https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/100x100/
Поэты, начиная с Гомера, описывали красоту Э. и ее великолепие, называя ее «розоперстой», «прекраснокудрой», «златотронной», «одетой в шафранный пеплос» и пр. Судя по многим сказаниям, Э. имела горячее сердце и влечение ко всему красивому и юному; если предмет ее любви ей не отдавался добровольно, она его похищала. Так, она похитила Клейта, Кефала, Ориона и Тифона, который сделался ее супругом. Увлеченная его поразительной красотой, Э. испросила у Зевса ему бессмертие, забыв при этом прибавить просьбу о сохранении ему вечной юности. Когда после долгой счастливой жизни Тифон – олицетворение дневного света – состарился и одряхлел, Э. заперла его в одиночную комнату, откуда порою раздавался его старческий голос. Согласно позднейшему сказанию, Э. из сострадания обратила его в сверчка. От этого брака у Э. были сыновья Эматион и Мемнон, будущий царь Эфиопии, которому пришлось сражаться под Троей с Ахиллом и пасть от его руки. Э. перенесла тело любимого сына в Эфиопию, где, по представлению древнегреческих поэтов, находились чертоги Гелиоса и Э., и вечно оплакивала его, роняя обильные слезы. Н. О.
Эпиграмма
Эпиграмма (греч. epi – на и gramma – писание) – у древних греков не имела того элемента насмешки, который отличает ее у нас; название Э. носили вообще стихотворные или прозаические надписи, какими греки охотно объясняли монументы, трофеи и другие предметы, посвященные богам. Так например, одна из эпиграмм Мназаика гласит: «Тебе, о Феб, приносит в дар этот изогнутый лук и колчан Промах. Стрелы же, летавшие в бою – его смертельный дар мужам, у которых они остались в груди». У римлян Катулл и Марциал придали Э. сатирический характер, но и у них часто встречаются отвлеченные, дидактические Э., греческие гномы. С этим двойственным характером перешла Э. в новую литературу. Немецкие теоретики имеют в виду по преимуществу Э. серьезного содержания, проводя тонкие различения между Sinngedicht и Denkspruch. Лессинг, посвятивший теории Э. целую статью, определял ее как «стихотворение, в котором внимание и любопытство наше обращаются на известный предмет и несколько задерживаются, чтобы сразу получить удовлетворение»; таким образом ожидание и разрешение – две существенные части Э.; ожидание возбуждается объективным изображением, разрешение дается остроумным заключением. Элегическое двустишие (гексаметр-пентаметр) считается наилучшей формой, «Ксении» Гете и Шиллера – совершеннейшим образцом Э., в том смысле, какой придается этому термину у немцев. Однако, и в «Ксениях» отчетливо выступает тот элемент, который в русской литературе – вслед за французской – признается характерной чертой Э.: остроумная, чаще всего личная насмешка. Еще Буало определял Э., исходя из этого основного ее свойства: L'epigramme, plus libre en son cours plus borne, N'est souvent qu'un bon mot de deux rimes orne.
Франция, классическая страна литературного остроумия, начиная с Клемана Маро выставила ряд превосходных эпиграмматистов, произведения которых цитируются до сих пор. Каждая вспышка литературной или политической борьбы отражалась во множестве легких, ядовитых, остроумных стишков, не щадивших никого и ничего. Наиболее известны Э. Ла-Фонтэна, Расина, Вольтера, Жан-Батиста Руссо, Лебрэна; некоторых писателей – напр. Пирона – увековечили только их Э. Культ искусственности вел в свое время во Франции к преувеличенной оценке Э.; теперь она стала на свое место. Русский XVIII век, с его подражанием французам, представил длинный ряд искусственных Э. с весьма натянутым остроумием и неудачной игрой слов; их писали все поэты – Фонвизин, Третьяковский. Капнист, Аблесимов, Богданович, Ломоносов, Державин. Живою и сильной явилась бойкая Э. Пушкина; были удачные Э. и у Лермонтова. Позже были известны, как эпиграмматисты. Соболевский, Алмазов, Минаев. А. Горнфельд.
