Сначала интриговал, а потом назвал имя автора - красивое женское имя. Я
отметила его в памяти, а стихи... они уже лежали в ящике стола, -
записанные на желтых кленовых листьях. Для непосвященного - гербарий, да и
все. А то эти ребятки, страдающие избыточным демократизмом, и в стол мой
свободно лазают.
Однажды Дар привел с собой Матвея и гитару. Ну, как он там пел, этот
мрачный лохматый Матвей - не моего ума дело, это надо вызывать из Ялты
региональную "Йоко" - Алку, пусть слушает и забирает новоявленного барда
под свое крыло. Но тексты вполне могут существовать как стихи в печатном
варианте. Это я беру.
Началась и суровая проза - Стас принес большое количество
абсурдистских миниатюр.
Я забрала у него пакет и отправила в Москву, нашим факультетским
спецам. Результат оказался неожиданным: через месяц Стаса вызвали в
столицу на семинар молодых прозаиков. Обалдевший Стас неделю хвастался в
кофейне красивой бумагой вызова с шапкой Союза писателей. Такой бумаги в
нашем городе отродясь не видели.
Итак, через месяц два бесспорных поэта божией милостью, Дар и
Санечка, бард - Матвей, миниатюрист Стас, драматург Леший (чтоб меня
украли, это фамилия!). И еще десять отпетых графоманов, выпускать которых
из виду все же не следовало в расчете на вечный российский авось. А вдруг
из кого-нибудь проклюнется "Моцарт"?
В начале августа нагрянула в гости Ирка - получила распределение в
наши Палестины. Факультет живописи и ваяния, специальность - "Гали" (так
звали жену Сальватора Дали). Ирка пребывала в расстроенных чувствах:
предстояло ехать на жительство в Коктебель. Летом там, конечно, хорошо.
Море, пляж. Сердоликовая бухта, Кучук-Енишар, виноград и полстраны на
отдыхе. А какого черта там делать зимой, когда днем свистит степной ветер,
снося в море весь снежный покров полуострова, а ночью волны гремят о берег
грозной канонадой, швыряясь горстями драгоценных камней? И корявые акации
гнутся до земли, мотая на ветру жалкими украшениями из букетиков омелы...
И ноздреватые стены дома Волошина на рассвете плачут солеными слезами
тумана...
Впрочем, мы утешились мыслью, что Ирка может зиму проводить у меня.
Воодушевившись этой идеей, мы вышли в город съесть по мороженому, коль уж
до зимы еще далеко.
В нарядном летнем кафе над сонной речушкой нам подали замечательный
пломбир с орехами и восхитительно запотевшую бутылку поганой местной
"Фанты". Ирка, выпив бокал, пришла в хорошее расположение духа и принялась
рассказывать столичные новости. Я слушала вполуха, наслаждаясь прохладой и
выковыривая из мороженого жареные орешки. Вдруг Ирка толкнула меня под
столом ногой.
- Что?
- Смотри, - прелесть какая...
Я медленно обернулась. Невдалеке за столиком сидела Темная Звезда в
белом легком платье, в шляпке с вуалью. Она вертела в пальцах высокий
узкий стакан и нетерпеливо поглядывала на ведущую в кафе ажурную калитку.
Напротив нее опустилась на голубой венский стул молодая женщина,
предварительно спросив разрешения, каковое было дано Темной Звездой
несколько раздраженно.
Именно эта женщина, отнюдь не Темная Звезда, привлекла внимание Ирки.
Приглядевшись, я поняла свою подругу. Глаз художника отдыхал при взгляде
на нее. Перед нами было воплощенное Рыжее Лето. Стриженые огненные волосы
излучали зной. Под длинными выгоревшими ресницами прохладно, как вода в
глубоком колодце, блестели агатовые глаза. Короткая золотая юбка открывала
сильные, шоколадно загорелые ноги. Высокую грудь обтягивала оранжевая
маечка самого легкомысленного фасона. На гладкой шее светились кораллы,
как спелые плоды боярышника. Тонкие запястья скованы сияющими браслетами.
Дерзко, карнавально... Женщина в костюме Рыжее Лето.
- Какой интересный контраст... - Ирина наконец заметила Темную
Звезду.
Да уж. Стальной январский рассвет и пламенный июльский полдень.
Женщина Рыжее Лето медленно поднесла ко рту ложечку мороженого.
Показалось, что пломбир растаял и закипел, едва коснувшись пылающих губ.
Темная Звезда глотнула колючего теплого шампанского, и почудилось, будто
напиток льдинками просыпался в белое горло.
Нехорошее предчувствие охватило меня. Я беспомощно огляделась. Ну так
и есть. В кафе появился Санька. Я отъехала на стуле в тень кустов сирени.
Ирка остро глянула на меня и повернулась так, чтобы прикрывать.
Санька, конечно, же, пришел по следу Темной Звезды. Она увидела его,
но и бровью не повела. Она явно ждала кого-то.
