Ваше имя — Этельред, и, насколько я понимаю ваш родной язык, оно означает «хорошо воспринимающий советы». Обещаю приложить все усилия, чтобы вы жили в соответствии с вашим именем. Идемте. — Он протянул руку. — Давайте поклонимся вашей матушке и отпразднуем начало вашего царствования.
* * *
978 год. Король Эдуард был убит вечером 18 марта близ замка Корф; его похоронили в Бархэме без королевских почестей. Этельреда провозгласили королем в воскресенье, две недели спустя после Пасхи, в Кингстоне.
В тот же год многократно наблюдали огненное, кроваво-красное облако, чаще всего появлявшееся в полночь. Ближе к утру оно формировалось в лучи света различных цветов и при первых проблесках рассвета исчезало.
Из «Англо-саксонских хроник»
ЧАСТЬ I
ВЫЗОВ СВИДЕТЕЛЕЙ
И дам двум свидетелям моим.
Откровение 11:3
ГЛАВА 1
Волк обернулся при звуке приближающихся непрошеных гостей — уши торчком, хвост высоко поднят. Любопытство наполнило его, но не опасение. Кто или что может причинить ему вред? Могущественные существа, которые окружают его сейчас, — кто они для него? Он способен сокрушить любого из них одним-единственным щелчком могучих челюстей. Они об этом знают и обычно держатся в отдалении — все, кроме Воителя. Лишь он достаточно храбр, чтобы подносить Волку пищу. Зачем же сейчас они идут сюда? Какую игру затевают? И какова его роль в ней?
Огромные глаза зверя сузились, когда он увидел, что они принесли с собой мощную цепь. Звенья ее лязгали и звенели, и тащили цепь двое из пришедших; вдвоем, несмотря на то что каждый из них — могущественное божество.
— Игра! — крикнул один. — Как те игры, в которые мы играем с Прекраснейшей; ей невозможно причинить вред. Посмотрим, сможет ли Волк порвать эту цепь!
— Мне не нравится мысль о цепи на моей шее, — прорычал Волк.
— Ерунда, пустяковая вещица — не ровня твоей силе, — отвечали они. — Давай же, поиграй с нами. Мы уверены, что ты порвешь цепь Лидинг, словно нитку!
Волк снова взглянул на цепь. В конце концов, она не такая уж и толстая — звенья едва ли шириной с мужскую ладонь.
— Хорошо, — согласился он, трусцой подбежав к ним. — Свяжите меня цепью Лидинг и посмотрим, как долго она выдержит, прежде чем я разорву ее на кусочки!
Обрадованные, но с оттенком чего-то схожего с облегчением, они ринулись к Волку и обвязали Лидинг вокруг его толстенной серой шеи. Другой конец цепи они обернули вокруг ствола одного из странных железных деревьев, растущих в этом лесу. Волк сделал глубокий вдох и одним быстрым рывком порвал Лидинг.
— Ха! — вскричал Волк, ужасно довольный собой. — Совсем недолго!
Они выглядели ошеломленными.
— Неужели вы думали, что столь слабая цепь удержит меня? Приходите завтра и принесите что-нибудь более прочное!
Так они и сделали на следующий день, и на сей раз цепь была толщиной с голову взрослого мужчины, с тяжелыми и внушительными звеньями.
— Эта цепь называется Дроми, — сказали они.
Волк соблаговолил позволить им дважды обернуть вокруг его шеи огромной длины кусок цепи и снова закрепить второй ее конец на железном дереве. Он изогнул шею, но Цепь держала крепко. Тревога начала овладевать Волком. Он зарылся лапами в почву и стал тянуть и тащить изо всех своих сил…
…и, как предыдущая, цепь разорвалась с громким треском. Волк запрыгал вокруг, восхищенный своей силой и доблестью.
— Не выкована еще та цепь, что способна удержать меня! — ликовал он.
— Возможно, так оно и есть, — спокойно согласился Воитель. — Но я полагаю, мой добрый друг, ты продолжишь играть с нами?
— Я буду играть, — заносчиво ответил Волк, — пока вы сами не устанете от этой игры. Потому что вам нипочем ее не выиграть.
