядился своей судьбой.
Он резко повернулся и бросился бежать, низко нагнув голову и оставив открытой только спину и свою большую задницу. Ивану ничего не оставалось, как выстрелить. Он попал Жоре в копчик, и тот заорал, изогнувшись и схватившись руками за свой зад. Тазовые кости у него были раздроблены, и он уже падал на асфальт, когда Иван выстрелил ему в голову, чтобы прекратить его крик.
После этого Иван обернулся. Бледный как снег Санек сидел на асфальте и тер шею руками, не пытаясь даже доставать свой пистолет...
В конце улицы показался запоздалый прохожий. Иван посмотрел в его строну и досадливо сплюнул. Еще одного черти несут.
– Вот что, Санек! – сказал он, наклонившись над сидящим милиционером. – Жора твой сам нарвался. Запомни – такие как он долго не живут. А ты... Давай договоримся: ты меня не видел. Отошел поссать, услышал выстрелы. Прибежал – тут Жора лежит с двумя пулями – одной в голове, другой в жопе. Договорились?
Иван уже собрался уходить, но вдруг вернулся назад и добавил:
– А из милиции – уходи! Пришьют тебя! Характер у тебя не тот...
И перемахнул через ограду одного из выходящих на улицу двориков, который был проходным и выходил за пару кварталов от квартиры, которую снял Иван. Он все еще надеялся, что ею можно будет воспользоваться. Ему очень хотелось отдохнуть – полежать в ванне, выпить коньяка, посмотреть новости по телевизору...
Но Иван, после спокойного размышления решил все же не рисковать и подыскать себе новое пристанище на сегодняшнюю ночь. А коньяк с ванной? Что ж! Они никуда не денутся, в конце концов!
Иван уселся на лавочке в каком-то дворике и спокойно обдумал ситуацию.
То, что успел выкрикнуть Жора, Ивану сильно не понравилось... ФСБ его ищет и ищет активно. По улицам ходить не безопасно, рядовые сотрудники могут его узнать и вновь попытаться арестовать... Это значило бы опять стрельбу, опять трупы, при мысли о которых поднимается дурнота в желудке и ладони становятся потными.
Никто не может заставить Ивана убивать человека, Если только Иван почувствует, что кто-то или что-то навязывает ему свою волю, он воспротивится этому, просто восстанет против чужой воли. Даже обстоятельства, как вот только что произошло с этим высоким сопляком из милиции. Когда ему самому понадобится, Иван сам и понастреляет этих ментов хоть целую связку!
Правда, теперь не особенно и разберешь – где милиционер, а где махровый бандюга. Благодаря усилиям генерала Никитина все так в Москве перемешалось, что Никитин сам, наверное, уже не различает, где его секретные агенты, а где обычная московская шпана...
Шлепнул же Иван трех его человек – тех, которых Никитин поставил во главе Московских районов или как теперь принято говорить – во главе объединенных группировок. И самого генерала тогда едва не шлепнул. Но Никитин тогда Ивана не интересовал – Иван искал Крестного...
А сейчас Никитин ищет Ивана. Фотографии его разослал. Какие-то дристуны, только-только из яйца вылупившиеся, и те могут его узнать на улице.
«Это что же, Никитин? – подумал Иван. – Ты мне житья не даешь? Или ты не понял, что я имею такое же право на этот город, как и ты? Я тебе уже дал понять, что люди твои – дрянь по сравнению со мной. Или ты с родного раза не понимаешь?»
Иван искал повода для нового убийства и он его нашел. Нашел в себе самом, поскольку – как он этому ни сопротивлялся, а потребность в новом убийстве была в нем не менее сильной, чем стремление к покою, чем отвращение к трупам и чем желание убедиться, что убийство еще что-то значит в этом городе, который уничтожал населяющий его народ ежедневно – методично и безжалостно...
Нет, он докажет Никитину, что он, Иван, способен оставить после себя яркий след, пусть этот след и будет кровавым...
Было во всем этом и еще одно стремление Ивана, которого он пока еще не понимал о даже удивился бы, если бы узнал о нем, но мысль о том, что ему необходимо еще раз померяться силами с генералом Никитиным сформировалась у Ивана потому, что его жизни в этом случае угрожала настоящая серьезная опасность. Необходимость постоянно ее избегать придавала жизни хоть какое-то содержание...
Он начнет с Западной зоны, решил Иван. Просто потому, что о ее лидере он уже кое-что слышал и предварительную информацию о нем собирать было не нужно. Иван даже знал, где расположена сейчас штаб-квартира этого руководителя одной трети криминального мира Москвы.
Иван не сомневался, что Поляк – такой же оперативник, работающий на Никитина, каким был и его предшественник на этой придуманной и введенной самим Никитиным должности. Какой-нибудь капитан или даже – майор. А то и лейтенантик, если из способных...
Ивану, собственно, было все равно – кого отправлять на тот свет, майора или лейтенанта...
Никаким поляком Поляк, конечно, не был. По национальности был он евреем и носил фамилию Полянский. Иван за пару тысяч долларов без особого труда купил информацию о нем через верных людей в том же ФСБ – только через «черный ход» и третьих лиц.
Эдуард Полянский служил в ФСБ уже восемь лет, шесть из которых – на нелегальном положении. До того, как его «выбрали» на сходке первым человеком в Западной, он три года возглавлял небольшую группировку, контролирующую район ВДНХ, который ограничивался ленинградской веткой железки, Ботаническим садом, Яузой и межой с сокольнической группировкой, которая проходила по проспекту Мира, но ближе к ВДНХ отклонялась в сторону Сокольников и шла через Алексеевское кладбище к Яузе.