А Санька, сделав несколько кругов между столиками кафе, выхватил из
вазочки на столе красную розу и двинулся прямо к Темной Звезде. Склонился
перед ней - шутовски, но и всерьез, протянул ей Цветок, явно болтая
отчаянную чепуху. Темная Звезда взяла розу и, не глядя, швырнула ее на
землю. Санька же рухнул на колени и принялся юродствовать. С его губ летел
горячечный рифмованный бред, столько что не шла пена. Темная Звезда, не
обращая внимания на шокированную публику, гневно рванулась к выходу. А
Санька упал головой на стул, где она только что сидела, обнял его и замер.
Я не успела вмешаться. Это сделала за меня Женщина Рыжее Лето,
наблюдавшая за всей сценой хладнокровно и чуточку презрительно. Она
спокойно взяла недопитую Темной Звездой бутылку шампанского и твердой
рукой вылила вино на многострадального поэта. Поэт немедленно пришел в
себя и абсолютно нормальным голосом поинтересовался:
- Ты что, с ума сошла?
- Остыл? Может, еще мороженого добавить?
- Да иди ты... - Санька ладонью стер с лица шипящие пузырьки
шампанского и побежал за своей Звездой.
Женщина Рыжее Лето пожала плечами и вернулась к своему пломбиру. Я
давно уже давилась хохотом в платок. Ирка покачала головой:
- Да, мать, клиентура у тебя... не завидую.
- Ладно, посмотрим, что ты себе найдешь.
Я проводила Ирку на автобус и пошла домой, где обнаружила Лешего,
Матвея и Кешку. Двое первых ругали современную поэзию, швыряясь громкими
именами и цитатами, а мой юный сосед тихо сидел в уголку, разинув рот и
восхищаясь смелостью критиков. Меня немедленно втянули в дискуссию двумя
всего лишь провокационными вопросами. Мы бы непременно поругались, но на
лестнице прозвучали быстрые шаги, и в распахнутую дверь сначала
протиснулся здоровенный рюкзак, а за ним - Стас собственной персоной.
- Чего, чай пьете? - сварливо спросил он. - Прекратите немедленно.
Начнем сначала, я московских конфет привез.
Из недр рюкзака появились многочисленные кулечки, коробки печенья,
сигареты, лимоны. Стас накрывал стол и отрывочно излагал свои столичные
похождения. Был он какой-то смущенный и невеселый. Я попросила его
придержать повествование и отправила Кешку на соседнюю улицу с наказом
притащить сюда Дара. Звонить ему все равно бесполезно, он час будет
собираться.
Но, кажется, я зря понадеялась на Кешку - он неожиданно задержался.
Стас более не мог терпеть, и нам пришлось слушать его московскую одиссею.
В общем, одиссея довольно типичная для провинциала.
На семинаре Стас раззнакомился с хорошими ребятами, сплошь гениями и
сплошь непечатаемыми. За время семинара Стас, похоже, разучился спать и
нажил мозоль на языке. В первую же неделю молодые прозаики сумели убедить
друг друга в том, что их произведения куда как выше уровня современной
литературы, и просто непонятно, отчего это издатели не толкутся в очереди
под дверями конференц-зала, где и происходили занятия. Молодые гении
решили исправить сию несправедливость и предприняли рейд по столичным
редакциям.
- Ну и?..
- Да что! Нужны мы там... Такое впечатление, что все в литературу
кинулись. Эпидемия! В каждой редакции портфель сформирован на на года
вперед, литконсультанты вежливо улыбаются, потом доверительно, оглядываясь
на дверь главного, сообщают: ну ты ж понимаешь, старик, у нас самотек
вообще не печатается, ну, если хочешь - оставь свою рукопись, но я тебе
ничего не обещаю, вот если бы ты пришел с рекомендацией от члена
редколлегии... итак далее. А по глазам же вижу: оставлю я ему рукопись,
так он даже и читать не станет. Надо оно ему!
Разозлились мы, отловили одного такого, напоили коньяком, увезли с
собой на семинар. Так он всю ночь нам рассказывал тайную механику нашего,
так сказать, издательского процесса. Ну и лопухи мы с вами, братцы!
Послушал я, послушал - начисто прочь всякая охота соваться в это болото.
Да пошли они все. В конце концов, пишу я для себя, это меня там на
семинаре просто заведи: печататься да печататься, чего, мол, ты ломаешься,
как девочка, пора продаваться... Девочка! Оказались мы там, как старые
проститутки, - никому не нужны. Один даже взятку дать пытался, от него так
шарахнулись! А он-то просто ведь с отчаяния, понимаете? Ну, глупость
сделал, попер напролом. Так ему теперь там хоть вовсе не появляйся. Да и я
не собираюсь. Для себя пишу ведь...
Последняя фраза прозвучала фальшиво. Ох, парни, парни... никто не
спишет для себя. Неопубликованное произведение - нерожденный младенец.
Если он не появится на свет, "родительница" помереть может. Сколько
угодно...
