OCR Larisa_F
«Флетчер Э. Мадам в сенате. Бурдон С. Праздник любви. Диксон Р. Чувственная женщина»: Интердайджест; Москва; 1993
ISBN 5-86595-075-4
Аннотация
Своеобразным манифестом в защиту сексуальной свободы можно считать книгу француженки Сильвии Бурдон «Праздник любви».
Сильвия Бурдон
Праздник любви
ПРАВО НА ЖИЗНЬ ВНЕ ОБЩЕПРИНЯТЫХ НОРМ
Я показал это в теории, теперь убедимся в этом на практике…
Маркиз Донатьен Альфонс де Сад
С самого начала надо отрешиться от привычных ориентиров.
Это небольшое введение в реальную жизнь не надо рассматривать как путеводитель в путешествии по личной жизни Сильвии Бурдон. Речь идет не более чем о разминировании пластиковых бомб, которые кое-где подложены на страницах этой книги.
Надо вновь говорить о сексуальном, так долго скрываемом, искаженном, пробиваемом, которое сегодня в ходу только в кинотеатрах с грифом «X» и в магазинах с закрытыми витринами. Сексуальность – это чувствительная кожа этой книги, ее влажный запах, доведенная до высшей точки чрезмерность.
«Любовь – это праздник» отмечает впервые в литературе слияние сексуальной практики и образов галлюцинаций. Маркиз де Сад, который говорил обо всем этом и книги которого и сейчас интересны нашему современнику, перевернул в свое время Вселенную в башне Бастилии. Для Бодлера цветы зла были болезненными и вялыми, для Батайля связь имела цвет смерти, для Жене звезды отражались только в грязи транссексуальных ночей, Аполлинер насмехался над человеческой «требухой» в своем «Восточном экспрессе», и только Арни Милле возобновил величие традиций плутовского романа. И когда вмешиваются женщины, берут, наконец, слово в литературе, пораженной гангреной патриархата, что делают они, как не идут на штурм существующих норм. Вот эти нормы: рабыни, блудницы, гетеры. В эротической литературе женщин продолжают живописать на темном полотне времени вечной матерью и блудницей.
Сильвия. Она не красивее, не умнее других. Ее видение мира ограничено желаниями и удовольствиями. Типичная представительница буржуазии для одних, она насмехается над классовой борьбой, над партизанской войной в тропических странах и над справедливыми требованиями рабочих; паршивая овца для других, публично обнажающая интимные отношения любительница оргий, обладающая маргинальным сознанием во всем, что касается установленных норм, правил. Сильвия не довольствуется сама воплощением своих фантасмагорий. В своем стремлении расширить границы физиологических возможностей она формирует наши возможности в свете отражения своих.
На протяжении всего повествования прослеживается явная очевидность: Сильвия доисторична. Она явилась прямо из времени допервородного греха, вне добра и зла, врожденного и приобретенного, ее личная жизнь проходит через толпу, через все политические, общественные и физические преграды. Эта милая людоедка в поисках сладкой жизни, конечно, не одинока и символизирует реванш «этого» в «моем» выкованном обществе. Кастрированное воспитание, принципы, мораль скользнули по ней, как дождь по кремню; если ребенок – «первобытная основа» человека, то Сильвия – первобытное существо в рамках жизни современного общества, использующая все его материальные блага в стратегии экстравагантных наслаждений. Но не ей принадлежит монополия отсутствия чувства меры: многие другие, более знаменитые, выбирают дороги власти и войны, науки и деловой предприимчивости и стремятся также достигнуть вершин. Сильвия же на своем пути встретилась с Эросом. Идея не такая уж старая на нашем иудейско-христианском Западе.
В истории освобождения женщин противозачаточные пилюли имели гораздо большее значение, чем 14 июля, Октябрьская революция, право голоса. Дамоклов меч исчез. Отныне тело может отдавать полной мерой. Мне кажется одновременно парадоксальным и логичным, что феминистские движения, объединяя идейный анархизм как правых, так и левых, единодушно осуждают порнографию. А надо было бы вопреки всему, освобождаясь от продажной эксплуатации и геттоизации половых актов, начать, наконец, серьезно размышлять над привнесением западного либерализма и натурализма. Ведь очевидно, что порнография, предоставляя качественный выход всем видам энергии, не имеет ничего революционного в своей сущности. Но то, что позы, скрытые образы выходят на экран порнофильмов и появляются на страницах печатных изданий, чтобы проникнуть к семейным очагам, На улицы и дать всходы на нераспаханных полях желаний, чтобы расцвести в каждом из нас, побуждая нас к свободе, – вот что может расшатать устои крепости. С этого начинается фаллократизм окружающей жизни.
