Госпожа Бри погибла при трагических обстоятельствах во время пожара. Маленький Аттон рос в доме своего дяди. Отца видел не часто, но если Ардо появлялся в Норке, то большую часть времени проводил с сыном. Рос маленький Аттон сильным, но малообщительным ребенком, из всех людей признавал только отца и дядю. Ходят странные слухи, о некотором происшествии, случившимся, когда Аттону исполнилось девять лет. Одна из богатых семей, живущих по соседству, обвинила его в смерти своего сына. Якобы Аттон напал на играющего ребенка, изрубил его кинжалом, а тело зарыл. Никаких подтверждений тому не было, со Степом шутки были плохи, дело быстро замяли. Но в жандармерии Падрука сохранился соответствующий документ.
— Да, уж что-что, а в делопроизводстве норкским властям нет равных до сих пор. Продолжай!
— Вскоре, мальчик пошел в семинарию. Учился очень прилежно, готовился к поступить в Академию Маэнны. Но тут приключилась смерть близких родственников. И Аттон исчез с поля зрения довольно надолго. Объявился он уже довольно известным охотником за головами по прозвищу «Птица-Лезвие»…
— Кстати, Ландо, откуда у него такое прозвище?
— Птицей-лезвием северные охотники называют особый метательный нож, плоское обоюдоострое лезвие шириной в ладонь, со слегка загнутыми краями. Овладеть мастерством обращения с птицей-лезвием крайне тяжело, на это нужны годы. Известно, что Ардо подобным оружием не пользовался, где и когда Аттон научился в совершенствии владеть им, мы не знаем, можем лишь догадываться. Воочию использование птиц-лезвий офицеры Тайной Канцелярии наблюдали, когда Аттон в одиночку уничтожил банду Душегуба Крэя. Впрочем, свидетелей тому были сотни. После этого Аттон стал широко известен, и не только в пределах Империи. Доходили слухи, что после этого случая сам герцог Данлонский сделал через подставных лиц Аттону очень выгодное предложение. Но младший Сорлей отказался. Чаще всего его нанимали Торговые круги Норка. Есть обрывочные сведения о том, что Аттон Сорлей начал свою карьеру в банде старого Рамиса, по прозвищу «Три денежки». Но вскоре вышел на охоту самостоятельно, и быстро превзошел в искусстве всех ветеранов, включая и самого Рамиса, и знаменитого Бобу «Конгера» Дэя, и армельтинца Ягра. Например, на его счету смерть детоубийцы Павиана Ди Младшего, а также Любимчика Бойла, банду которого он вырезал на пару с некоей Ирэн, лучницей из Маэнны. Он выкрал и сдал винтирским властям маркиза Дона «Дракона» Им-Моула, главу кровавой секты эркуланских пожирателей. Можно привести еще несколько эпизодов, с преступниками рангом пониже. Но лет пять назад Аттон снова исчез из поля зрения Тайной Канцелярии. На бирже в Падруке он почти не появлялся. Заказов не брал. Его видели то в Норке, то в Маэнне, последнее время чаще в разных концах Лаоры с торговыми караванами различных государств, но с тех пор дорогу Тайной Канцелярии он ни разу не переходил. — Ландо закончил, свернул пергамент и посмотрел на канцлера. Россенброк задумчиво крутил в пальцах золотое стило.
— Н-да. Очень интересно, есть из чего сделать определенные выводы. Отдай-ка все это Джемиусу. Он у нас большой любитель копаться в прошлом. Пусть проанализирует каждую мелочь. Через два дня жду от него доклад.