Эпиграф
Эпиграф (греч. epigrajh – надпись) – цитата, помещаемая во главе сочинения или части его с целью указать его дух, его смысл, отношение к нему автора и т. п. Смотря по литературному и общественному настроению, Э. входили в моду, становились манерой, выходили из употребления, потом воскресали. В первой половине прошлого века ими охотно блистали, как выражением начитанности и уменья применить чужую мысль в новом смысле. Известны Э. к «Esprit des Lois» Монтескье – «Prolem sine matre creatam», к «Histoire naturelle» Бюффона – «Naturam amplectimur omnem», Э. девизы Руссо («Vitam impendere vero»), Бернарден-де СенПьера («Miseris succurrere disco»). У нас известны Э. Пушкина ко второй главе «Евгения Онегина» – «О, rus. О, Русь», Гоголя к «Ревизору» – «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива», Льва Толстого к «Анне Карениной» – «Мне отомщение и Аз воздам», Тургенева к «Фаусту» – «Entbehren sollst du, sollst entbehren», Достоевского к «Бесам», Шиллера в «Песне о колоколе» (и Герцена к «Колоколу»): «Vivos voco, mortuos plango, fulgura frango».
А. Горнфельд.
Эпиграфика
Эпиграфика (от греч. epigrajh – «надпись») – название научной дисциплины, занимающейся изучением надписей.
Эпиктет
Эпиктет – фидософ-стоик, живший в конце I и начале II века по Р. Хр. Родился в Фригии; был рабом вольноотпущенника Эпафродита; обучался в Риме стоической философии у Музония Руфа, к которому питал величайшее уважение; в 94-м году при Домициане был изгнан из Рима согласно декрету, запрещавшему пребывание в Риме философских школ; удалился в Никополис в Эпире и открыл здесь школу. Жизнь Э. во всем согласовалась с его учением; в своем презрении ко всему внешнему он шел так далеко, что не позаботился сообщить потомству ни своего имени (Эпиктет – это прилагательное, означающее раба), ни своего учения; подобно Сократу, он ничего не писал. Жил в крайней бедности. Глиняная лампа, при свете коей он работал, после смерти была куплена богачом за 3000 драхм. Э. был хромым; может быть это обстоятельство послужило к созданию известного анекдота о том, что Эфиальт сломал Э. ногу ради забавы. Цельз, приводя слова Э.: «ты мне сломаешь ногу» и «ведь я тебе говорил, что ты ее сломаешь», восклицает: «Разве ваш Христос среди своих мучений сказал что-нибудь столь прекрасное». На это Ориген отвечал: «Наш Бог ничего не сказал, а это еще прекраснее». Эпиктетом увлекался император Марк Аврелий. Арриан по отношению к Э. занимает такое же место, как Ксенофонт – по отношению к Сократу. Appиан записывал слова Э. и передал их потомству в двух сочинениях: «Беседы», в восьми книгах, из коих до нас дошли четыре, и «Руководство» Э. Оба произведения принадлежат к числу возвышеннейших и благороднейших моральных произведений. Простота, ясность и благородство произведений Э. производили такое влияние, что чтение сочинений этого язычника, столь, впрочем, близкого по духу к христианской нравственности, было весьма распространено в монастырях первых веков христианской эры. 400 лет по смерти Э. из Афин был изгнан, согласно декрету императора Юстиниана (529 г.), запрещавшему пребывание философов в Афинах, Симплиций, последний греческий философ. В числе его сочинений наиболее видное место занимает читаемый и до настоящего времени «Комментарий на Руководство Э.». Сочинения Арриана и Симплиция представляют главнейший материал для суждения о философии Э. Э. – типичнейший представитель стоицизма, хотя некоторые исследователи (Целлер) и указывают на то, что Э., в своем презрении к точному знанию, следовал более за циниками, чем за стоиками, а в нравственном его учении заметен менее резкий, горделивый и само удовлетворенный тон, чем обычный для стоицизма; именно вторая из указанных особенностей – стоический аскетизм, понимаемый совершенно особенным образом, – сближает Э. с христианскими писателями. Напрасно было бы искать у Э. научных исследований или доказательств известных положений; он не интересуется ни логикой, ни физикой, ни даже теоретическим обоснованием этики. Он – проповедник моралист; наука имеет для него ценность лишь постольку, поскольку ею можно воспользоваться для целей нравственной жизни, для того, чтобы сделать человека свободным и счастливым. На первом плане в философии Э. стоит вера