Сколько ее помню - всегда вот так: сидит
за столом, выложив локти, в руке вечный "паркер", в другой - надкусанное
яблоко.
- Прекрати реветь, молчи, слушай! - гремнула она на меня. - Что это
еще за самоедство? Ты ни в чем не виновата, никто тебя винить и не
собирается. Подотри сопли, соберись и работай! У тебя вон еще два десятка
гавриков. Понимаю, что тяжело. Пришлю помощницу.
Снова порыв ветра, и начальница канцелярии исчезла. Ну, за заботу,
конечно, спасибо, не забывают все-таки. А вот помощница... черт его знает.
Пришлют какую-нибудь грымзу, работай с ней потом.
Троллейбус тяжело мотался по горному серпантину, и сердце иногда
уходило в пятки - я впервые ехала по такой дороге. А ну как загремим...
костей же не соберешь. Кипарисы мне не понравились - напоминали могильные
обелиски на заброшенном кладбище. Невразумительное какое-то дерево,
ненастоящее. Декорация из плохой провинциальной пьесы. А море было теплым!
И шастала в нем рыбья мелочь, маленькие крабики сновали на мелководье,
бродили стайками прозрачные креветки, и на отмели блестел черепаховый
гребень, потерянный моей зеленоокой сестрой нереидой.
Я с разбегу бухнулась в воду. "...в мировом океане. И в каждой капле
будет он..." Матвей! Я вылетела из воды, словно крапивой стегнули. И мне
почудилась улыбка Матвея сквозь зеленоватую толщу. Он всегда так
улыбался... словно знал, что рано уйдет.
Не могу я в море... Отныне и навсегда запретно оно для меня. Так же,
как запретна та белая тропа, по которой ушли Санька и Дар. Что-то много на
моей душе грехов набралось...
В невеселые мои мысли вклинился радостный вопль:
- Ольга! Вот здорово! Ну мистика прямо, я тебе сегодня звонить
собирался. До чего ж ты кстати!
Рядом со мной на пляжную гальку плюхнулся Славик - один из участников
недавнего литературного семинара. Он весь светился от счастья встречи.
Надо же...
- Нет, ты подумай! Я вообще всегда тебя страшно рад видеть, но вот
сегодня ты мне позарез нужна!
Я покорно склонила голову:
- Во-первых, не ори. Людей перепугаешь. А во-вторых, что у тебя
стряслось?
Славик перешел на восторженный шепот:
- Я гениальную штуку написал. Только, понимаешь, у меня сомнения -
вроде финал не вытянул. Посмотри, а?
- Что, прямо сейчас?
- А чего? Ты не пугайся, там немного, страничек семьдесят всего.
Он начал рыться в своей сумке. А я смотрела на него почти с
ненавистью. Вот сидишь ты сейчас в одних плавках, золотистый от загара,
красивый, как юный бог, жизнерадостный, как щенок, гениальную штуку
написал! А потом... кто тебя знает? Вешаться начнешь, в психушку попадать,
общественность тобой заинтересуется - мало ли чего еще. А я расхлебывай?
У-у, ироды, что ж вы со мной-то делаете?.
Я читала Славкино произведение, а он бегал за мороженым, лимонадом,
горячими чебуреками, которые поглощал Стас, ворча при этом: "Отдохнули,
называется..."
- Ну, ясно, Славка. Есть тут момент благородного безумия. Но сдается
мне - придется крепко пахать. Вот смотри...
И начались специальные разговоры часа на два. Мы перестали ползать по
рукописи с карандашом в руках только ощутив дикий, зверский прямо голод.
Тут выяснилось, что все принесенные чебуреки Стас слопал. А я-то
думаю, отчего это он лежит на солнышке пузом кверху, жмурится довольно и
сарказмов не говорит, вопреки обыкновению. Но Славка оказался запасливым.
Из своей сумки он извлек груши, пирожки, виноград. Мы обедали и ругались,
потому что было совершенно необходимо выдрать из текста абсолютно лишний
кусок, а Славка бросался грудью на его защиту и предлагал, наоборот,
спорный эпизод расписать в самостоятельную сюжетную линию.
Вернулись мы в город поздно, да и то благодаря тому, что поймали на
трассе какой-то случайный заблудившийся автобус. Водитель взял с нас
трешку, а вез, как за червонец - с ветерком.
Я поднималась по музыкальной лестнице в мансарду, на ходу вынимая
ключи из сумки. Возле моей двери сидела чрезвычайно изящная кошка.