А все эти декларации - "пишу для себя" - всего лишь кокетство по
формуле "зелен виноград".
Ничего нового для меня в рассказе Стаса не содержалось. Знаю я все
эти дела. Затем сюда и приехала, чтобы ломать всю эту издательскую
систему, в которую, между прочим, входят и мощнейшие залежи стереотипов в
головах драгоценных моих юных дарований. Вроде акушерки я тут. Ничего,
творцы мои милые, будем рожать... А это всегда больно.
Между прочим, куда запропастился Кешка? А вот и он - свистнул во
дворе и единым духом взлетел по лестнице. Глаза квадратные, лицо бледное,
аж веснушки позеленели, от бурного дыхания цепочка на - груди прыгает.
- Атас, парни! У Дара шмон!
Стас вскочил, опрокинув на джинсы кружку с горячим чаем. Пока он
ругался сквозь зубы, ухватила Кешку за шейный платок и почти насильно
заставила сесть.
- Тихо ты. Кто?
- А я знаю?
- Тогда почему решил, что именно шмон?
- Ого, ты бы слышала, как разговаривают! Двое! В штатском! И
участкового нету! И вообще...
- Ты там был?
- Что я, дурной... Я хотел Дара через окно вызвать. Подошел из сада,
слышу - голоса. Официальные такие. Дару про его нехорошее поведение
рассказывают и санкциями грозятся. "Диссидент" говорят. Какой диссидент?
Дар отроду поэт...
- Они тебя не видели?
- Еще чего. Я на дерево влез и за стволом спрятался.
- И что?
- А ничего. Дарка сидит злющий, дымит, как паровоз, отругивается, но
чувствую - на пределе уже. А эти... даже в бумагах на столе роются...
Мальчишки мои, кажется, перепугались - в таком возрасте все склонны
преувеличивать собственную значимость.
- Ладно, вы тут посидите, только не разбегайтесь, а я схожу посмотрю.
Стас глянул на меня с недоумением:
- Ты что? Я тебя одну не пущу.
- Да брось ты, Стас. Мне одной удобнее. А по деревьям я тоже лазать
умею.
- Ну ты, мать, вообще меня западло держишь?
И Стас решительно принялся натягивать куртку.
- Стас, не ходи. Я быстро вернусь. А ты лучше позвони Дару.
Посмотрим, ответит ли и что именно.
После небольшой перепалки мне все-таки удалось уйти одной. Это было
необходимо - ведь я вовсе не думала забираться на дерево, чтобы заглянуть
в окно домика Дара. Я просто-напросто оказалась в его комнате, неслышимая
и невидимая. Ситуацию я там застала интересную.
За кухонным столом тихо-мирно сидели трое. Взъерошенный Дар вскрывал
трехлитровую банку малинового сока, заготовленного на зиму.
Пока он сражался с консервным ключом, я внимательно разглядывала его
гостей. Один их них мне незнаком совсем - какой-то потертый, мышастого
цвета и таких же манер. Иногда лицо его болезненно передергивалось
неприятной гримасой. Не люблю я таких лиц. Чудится мне тайная гадостность
в людях с подобными лицами. В прошлом веке сказали бы - "печать порока".
Впрочем, может быть, у него просто больная печень.
А вот второго я где-то видела... И в этот момент он повернулся. Ба!
Да это же бывший старший уполномоченный! Он-то как сюда попал? Ты гляди...
никак не желает "пост оставлять". Ну, я тебе!..
Дар наконец открыл банку. Рубиновый напиток пролился в зеленое стекло
и вспыхнул черными огнями. Я проглотила слюну: сок Дар готовил классно, с
лимонной корочкой, с корицей...
- А вот интересно, чего это вы ко мне вообще приперлись? - задумчиво
спросил Дар, вытирая испачканные малиной губы.
- Исключительно из благих побуждений, - с торопливой готовностью
откликнулся старший уполномоченный. - Вы, молодой человек, отчета себе не
отдаете...
- Да? Ну, может быть. Но с какой стати я этот отчет должен вам
отдавать?
- А как же? А как же? Вы ж не в пустыне живете, не на острове
необитаемом, а среди людей. А с людьми надо считаться. С обществом, так
сказать...
- Да чем я обществу помешал?
- Эх, молодо-зелено... Поглядеть на вас - сердце разрывается. Молодой
парень, уже год нигде не работает, на что живет - непонятно...
- У меня были сбережения, - быстро ввернул Дар.
- Да? Допустим. Но в нашем обществе человека, который нигде не
работает, называют тунеядцем...
- ...и даже принудительно лишают его этого названия путем
командировки на лесоповал, - язвительно заметил Дар.
Гости скучно переглянулись, затем негромко высказался серый:
- А что вы себе думаете? Если так и дальше будет продолжаться, я
посчитаю своим долгом поставить в известность участкового...
- Да литератор я, литератор, понимаете? Стихи пишу! - рявкнул Дар.
Вот тут старший уполномоченный почувствовал себя в своей стихии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11