в Божество и Провидение; душа человека представляется ему частью Божества, находящейся с ним в единении. «Каждое движение души Бог чувствует как свое собственное» («Беседы», 1, 14). Место доказательств у Э. занимает внутреннее убеждение. «Хотя бы многие – говорит Э., обращаясь к ученикам, – и были слепы, но все же, может быть, среди вас найдется один, который за всех споет гимн Божеству. И чего же иного ждать от хромого старика, как не хвалы Богу? Если б я был соловьем, то делал бы то, что свойственно соловью; если б я был лебедем, то делал бы свойственное лебедю; но я разумное существо, поэтому и должен хвалить Бога; это мое дело, и я не покину своего поста, пока жив, и вас буду призывать к тому же делу» («Бес.», 1, 16). Вот характерное для Э. место, определяющее его отношение к знанию, а также к политеизму греков и к монотеизму греческой философии. Для Э. было ценно сознание Божества и проведение этого сознания в жизни, а не теоретические о нем размышления. Точно то же следует сказать и об этике: Э. берет нравственность как непосредственно данный факт сознания, общий всем людям и по своему содержанию вытекающий из веры в Божественное начало. Общее сознание нуждается в некотором выяснении, мнение следует отделить от истины, и это возможно путем определения общих понятий и подведения под них частных, т. е. путем того диалектического процесса, к которому прибегал Сократ («Бес.», II, 11, 12 и др.). Главная задача философии Э. состоит в освобождении человека и даровании ему этим путем счастья; следовательно, важнейшее понятие, требующее выяснения, есть свобода или то, что в нашей власти (to ej hmin и to ouc ejhmin). В нашей власти находится внутренняя жизнь сознания и главным образом состояния воли, распоряжающейся представлениями. Все внешнее не в нашей власти, а, следовательно, и представления, поскольку они суть показатели внешнего мира. Главная задача состоит в правильном понимании того, что в нашей власти, и в правильном отношении ко всему, что не зависит от нас. Независящее от нас не должно покорять свободы нашего духа; мы должны ко всему внешнему относиться равнодушно. «Бойся только того, что в твоей власти и уничтожь ранее всего все свои желания». «Не требуй, чтобы события согласовались с твоими желаниями, но согласуй свои желания с событиями – вот средство быть счастливым». Даже величайшее несчастье не должно нарушать покоя мудреца: все случающееся в связи событий необходимо и целесообразно, поэтому из всего можно извлечь некоторую нравственную пользу. На величайшего преступника мудрец будет смотреть как на несчастного; обращение внутрь себя влечет за собой свободу. – Такова основная тема рассуждений Э., которую он варьирует, но к которой постоянно возвращается. Нет основания подробно излагать систему Э., так как он сам подробнее останавливается лишь на вопросах практики. В своих беседах он весьма часто упоминает с большим уважением о Хризиппе и Зеноне, а также о Диогене и других представителях раннего стоицизма, но ни разу не ссылается на младших стоиков, т. е. на Панеция и Посидония. Бонгефер, которому принадлежат два исследования, касающиеся Э. («Epictet und die Stoa», Штуттг., 1890, и «Die Ethik des Stoikers Epictet», ibid., 1894), сводит этику Э. к трем основным положениям: 1) всякое существо, а, следовательно, и человек, стремится к тому, что ему полезно; 2) истинная сущность человека состоит в духовности, благодаря коей он родственен Божеству; обращаясь к этой своей природе, единственно ценной и свободной, человек находит счастье; 3) дух человека по природе нуждается в совершенствовании и развитии, которые достигаются упорною работою над самим собой. Эвдаймонизм Э. тесно связан с его идеализмом; отличительной чертою воззрений Э. является его оптимизм: «заботься и о внешнем, но не как о высшем, а ради высшего» ("Бес. ", II, 23). При несомненной близости Э. к воззрениям христианской морали, есть у него и черты, не свойственные христианству – напр. его интеллектуализм, черта обще-греческая, заставляющая его видеть добродетель в правильном понимании, в истинном знании. Этот же интеллектуализм определяет и странное отношение Э. к детям: он приравнивает их к животным. «Что такое дитя? только незнание и неразумность» («Бес.», II, 1).