Совершенно черная, как грозовая полночь без единой звезды. Она кротко
посмотрела на меня изумрудными глазищами и приветственно мурлыкнула.
- Ты откуда взялось, прелестное создание? А у меня и молока-то нет,
угостить тебя нечем. И вообще, со мной ты с голоду пропадешь, я сама
обедаю через раз.
Кошка недружелюбно сузила глаза и неожиданно заявила сварливым тоном:
- Ну ты долго разговоры разговаривать будешь? Открывай скорее! Я тут,
на этих досках и пыльном половике полдня провела, кости ломит...
- Че-го? Это что еще за новости?
- Нет, ну ты какая-то не очень сообразительная. Тебе обещали из Лицея
помощницу? Ну вот... это я и есть.
Что ж это деется... конец света.
- Ну ладно, проходи. Только молока у меня все равно нет.
- И не надо, - равнодушно сказала кошка, переступая порог. - Я кофе
больше люблю.
Пришлось варить ей кофе. Она лакала его прямо из чашки, когда напиток
остыл. Деликатно вытягивала грациозную шею, жмурилась, розовый язычок так
и мелькал.
- Слушай, зверик, я как-то не очень понимаю...
- Это заметно.
- ...ты будешь мне помогать? Каким образом? Мурлыкать по вечерам и
греть ноги в стужу?
Кошка посмотрела на меня с отвращением и высказалась насчет
антропоцентрического эгоизма весьма ядовито.
- ...Ноги ей греть! Бобика себе заведи!
- Ну-ну, не лезь в бутылку. Я серьезно.
И тут выяснилось, что эта элегантная брюнетка, кошачье это отродье
имеет степень магистра изящной словесности и является доктор хонорис кауза
Барселонской академии. Ни фига себе. Это как же я ее чайной колбасой
кормить стану?
В полночь барселонский доктор изводили опочить на, моей подушки, а я
все сидела в кухне. Почему так пить хочется? Я залпом проглотила стакан
воды из-под крана. Будто не воду выпила, а керосин - пожар внутри
забушевал вовсю. Да что такое, на солнце перегрелась, не иначе... Пришлось
достать из морозилки кусочек льда. Не помогает. И почему так пахнет дымом?
Горим, никак?
Дым. Дым... Глаза выело, горло перехватило, полна голова дыма, дыма,
дыма...
Я медленно опускаюсь на пол, шепчу что-то, и только некоторое время
спустя понимаю: я произношу вслух кусок текста из последней повести Стаса,
которую он начал писать, забросив пресловутый "милицейский роман". Сжег,
сукин сын. Сжег рукопись. И этот...
Почему, все так сложно? Почему все наперекосяк? Почему нельзя
нормально жить и работать?
Я плавно ускользаю в бред. Ясный, светлый, солнечный бред...
На двери моей мансарды - скромная, но солидная табличка:
"Литературно-издательское агентство "Маргарита". Я сижу в изысканно
оформленном офисе, на столе передо мной мерцает экран видеосвязи. На
экране - серьезное лицо Сабаневского. За его квадратным плечом блестит
лазурь бухты Золотой Рог.
- ...Прекрасно, Сабаневский! Я знала, кого посылать. Мы покупаем эту
бумагу, весь транспорт. Дорого, конечно... ничего, выдержим. Отправляй как
можно скорее, обещай премию за срочную доставку.
- Я понял, понял. Бумагу отправлю, а сам задержусь на пару дней.
Ребята предлагают на выходные в Японию сплавать. Что тебе привезти?
- Из Японии? Ну конечно, хризантемы! А кстати, что с твоим самолетом?
Ох, всегда мне эта фанера была подозрительна...
- А почему "кстати"?
- Очень просто, Сабаневский! Я подумала, что хризантемы завянут, если
повезешь их "Аэрофлотом".
Сабаневский смеется:
- Да починили уже моего "Какаду"!
- Ну и прекрасно! Чао, Сабаневский! Эй, подожди!
- Что?..
- Как тебя зовут, Сабаневский? А то все по фамилии...
Сабаневский вдруг смущается и лепечет застенчиво, трогательно
покраснев:
- Вова...
- Привет, Вова!
Я прекращаю разговор и обнаруживаю возле своего стола субъекта весьма
поэтического вида - в клетчатой кепке и вельветовом пиджаке.
- Вы ко мне?
- А я не знаю. Я вот тут стихи принес...