Женское наслаждение – явление социологическое, и проявляется это в порнокинематографии. Появление Сильвии Бурдон в роли кинозвезды в этой области не случайно. Она выставляет себя напоказ не только из-за материальной заинтересованности, но в первую очередь из удовольствия и любви к искусству. В этой книге ни один мужчина не берет полностью инициативы, не подавляет: здесь нет ни жертвы, ни палача, есть только соучастники веселья и изобретательности. И если сцены садомазохизма покажутся некоторым труднопереносимыми, то это потому, что отношения между сексуальной практикой и политическим репрессивным насилием, которое еще часто диктуется историей, узакониваются великими инквизиторами эротической планеты.
Небезразлично констатировать, что никакая тоталитарная власть не допустит порнографию. В СССР, Чили, Уганде, Восточной Германии – повсюду, где существует институт насилия, секс находится за колючей проволокой запрета. Поистине трудно выбирать что-то интересное тем, у кого полицейские заграждения установлены в спинномозговой системе. Во Франции самые громкие возгласы негодования против так называемой порнографической волны раздаются со стороны двух благословенных институтов: церкви и коммунистической партии. Красные и фиолетовые одновременно блюдут честь женщин-работниц и негодуют по поводу их положения в жизни и обществе. Но мы, кажется, удалились от Сильвии Бурдон. Ее воплощенный эгоцентризм подчас пробуждает страх непреодолимого: сексуальности без границ. Следует определить разницу между эротикой и порнографией.
«Святая» эротика хорошего вкуса, давно воплощенная в художественной литературе и живописи, противопоставляется больной и извращенной порнографии. Следовательно – запретить. Подобные сентенции еще продолжают процветать через пятьдесят лет после того, как Фрейд перевернул сознание. Филипп Соллер сказал об этом достаточно хорошо: «Открытие, которое определило, что каждый человек имеет свои сексуальные особенности, такие же неповторимые, как неповторим голос и отпечатки пальцев». Практика Сильвии Бурдон не имеет целью создать модель, по которой вербуются ее сторонники, она представляет собой единственный экземпляр в своей особенности, которая делает ее не похожей на всех, но в то же время делает всех чем-то похожими на нее. Ее мнение и искусство жить – спорны, иерархия приоритетов может быть странной. Но она и не претендует на дидактику. Короче, ее замечательное здоровье, ее вкус к яркой жизни и постоянно меняющимся лицам, вызывающим ее симпатию или антипатию, привязанность или неприязнь – заслуживают интереса. Эта веселая радость амазонки может служить катализатором нашего образа жизни.
Что касается рассуждений о сексологии и определения либидо в противовес грустному апофеозу ложной сексуальной освобожденности, то говорится это, без сомнения, для нового поколения, которое рассматривает распущенность как естественную норму жизни. То, что было уделом избранных и праздных, может стать завтра общим знаменателем нашего образа жизни. Анри Лефевр писал: «Различие было упразднено людьми в течение многих веков; они лишились удовольствий сначала под влиянием христианства, а затем под влиянием буржуазной морали. Люди лишились наслаждений, но осталась навязчивая идея этих наслаждений. Возрождение этого невозможно осуществить теоретически, но только посредством действительного освобождения Женщины».
И есть одна, которая не стала этого ждать. Читайте эту книгу с чувством радости и желанием рассмеяться.
Анрэ Беркофф
Предисловие к русскому изданию
Прошло тринадцать лет со времени выхода этой книги во Франции. Там ее появление вызвало скандальной резонанс, на который, видимо, рассчитывал ее автор. И хотя порнографическая литература распространяется в странах Запада уже много десятилетий, эта книга имеет свои особенности, которые выводят ее из ряда обычной «клубнички».
У нас в стране издание этой книги стало возможным только теперь, когда приподнимается завеса над освещением интимных тем. Эта книга может представить интерес не только в силу извечной притягательности эротического, но она может быть полезной и в историческом смысле, хотя давно известно, что уроки истории плохо усваиваются не только политиками.
Последний всплеск сексуальной революции в Европе приходится на конец шестидесятых, начало семидесятых годов. Это было также время усиления политической активности левых сил, время революций в Чили и в некоторых странах Африки, которые сопровождались стремлением порвать с буржуазными предрассудками, как идеологическими, так и моральными. Аналогичное движение за сексуальные свободы было и в нашей стране после Октябрьской революции.