Никитин обратил внимание на Полянского только потому, что тот сумел поставить под относительный контроль такого монстра, как телецентр в Останкино. Эдик, конечно, не мог влиять на содержание информационных программ, но рекомендовать руководству главных редакций те или иные фигуры в качестве приоритетов для эфира было в его силах. Не всегда к его рекомендациям прислушивались, и ему приходилось периодически напоминать о себе, вырубая энергию в центре технического обеспечения телецентра, что для телезрителей обычно выдавалось за забастовки персонала техноцентра из-за невыплаты зарплаты...
Никитин оценил его усилия и рискнул доверить ему Западную зону – западное междуречье Москвы-реки и Яузы. Заскучавший было на своем доходном, но мелком месте Эдик воспрянул духом, приняв под свое начало почти треть Москвы и первым делом расквитался с «соколятами», с которыми у него шел вечный спор из-за территории того самого Алексеевского кладбища, по которому проходила граница влияния. Эдик считал, что кладбище принадлежит ему, сокольнические, естественно, возражали.
Спор был совершенно пустой, так как на кладбище, кроме трех десятков бомжей, практически не с кого было брать оброк, да и хоронили там крайне редко из-за каких-то неблагоприятных санитарных гидрогеологических условий. Но тут было дело принципа. Ни одна сторона не хотела отдавать бесполезный, но тем не менее, вожделенный кусок московской территории.
На том же кладбище и проходили разборки из-за его «административно-криминальной» принадлежности... На кладбище были даже специальные участки, на которых хоронили бойцов, павших в этих разборках от рук противоположной стороны. «Выставка» хоронила со своей стороны, «сокольничские», естественно – со своей...
Придя к власти, и, в том числе, к командованию объединенным отрядом боевиков, Эдик провел в Сокольниках карательную операцию, основным и единственным результатом которой стало увеличение числа могил на Алексеевском кладбище на двадцать процентов. Конечно, могил, расположенных с сокольнической стороны.
За эту операцию Эдик чуть не лишился только что полученной должности, но вымолил у Никитина разрешения искупить вину добросовестной работой, то есть установлением на всей территории зоны твердого и неукоснительного соблюдения введенного генералом Никитиным «нового порядка» совершения преступлений.
Среди уцелевших от разгрома «соколят» Иван и нашел себе надежного осведомителя и через пару дней знал о Полянском практически все, истратив на это всего пару сотен баксов. И те сильно помятый в ходе карательной операции «соколенок» отказывался брать, утверждая, что у него «душа горит на эту падлу!»
Поляк переехал из осточертевшего ему Останкино в самый центр, на Кузнецкий мост, о чем мечтал, практически с детства.
Полученная от Никитина должность требовала, конечно, немало энергии и времени, но – это только первое время. Чуть пообтеревшись, Эдик со свойственной его нации предприимчивостью рассовал свои главные обязанности своим помощникам, натравил их друг на друга так, что они ежедневно ему доносили о всем, что происходит в зоне. Себе он оставил только самое важное и необходимое – контроль за денежными поступлениями...
Организовав двойную бухгалтерию для отчетов перед Никитиным, он за очень короткое время сколотил из денег, поступающих от его же братвы в оплату за совершаемые преступления приличный капиталец и открыл на Кузнецком шикарный ресторан с старом еврейском вкусе – с фаршированной щукой, жареной курочкой, мацой, которую Эдик решил помещать в меню не только на пасху, но каждый день, официантами с бородами и пейсами в длиннополых лапсердаках ежедневным традиционным еврейским ансамблем...
Московские евреи поперли к Эдику, и тот последнее время считал себя самым счастливым человеком на свете. Единственное, о чем у него болела голова – во что вкладывать выручку – строить ли доходные дома в старых центральных кварталах Москвы, или выкупить в Иерусалиме кусочек «каабы», установить его в Москве и тем самым прочно увековечить свое имя.
Поразмыслив с неделю, Эдик пришел к выводу, что доходные дома в Москве гораздо выгоднее и был абсолютно прав, хотя бы потому, что не слишком был силен в вопросах символики иудаизма и не предполагал даже, что «Кааба» находится в Мекке, а не в Иерусалиме, и вообще – это священный храм мусульман, а не иудеев. Но долго ли еврею-фээсбэшнику спутать каабу с каббалой, о которой он слышал что-то от мамы в раннем детстве, но что – уже не помнил. О мавзолее Ленина он знал больше, чем о святых местах.
Иван побывал в ресторане, названном Поляком очень просто – «У Эдика», и еле высидел там часа полтора. Назойливая еврейская музыка с бесконечным повторение одной и той же музыкальной фразы в разных вариациях вызывала у него головную боль.
Блюда, которые он заказывал, казались ему какими-то пресными и приготовленными словно для беззубых стариков – все было перетерто и перекручено, но одного приличного куска мяса, в который можно было от души вцепиться зубами... В итоге Иван испытывал к евреям такое же раздражение, какое еще недавно испытал в адрес антисемита Камышова... Он плюнул на возможность дождаться Полянского в его ресторане, в котором тот бывал ежедневно, но в самое разное время и не придерживаясь никакой системы, и с облегчением вышел на Кузнецкий мост.
Чтобы не испытывать больше неприятностей с неожиданно опознающими его ментами, Ивану пришлось изменить внешность. Он отпустил усы, коротко и узко их постриг на татарский манер, и соединил с небольшой бородкой, скрывающей его подбородок.
Очки с простыми стеклами в тонкой металлической оправе придали ему вид какого-нибудь доцента или преподавателя вуза. Джинсовку он сменил на костюм с жилеткой, дополнил его строгим темным галстуком и перестал сам себя узнавать в зеркале.
Идею убить Эдика Полянского в его ресторане Иван решил оставить, черные лапсердаки и пейсы вызывали у него непреодолимую тоску и скуку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23