- Прошу прощения, вы не согласитесь побеседовать с нашим экспертом?
- А он сечет поляну?
- Что, простите? Ах, да... Она "сечет". Она магистр и доктор
Барселонской академии. Вот в ту дверь, будьте любезны, налево.
Телефон.
- ...Какие могут быть разговоры, Стас. Конечно! Если ты так считаешь,
назначай стипендию! Да при чем тут я? Позвони в бухгалтерию и выписывай
чек. Пусть себе этот гений из глубинки спокойно ваяет свой эпос!
Курьер из типографий. Улыбается, кладет мне на стол свеженький,
тепленький, красочкой пахнущий сборник стихов Дара. Я заказываю корзину
цветов и прошу курьера заехать к Дару, вручить книгу и розы.
Факс. "Срочно встречайте делегацию Непала. Вылетели Катманду час
назад". Встретим, какие проблемы. Я посылаю в аэропорт микроавтобус
"Тойота" - делегация большая. Гостей отвезут прямо на перевал, в наш Дом
творчества, пусть отдохнут. Баньку им с дороги... А уж все официальности
завтра.
Видеосвязь. Флорида. Санька смеется и приветливо машет рукой.
Загорел, черт, посвежел. Хорош!
- Хэлло-о, Оля! Все о'кей! Я подписал контракт с издателем! Условия -
фифти-фифти. Вэлл?
- Вэлл, вэлл! А когда я рукопись получу?
- А я тебе ее завтра по спейсу пошлю!
- Как же, дождешься от тебя...
- Не ворчи! Я тебе ананасов привезу...
- Поперек горла мне твои ананасы! Сабаневский на прошлой неделе
индийцев встречал, так все кладовые базы ананасами забил! Он почему-то
думал, что индийцы исключительно ананасами питаются...
- А они что?
- Ничего! Шашлыки за милую душу потребляют! За ушами трещит...
...Я смотрю в зеркало, трогаю пальцами родинку на щеке. Со временем
она превратится в огромную бородавку. Все правильно, каждая порядочная
ведьма к старости становится Бабой-Ягой и должна воспитать себе приличную
бородавку. И чтоб из нее волосы росли... А черная кошка у меня уже есть.
Я спускаюсь по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке. По привычке
заглядываю в Кешкино окно, которое, как всегда, распахнуто. Кешка в одних
плавках сидит у стола, согнув спину. Вырос... этот стол для него уже
низок. Худущий, Господи... все позвонки торчат.
Я перешагнула низкий подоконник, неслышно подошла к мальчишке сзади,
заглянула через плечо. Кешка старательно выводил большие круглые буквы. Я,
придерживая дыхание, прочитала:
РАССКАЗКА N 2. Странности Каранта
Берендес явился в дом к Каранту. Садится Берендес в Главное Кресло,
закидывает ногу на ногу, переплетает руки на груди. Неизвестно откуда
появляется третья нога, он закидывает ее поверх ног и, удивляясь, смотрит
на входящего Каранта.
Карант указывает на ноги Берендеса:
- Ты болен?
Берендес резко отворачивается.
- Тебя, я тебя не знаю, и никогда в жизни не узнаю!
Карант (растопыривая руки): Почему, ужасный незнакомец?
Берендес (шевеля копчиком): А потому! Я заболел, а ты - француз.
Карант: Перекусил бы кресло, но выпали все зубы, теперь - француз.
Карант опускает глаза, тянется рукой к третьей ноге Берендеса.
Берендес: Но-но-но!
Карант: Тише, замолчи ты, замолкни, закройся, усохни, уморись!
Берендес (пугаясь, отодвигается): Оставь фокусы те, эти, все!
Карант: Не смейся. О-оп!
Он хватает третью ногу Берендеса, она исчезает. Карант превращается в
портрет на стене.
Карант (поет): Ура-ура! Веселые деньки! Ракеты едят людей, люди едят
ракеты! Покупайте погоны! Едят ракеты!
Берендес: Паркеты!
Карант: Едят!
Берендес: Кто? Что? Кого? Как? Зачем? Почем?
Карант-картина: Туземцы!
Берендес бросается в угол, достает оттуда пылесос: Искромсаю всех под
корень! Перерубаю, как огромная доменная печь!
Карант-картина: Ура, и я с тобой!
Берендес: Умрем!
Карант-картина: Насмерть! КОНЕЦ
Кешка!!!
[Рассказку сочинил Дмитрий Зайцев. У него еще таких много.]

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11