Литература об Э. указана у Целлера и Бонгефера. Имеет значение книга Констана Марта, «Философы и поэты моралисты во времена римской империи» (перевод с французского, Москва, 1879). Книга Schrank'a, «Der Stoiker Epictet und seine Philosophie» (Франкфурт, 1885) внимания не заслуживает.
Э. Р.
Эпилог
Эпилог (греч. epilogoV – послесловие) – заключительная часть, прибавленная к законченному художественному произведению и не связанная с ним неразрывным развитием действия. Как пролог представляет действующих лиц до начала действия или сообщает то, что ему предшествовало, так Э. знакомит читателя с судьбою действующих лиц, заинтересовавшею его в произведении. От послесловия в тесном смысле Э. отличается тем, что первое может быть размышлением, тогда как Э. – всегда рассказ. Типичные Э. – иногда без особого заглавия – заканчивают романы Достоевского и Тургенева. А. Гор – д.
Эпиталама
Эпиталама или эпиталамион (греч.) – свадебная песня у греков, а также римлян, которую пели перед невестой или в спальне новобрачных юноши и девы. В современной оперной музыке большой популярностью пользуется Э. для баритона из оперы А. Рубинштейна «Нерон». Н. С.
Эпитафия
Эпитафия (греч. Epitajion) – надгробная надпись. Появление Э. относится к отдаленнейшей древности. В древней Греции Э. стали писаться в стихах, что позже вошло в обыкновение и у римлян (древнейшая большая Э. в латинских стихах – Сципиона Барбата, консула 298 г. до Р. Хр.). Обычай составлять Э. с указанием хотя бы дат жизни покойников сохраняется в настоящее время у всех культурных народов. Э. иногда являются ценным пособием для истории, давая точные данные о времени жизни тех или иных лиц: поэтому сборники Э. имеют значение, даже если составлены для времен к нам близких, как, напр. «Спб. некрополь» Вл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Эпиграмма
Эпиграмма (греч. epi – на и gramma – писание) – у древних греков не имела того элемента насмешки, который отличает ее у нас; название Э. носили вообще стихотворные или прозаические надписи, какими греки охотно объясняли монументы, трофеи и другие предметы, посвященные богам. Так например, одна из эпиграмм Мназаика гласит: «Тебе, о Феб, приносит в дар этот изогнутый лук и колчан Промах. Стрелы же, летавшие в бою – его смертельный дар мужам, у которых они остались в груди». У римлян Катулл и Марциал придали Э. сатирический характер, но и у них часто встречаются отвлеченные, дидактические Э., греческие гномы. С этим двойственным характером перешла Э. в новую литературу. Немецкие теоретики имеют в виду по преимуществу Э. серьезного содержания, проводя тонкие различения между Sinngedicht и Denkspruch. Лессинг, посвятивший теории Э. целую статью, определял ее как «стихотворение, в котором внимание и любопытство наше обращаются на известный предмет и несколько задерживаются, чтобы сразу получить удовлетворение»; таким образом ожидание и разрешение – две существенные части Э.; ожидание возбуждается объективным изображением, разрешение дается остроумным заключением. Элегическое двустишие (гексаметр-пентаметр) считается наилучшей формой, «Ксении» Гете и Шиллера – совершеннейшим образцом Э., в том смысле, какой придается этому термину у немцев. Однако, и в «Ксениях» отчетливо выступает тот элемент, который в русской литературе – вслед за французской – признается характерной чертой Э.: остроумная, чаще всего личная насмешка. Еще Буало определял Э., исходя из этого основного ее свойства: L'epigramme, plus libre en son cours plus borne, N'est souvent qu'un bon mot de deux rimes orne.