Не наблюдаем ли мы то же самое и сейчас, когда с развенчанием идеологических догм одновременно разрушаются и сложившиеся нормы морали. В ситуации кризиса и кажущегося всеобщим нравственного разложения пример Сильвии Бурдон, как ни странно, может рассматриваться спасительным в контексте историчности, И если у нас образовавшийся идеологический вакуум не всегда является тем святым местом, которое пусто не бывает, то пусть это не пугает наших ревнителей морали. «Все проходит» – было написано на перстне библейского царя Соломона. Пройдет и «нездоровый» интерес, особенно если его удовлетворит Сильвия Бурдон – апологет вседозволенности. Многие страницы могут показаться советскому читателю отвратительными. Тем лучше. Пусть отцветут «цветы зла».
Некоторые сопоставления и видимые по прошествии лет совпадения могут показаться если не поучительными, то, по крайней мере, забавными. И если Сильвия насмехается над церковными предрассудками, а у нас, наоборот, наблюдается возвращение к религиозным идеалам, то это связано с тем, что и у «них» ниспровергается то, что в течение длительного времени было господствующими символами. Подчас вызывает удивление точность ее оценок и знаний нашей внутренней жизни. Описание ее предполагаемого процветания среди московской партийной элиты еще раз убеждает в том, что шила в мешке не утаишь, а в сравнении понятий «идеология извращений» и «извращение идеологии» предпочтение можно отдать первому. И в этом смысле возникают сами собой напрашивающиеся ассоциации. Поистине лицемерие хуже разврата.
Интересно ее предвидение наступления постиндустриального общества, которое она называет неокапитализмом. Ведь уже во многих странах наступило время, когда попытки предотвратить гибель природы дают постепенно положительные результаты.
По прошествии полутора десятилетий после событий, описанных в этой книге, мы видим не только почти полную смену влияния тех или иных политических сил во многих странах мира, но и имеем возможность сравнивать сегодняшние приоритеты ценностей у нас и у «них». Например, бунтующие студенты конца шестидесятых годов стали добропорядочными буржуа.
Конечно, обобщения часто подводят. Франция семидесятых – это не СССР девяностых. Да и праздники Сильвии, если бы она проводила их сейчас, были бы не такими лучезарными, так как над ними нависал бы дамоклов меч СПИДа.
Книга «Любовь – это праздник» в какой-то степени – историография сексуальной революции. Но, как почти в любой революции, ее идеи не выдержали испытания временем в отличие от общечеловеческих ценностей. Только они могут стать стержнем для мятущейся души, даже в океане хаоса и вседозволенности.
ПЕРВЫЕ БУНТЫ
Я родилась в 1949 году в маленьком городке недалеко от Мюнхена. Мой отец – француз, рантье – до того дня, когда я потеряла его из виду, не знал денежных проблем, а мать – немка, бывший член гитлерюгенда, ставшая впоследствии доктором теологии, без сомнения, чтобы искупить свое прошлое. С моей матерью, чрезвычайно набожной католичкой, у нас никогда не было взаимопонимания. Просто потому, что я всегда говорила – нет. Нет – наставлениям, нет – приказаниям, нет – советам. Она меня награждала пощечиной, я отвечала пинком ноги. Моя бабушка назвала меня мерзкой девочкой – я ее стукнула вешалкой. Я была ужасным ребенком, отвергавшим все из принципа. На самом же деле я не подчинялась не из упрямства, а следуя логическим соображениям; я находила их доводы такими дурацкими, что не видела, для чего, собственно, я должна подчиняться. Мои родители никогда не были для меня примером. С тех пор, как я помню, у меня возникло чувство, что я девочка ниоткуда, гордый чужой ребенок.
В школе я всегда водилась с мальчишками и никогда – с девчонками. Они мне были скучны своими нелепыми затеями с вязанием и куклами. Я любила играть в ковбоев, индейцев, футбол и хоккей на льду Рейна. Иногда грациозно играли в «потрогай пиписку». В семь лет у меня уже не было тайн в мужской анатомии, но еще оставалось кое-что неизвестное в функциональном назначении. Затем стал проявляться интерес к функциональному назначению. Затем стал проявляться интерес к страсти, которая меня никогда не покидала. Это – эксгибиционизм – публичное обнажение, показ того, что обычно принято скрывать.
Мне только что сделали операцию грыжи. Мы жили тогда недалеко от кладбища, разрушенного бомбардировкой, которое было любопытным местом наших игр. Я не могла бегать с моими товарищами и была в плохом настроении. Я носила в ту пору платьице, отороченное кружевами (еще одна идиотская затея моей матери).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10