47
Чувство того, что за ними следят, появилось у Аттона внезапно. Ветер все так же кружил вокруг них пламенный хоровод, и завывал в лесу, как одинокий гурпан. В стенаниях ветра тонули все остальные звуки, но когда караван поднялся чуть выше, из колышущегося желтого океана появились невысокие черные скалы, покрытые ржавыми пятнами лишайника. Ветер налетал на скалы и разбивался, внезапно замолкая, и тогда Аттон уловил где-то недалеко дробный перестук копыт. После этого, он несколько раз замирал, прикладывая ухо к земле, и дважды слышал отзвук, проносящихся где-то всадников. Тогда, он углубился в лес, и прошел немного вперед, вдоль тракта. И сразу же наткнулся на след. След был от бесшумного неподкованного сапога из мягкой кожи. Такие сапоги носили разведчики и контрабандисты. Аттон немедленно вернулся к каравану, и некоторое время молча шел рядом с Мерризом. Мерриз легко шагал, что-то тихо напевая себе под нос, и улыбался уголками губ, всякий раз, когда ветер швырял ему в лицо пригоршни огненных листьев. Он смотрел прямо перед собой, в далекую сизую дымку, подсвеченную снизу, полыхающим всеми красками осени, лесом. Аттон вытащил свой лук и натянул тетиву.
— За нами следят…
— Я знаю… Три всадника там… — он указал рукой на восток, потом махнул на север. — Там идут люди, много, все вооружены…
— И давно? — Аттон, почему-то не удивился, а испытал раздражение.
— Со вчерашнего вечера. — Мерриз смотрел прямо перед собой, голос его был совершенно равнодушным.
— Почему ты молчал?
— У человека много дорог. И он волен идти по любой из них. Но путь его один — от рождения к смерти, по вечной спирали Бытия…
Аттон укрепил за спиной колчан, и, проходя мимо Мерриза, бросил через плечо:
— Подгони волов, умник… Надо сократить расстояние между возами…
Он догнал Файю и поделился своими подозрениями. Краб, выслушав его, немедленно расчехлил свою знаменитую секиру, и приказал охране вооружиться. Недовольные охранники напяливали на себя кольчуги и заряжали арбалеты. Файя, страшно ругаясь, и раздавая направо и налево пинки и зуботычины, обошел всех и вернулся к Аттону злой, как раненный дракон.
— Караван растянулся на полторы стрелы… Места здесь довольно глухие, рыцари ландграфа заезжают сюда редко. Но и разбойничков-то лихих здесь особо не сыщешь. Да и кому нужен воск и бронза? Вот ежели бы серебро или кость, какая бы слоновая…. — он подергал бороду и с сомнением посмотрел но сторонам. — Тридцать лет вожу караваны через Прассию. Сам водил, с братами вот водил. С батяней, покойником, водил. Совсем мальцом еще. Пару раз, холопские морды какие из кустов вылезут, посмотрят, рылами свиными поводят, да и обратно в кусты… Сильно доверяю тебе, Птица-Лезвие. Иначе начхал бы просто…
— Давно в этих краях не был, Старый?
— Да уж с год, наверное… Все севером, через Данлон ходил. Как государь наш, Фердинанд, поднял пошлины, так на юге, делать стало нечего. На рыбе да на пеньке денег не заработаешь. А весь товар, что черномазые делают, стоить стал ого-го! Раньше бывало, возьмет купец перца обоз и на Рифлер… А обратно хрусталь чистый, одной телегой всего… Вот тут караванщику работы! На перец, да на хрусталь желающих пруд пруди… И все разбойнички! Да какие! Не жалко и секиру замарать… А воск и бронза… Разве, что мушье какое слетится… Пчела на дерьмо не сядет…
На привале Аттон подошел к Файе, подхватил на кончик ножа кусок мяса из казана, и сел рядом. Краб отхлебывал из огромной кружки, и подозрительно щурился, глядя на лес. На коленях его покоилась двухлезвийная секира, черного металла, с острым коническим навершием.
— Ты чуешь их, Птица-Лезвие?
— Теперь да…
Они смотрели к сторону леса и молчали.
— Послушай, Краб… А может это за мной?
Файя нежно, словно женщину, погладил лезвие секиры. Черные глазки его хитро заблестели.
— За тобой? Да нет, не должны… Тебя ведь повесили.