Франция, классическая страна литературного остроумия, начиная с Клемана Маро выставила ряд превосходных эпиграмматистов, произведения которых цитируются до сих пор. Каждая вспышка литературной или политической борьбы отражалась во множестве легких, ядовитых, остроумных стишков, не щадивших никого и ничего. Наиболее известны Э. Ла-Фонтэна, Расина, Вольтера, Жан-Батиста Руссо, Лебрэна; некоторых писателей – напр. Пирона – увековечили только их Э. Культ искусственности вел в свое время во Франции к преувеличенной оценке Э.; теперь она стала на свое место. Русский XVIII век, с его подражанием французам, представил длинный ряд искусственных Э. с весьма натянутым остроумием и неудачной игрой слов; их писали все поэты – Фонвизин, Третьяковский. Капнист, Аблесимов, Богданович, Ломоносов, Державин. Живою и сильной явилась бойкая Э. Пушкина; были удачные Э. и у Лермонтова. Позже были известны, как эпиграмматисты. Соболевский, Алмазов, Минаев. А. Горнфельд.
Эпиграф
Эпиграф (греч. epigrajh – надпись) – цитата, помещаемая во главе сочинения или части его с целью указать его дух, его смысл, отношение к нему автора и т. п. Смотря по литературному и общественному настроению, Э. входили в моду, становились манерой, выходили из употребления, потом воскресали. В первой половине прошлого века ими охотно блистали, как выражением начитанности и уменья применить чужую мысль в новом смысле. Известны Э. к «Esprit des Lois» Монтескье – «Prolem sine matre creatam», к «Histoire naturelle» Бюффона – «Naturam amplectimur omnem», Э. девизы Руссо («Vitam impendere vero»), Бернарден-де СенПьера («Miseris succurrere disco»). У нас известны Э. Пушкина ко второй главе «Евгения Онегина» – «О, rus. О, Русь», Гоголя к «Ревизору» – «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива», Льва Толстого к «Анне Карениной» – «Мне отомщение и Аз воздам», Тургенева к «Фаусту» – «Entbehren sollst du, sollst entbehren», Достоевского к «Бесам», Шиллера в «Песне о колоколе» (и Герцена к «Колоколу»): «Vivos voco, mortuos plango, fulgura frango».
А. Горнфельд.
Эпиграфика
Эпиграфика (от греч. epigrajh – «надпись») – название научной дисциплины, занимающейся изучением надписей.
Эпиктет
Эпиктет – фидософ-стоик, живший в конце I и начале II века по Р. Хр. Родился в Фригии; был рабом вольноотпущенника Эпафродита; обучался в Риме стоической философии у Музония Руфа, к которому питал величайшее уважение; в 94-м году при Домициане был изгнан из Рима согласно декрету, запрещавшему пребывание в Риме философских школ; удалился в Никополис в Эпире и открыл здесь школу. Жизнь Э. во всем согласовалась с его учением; в своем презрении ко всему внешнему он шел так далеко, что не позаботился сообщить потомству ни своего имени (Эпиктет – это прилагательное, означающее раба), ни своего учения; подобно Сократу, он ничего не писал. Жил в крайней бедности. Глиняная лампа, при свете коей он работал, после смерти была куплена богачом за 3000 драхм. Э. был хромым; может быть это обстоятельство послужило к созданию известного анекдота о том, что Эфиальт сломал Э. ногу ради забавы. Цельз, приводя слова Э.: «ты мне сломаешь ногу» и «ведь я тебе говорил, что ты ее сломаешь», восклицает: «Разве ваш Христос среди своих мучений сказал что-нибудь столь прекрасное». На это Ориген отвечал: «Наш Бог ничего не сказал, а это еще прекраснее». Эпиктетом увлекался император Марк Аврелий. Арриан по отношению к Э. занимает такое же место, как Ксенофонт – по отношению к Сократу. Appиан записывал слова Э. и передал их потомству в двух сочинениях: «Беседы», в восьми книгах, из коих до нас дошли четыре, и «Руководство» Э. Оба произведения принадлежат к числу возвышеннейших и благороднейших моральных произведений. Простота, ясность и благородство произведений Э. производили такое влияние, что чтение сочинений этого язычника, столь, впрочем, близкого по духу к христианской нравственности, было весьма распространено в монастырях первых веков христианской эры. 400 лет по смерти Э. из Афин был изгнан, согласно декрету императора Юстиниана (529 г.), запрещавшему пребывание философов в Афинах, Симплиций, последний греческий философ. В числе его сочинений наиболее видное место занимает читаемый и до настоящего времени «Комментарий на Руководство Э.». Сочинения Арриана и Симплиция представляют главнейший материал для суждения о философии Э. Э. – типичнейший представитель стоицизма, хотя некоторые исследователи (Целлер) и указывают на то, что Э., в своем презрении к точному знанию, следовал более за циниками, чем за стоиками, а в нравственном его учении заметен менее резкий, горделивый и само удовлетворенный тон, чем обычный для стоицизма; именно вторая из указанных особенностей – стоический аскетизм, понимаемый совершенно особенным образом, – сближает Э. с христианскими писателями. Напрасно было бы искать у Э. научных исследований или доказательств известных положений; он не интересуется ни логикой, ни физикой, ни даже теоретическим обоснованием этики. Он – проповедник моралист; наука имеет для него ценность лишь постольку, поскольку ею можно воспользоваться для целей нравственной жизни, для того, чтобы сделать человека свободным и счастливым. На первом плане в философии Э. стоит вера в Божество и Провидение; душа человека представляется ему частью Божества, находящейся с ним в единении. «Каждое движение души Бог чувствует как свое собственное» («Беседы», 1, 14). Место доказательств у Э. занимает внутреннее убеждение. «Хотя бы многие – говорит Э., обращаясь к ученикам, – и были слепы, но все же, может быть, среди вас найдется один, который за всех споет гимн Божеству. И чего же иного ждать от хромого старика, как не хвалы Богу? Если б я был соловьем, то делал бы то, что свойственно соловью; если б я был лебедем, то делал бы свойственное лебедю; но я разумное существо, поэтому и должен хвалить Бога; это мое дело, и я не покину своего поста, пока жив, и вас буду призывать к тому же делу» («Бес.», 1, 16). Вот характерное для Э. место, определяющее его отношение к знанию, а также к политеизму греков и к монотеизму греческой философии. Для Э. было ценно сознание Божества и проведение этого сознания в жизни, а не теоретические о нем размышления. Точно то же следует сказать и об этике: Э. берет нравственность как непосредственно данный факт сознания, общий всем людям и по своему содержанию вытекающий из веры в Божественное начало. Общее сознание нуждается в некотором выяснении, мнение следует отделить от истины, и это возможно путем определения общих понятий и подведения под них частных, т. е. путем того диалектического процесса, к которому прибегал Сократ («Бес.», II, 11, 12 и др.). Главная задача философии Э. состоит в освобождении человека и даровании ему этим путем счастья; следовательно, важнейшее понятие, требующее выяснения, есть свобода или то, что в нашей власти (to ej hmin и to ouc ejhmin). В нашей власти находится внутренняя жизнь сознания и главным образом состояния воли, распоряжающейся представлениями. Все внешнее не в нашей власти, а, следовательно, и представления, поскольку они суть показатели внешнего мира. Главная задача состоит в правильном понимании того, что в нашей власти, и в правильном отношении ко всему, что не зависит от нас. Независящее от нас не должно покорять свободы нашего духа; мы должны ко всему внешнему относиться равнодушно. «Бойся только того, что в твоей власти и уничтожь ранее всего все свои желания». «Не требуй, чтобы события согласовались с твоими желаниями, но согласуй свои желания с событиями – вот средство