— Как? — Аттон от удивления открыл рот.
— Как, как. За это… За шею, конечно… Ну, в общем, пытался ограбить славного купца Виктора Файю, ну и это… Схватили тебя на месте, и тут же подвесили. Прям на рынке. Папаша Воула подсобил.
Аттон рассмеялся:
— Правду говорят, что хитрее аведжийца только его жена…
— Во-во… Покрутились люди Щуколова у виселицы, туда сунулись, сюда… Да и пошли себе с миром. Для нас ведь, что армельтинец, что могемец, что эркуланец какой — все на одно лицо. Я ничего про тебя не знаю, окромя того, что спас меня однажды, да брата моего. И знать не хочу… Убивать кого идешь, или герцога самого воевать — мне все равно. — Файя махом опорожнил кружку, и растер пену по бороде.
— А он? — Аттон указал на сидящего в одиночестве Мерриза. Лицо караванщика, вдруг стало серьезным, и даже немного торжественным.
— А вот это, парень, уже не нашего с тобой скудною ума дело…
— Он убил твоих людей…
— И хрен с ними… Я и сам бы их, по приезду, порешил …
— Он монах…
Краб со злостью дернул себя за бороду, и посмотрев Аттону в глаза, тихо заговорил:
— Он караванщик. Рифлерец. Сын моего покойного друга. А монаха… Монаха забили досмерти пьяные перегонщики скота, в таверне « Гиблое место » . Запомни это…
Аттон поразмыслил и согласно кивнул.
— Смеркается… Что дальше по дороге?
— Еще с десять стрел будет один лес. Потом низина, там озера и сплошной камыш. Дальше, с полперехода, пойдут поля да деревни. Там можно ничего не бояться. Там замки, рыцари, ополчение, прочая хрень…
— Угу. Камыш, говоришь? Ты людей на ночь не выставляй, пусть выспятся. Я, пожалуй, сам ночь скоротаю… Не впервой…
48
Лес закончился. Впереди, до самого горизонта, простиралась плоская, как стол, равнина, покрытая колышущемся морем тростника, с редкими, свинцовыми пятнами воды. Аттон остановился и долго рассматривал бесконечную серо-коричневую волнующуюся даль. На горизонте, низкие тучи сливались с камышом, в одну сплошную темную полосу, разрезаемую порой, ветвистой белой молнией. Далекий гром подымал из камышей полчища птиц, и тогда небо покрывалось тысячами черных точек.
— Здесь и арион целый провести незамеченным, раз плюнуть…
— К вечеру выберемся… — Файя, как обычно, держал в одной руке секиру, а в другой — свою бездонную кружку. — Возвращайся назад. Дорога петляет среди камыша, как бантуйский черный змей. Гони волов так, что бы дышали друг другу в задницы…
К Крабу подошел охранник аведжиец, посланный в разведку.
— Там следы, свежие… Много. Несколько всадников на лошадях, и солдаты, человек тридцать.. . Стояли в засаде, может день-два, может меньше… Потом из леса прискакал еще один, и они ушли.
Файя задумчиво потеребил бороду.
— Что-то на разбойничков не очень похоже… Может ждут чего?
— Подкрепления?
— Ага…— Файя допил свое пиво, и ухмыльнулся, глядя на разведчика, —Гляди, как увидали твою харю страшную, так и испужались. Не то, здесь что-то… Не то…
К полудню караван добрался до огромной черной проплешины, выжженной в камыше случайной молнией. Небо, над головой стремительно темнело, ветер, словно сорвавшись с цепи, взвыл и понесся, срывая мохнатые шапки тростника. Пошел дождь, и земля вокруг, немедленно превратилась в непроходимую бурую топь. Волы с трудом переставляли ноги, повозки жалобно скрипели, увязая по оси в грязи. Когда Аттон отыскал Краба, тот вместе с помощниками пытался развести сцепившиеся колесами телеги. Он страшно ругался, и размахивая огромными, клешнеподобными ручищами, лупцевал волов многохвостым бичом. Волы стояли, опустив тяжелые рогатые головы, и жалобно мычали.
— Это не волы, а джайлларские боровы! Лломми! — Файя, покрытый с ног до бороды жидкой грязью, швырнул бич седому данлонцу. — Тащи этих тварей, или мы отсюда не выберемся… Тяжело дыша, он облокотился на телегу и попытался стереть рукавом плаща влагу с лица, но лишь размазал грязь. — Слушай, Птица-Лезвие… Обойди остальных, скажи, чтобы собирали весь караван здесь. Похоже, будет буря…
— Если поднимется вода, то нас просто смоет… — Аттон равнодушно смотрел, как жидкая грязь, хлюпая, затекает за отвороты сапог.
— Ну, тогда поплывем, сто тысяч проклятий… Эй! Что вы столпились, как беременные овцы! Джайллар вас забери! Собирайте повозки вкруг и… — Мощный раскат грома заглушил его последние слова. Волы, словно отвечая грому, все как один, подняли головы к небу и заревели. Аттон, пригибаясь под хлесткими ударами ветра, побрел к своим телегам. Каждый шаг давался ему с трудом. Ветер вырывал целые снопы тростника, и вместе с грязной водой и комьями глины, швырял их лицо. Молнии, разрывая черное небо, одна за одной, срывались к земле, воздух, наполненный мусором, стал вязким и склизким, словно протухший студень. Аттон остановился, с трудом удерживая равновесие, у первой же телеги, но представив себе, как щуплый Мерриз пытается, в одиночку, справиться с тяжелыми возами, двинулся вперед. И сразу же упал, сбитый порывом ветра. С трудом вырвавшись из цепких объятий грязи, он приподнялся, и отплевываясь попытался встать, но ветер, могучим ударом под дых, опять опрокинул его. Где-то, совсем рядом, заглушая бурю, орал Краб:
— Под телеги, прячьтесь, мать вашу! Под телеги…
Аттон встал на четвереньки и, стиснув зубы так, что рот сразу же наполнился теплой кровью, двинулся туда, где, как ему казалось, остался Мерриз. Руки погружались в грязь по локоть, и Аттон уже не чувствовал своих пальцев, но продолжал упрямо ползти, пока не уперся лбом во что-то твердое. Это было колесо телеги. Перебирая руками по толстым спицам, он попытался подняться, но ветер, тут же подхватил его, и приподняв над землей, с размаху швырнул в грязь. От удара, Аттон потерял сознание, а когда пришел в себя, вокруг была лишь липкая жижа. Она набивалась в рот и в нос, лезла за пазуху, наполняя кожаную одежду, неподъемным грузом. Своих рук Аттон не чувствовал, а грудь горела от недостатка воздуха. Он попытался перевернуться, но лишь беспомощно забарахтался, как муха, попавшая в мед. Сознание медленно угасало, перед глазами поплыли радужные точки.
Когда что-то, сильно и больно рвануло его голову вверх, Аттон лишь шевельнул разбитыми губами, под слоем грязи. Кто-то провел влажным по его лицу. Аттона вырвало. Плотный воздух, толчками пошел внутрь, резанув легкие немыслимой болью., С трудом разлепив веки, он поднял вверх слезящиеся глаза и, жалобно, совсем по-детски, всхлипнул от страха.
Над ним, держа его за волосы корявой черной лапой, стоял демон, с горящими зелеными глазами, и развевающимися вокруг головы клубками змей. А выше, сумасшедшее небо, свивалось в грязно-желтую спираль, на конце которой, зиял черный провал сосущего рта. Аттон вытаращенными от ужаса глазами, смотрел, как за спиной у демона, небесная спираль превращается в воронку, и в отблесках молний тянется к земле, словно хобот неведомого чудовища …
49
Аттон, совершенно голый, сидел на берегу озера и внимательно разглядывал свои колени, сплошь покрытые бордовыми синяками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42