быть счастливым». Даже величайшее несчастье не должно нарушать покоя мудреца: все случающееся в связи событий необходимо и целесообразно, поэтому из всего можно извлечь некоторую нравственную пользу. На величайшего преступника мудрец будет смотреть как на несчастного; обращение внутрь себя влечет за собой свободу. – Такова основная тема рассуждений Э., которую он варьирует, но к которой постоянно возвращается. Нет основания подробно излагать систему Э., так как он сам подробнее останавливается лишь на вопросах практики. В своих беседах он весьма часто упоминает с большим уважением о Хризиппе и Зеноне, а также о Диогене и других представителях раннего стоицизма, но ни разу не ссылается на младших стоиков, т. е. на Панеция и Посидония. Бонгефер, которому принадлежат два исследования, касающиеся Э. («Epictet und die Stoa», Штуттг., 1890, и «Die Ethik des Stoikers Epictet», ibid., 1894), сводит этику Э. к трем основным положениям: 1) всякое существо, а, следовательно, и человек, стремится к тому, что ему полезно; 2) истинная сущность человека состоит в духовности, благодаря коей он родственен Божеству; обращаясь к этой своей природе, единственно ценной и свободной, человек находит счастье; 3) дух человека по природе нуждается в совершенствовании и развитии, которые достигаются упорною работою над самим собой. Эвдаймонизм Э. тесно связан с его идеализмом; отличительной чертою воззрений Э. является его оптимизм: «заботься и о внешнем, но не как о высшем, а ради высшего» ("Бес. ", II, 23). При несомненной близости Э. к воззрениям христианской морали, есть у него и черты, не свойственные христианству – напр. его интеллектуализм, черта обще-греческая, заставляющая его видеть добродетель в правильном понимании, в истинном знании. Этот же интеллектуализм определяет и странное отношение Э. к детям: он приравнивает их к животным. «Что такое дитя? только незнание и неразумность» («Бес.», II, 1).
Литература об Э. указана у Целлера и Бонгефера. Имеет значение книга Констана Марта, «Философы и поэты моралисты во времена римской империи» (перевод с французского, Москва, 1879). Книга Schrank'a, «Der Stoiker Epictet und seine Philosophie» (Франкфурт, 1885) внимания не заслуживает.
Э. Р.
Эпилог
Эпилог (греч. epilogoV – послесловие) – заключительная часть, прибавленная к законченному художественному произведению и не связанная с ним неразрывным развитием действия. Как пролог представляет действующих лиц до начала действия или сообщает то, что ему предшествовало, так Э. знакомит читателя с судьбою действующих лиц, заинтересовавшею его в произведении. От послесловия в тесном смысле Э. отличается тем, что первое может быть размышлением, тогда как Э. – всегда рассказ. Типичные Э. – иногда без особого заглавия – заканчивают романы Достоевского и Тургенева. А. Гор – д.
Эпиталама
Эпиталама или эпиталамион (греч.) – свадебная песня у греков, а также римлян, которую пели перед невестой или в спальне новобрачных юноши и девы. В современной оперной музыке большой популярностью пользуется Э. для баритона из оперы А. Рубинштейна «Нерон». Н. С.
Эпитафия
Эпитафия (греч. Epitajion) – надгробная надпись. Появление Э. относится к отдаленнейшей древности. В древней Греции Э. стали писаться в стихах, что позже вошло в обыкновение и у римлян (древнейшая большая Э. в латинских стихах – Сципиона Барбата, консула 298 г. до Р. Хр.). Обычай составлять Э. с указанием хотя бы дат жизни покойников сохраняется в настоящее время у всех культурных народов. Э. иногда являются ценным пособием для истории, давая точные данные о времени жизни тех или иных лиц: поэтому сборники Э. имеют значение, даже если составлены для времен к нам близких, как, напр. «Спб. некрополь» Вл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127