Он стал ждать их, уже и сам предвкушая наслаждение от игры, и глаза его горели янтарным огнем в ожидании очередной победы. Но в последующие два дня соперники не появились. Они пришли снова только на третий день, лучезарно улыбаясь, и уверенность Волка начала ослабевать. Потому что на сей раз они принесли не мощную цепь вроде Лидинг или Дроми, а шелковую ленту, трепыхающуюся на ветру. Волк заподозрил подвох, и в глубине его широкой груди зародилось злобное рычание.
— Ты оскорбляешь меня, Воитель! — взлаял он осуждающе. — Либо эта лента порвется при малейшем натяжении, либо она гораздо прочнее, чем выглядит. И если так, я не позволю тебе завязать ее на моей шее!
— Что? — издевательски засмеялся Воитель. — Могучий Волк испугался маленькой ленточки Глейпнир? Ну же, давай поиграем!
Волк сузил глаза и вскинул голову, хитро глядя на Воителя.
— Если она настолько невинна, не откажитесь дать мне гарантию этого. Итак, пусть кто-нибудь сунет свою руку мне в пасть, дабы я удостоверился, что это не уловка.
Он подумал, что перехитрил их всех. Все как один подались назад и опустили глаза. Никто не желал рисковать рукой ради тоненькой ленточки. И только Волк вознамерился было броситься на них в гневе, заговорил Воитель…
— Можешь взять мою руку в качестве залога, — спокойно произнес он, протягивая Волку правую длань.
Волк испугался. Несомненно, Воитель не стал бы рисковать своей правой рукой, будь это уловкой. Зверь услужливо раскрыл громадную пасть. Воитель вложил сжатую в кулак кисть между челюстями, и Волк ощутил своим красным языком вкус пота и плоти. Один из спутников Воителя завязал Глейпнир на волчьей шее, а другой конец ленты обвернул вокруг огромного валуна.
Держа руку Воителя в своей пасти, Волк потянул ленту. Ничего не произошло. Он потянул снова. Опять ничего. Тогда Волк дернул ленту, чтобы порвать ее; сильно напрягся, пытаясь оторвать ее от валуна. Страх поднялся в звере, и, крепко сжав руку Воителя острыми зубами, Волк прыгнул и неистово дернул ленту. Безрезультатно.
Глаза его встретились с глазами Воителя, и в их глубине Волк увидел триумф. Рыча, он сомкнул челюсти. Острые зубы прокусили кожу, перерезали сухожилие, сокрушили кость, и Волк могучим поворотом головы оторвал кисть руки Воителя и заглотил ее целиком. Невысокая, конечно, цена за утрату свободы, но зверь отомстил так, как мог.
В толпе раздались ликующие восклицания, однако лицо Воителя побледнело, когда он отшатнулся назад, вперив взгляд в желтые глаза Волка и не обращая внимания на хлещущую из обрубка руки кровь. Одна из женщин метнулась к Воителю, чтобы перевязать искалеченную конечность, но Воителя это мало интересовало. Он продолжал пристально смотреть на Волка.
— Сын Обманщика, ты сам попался на обман. Утрата руки — малая цена за то, что творимое тобой зло не сможет изливаться на ничего не подозревающий мир. Глейпнир — не простая лента. Она выкована темными эльфами посредством сильной магии и изготовлена из шести удивительных элементов: звука кошки при движении, бороды женщины, корня горы, сухожилия медведя, дыхания рыбы и плевка птицы. Она будет держать тебя здесь до конца света!
Так и случилось: как ни выл или рычал Волк, как ни дергал или грыз он слабую на вид ленту Глейпнир, та крепко держала, его на привязи.
Вплоть до наступления конца света.
Аббатство святого Эйдана
Чесбери
30 апреля 999 года
Перо Элвина тихо скрипело по листу тонкого пергамента. Под испачканными чернилами пальцами оживала фигурка волка, в безмолвном рычании изготовившегося к прыжку над изгибом заглавной буквы. Элвин трудился сосредоточенно, едва дыша и не видя ничего, кроме своей работы.
Наконец он вздохнул. Все, дело сделано. Молодой монах критически осмотрел свое творение. Кто-нибудь из его товарищей мог бы приподнять бровь, удивляясь выбору зверя, но Элвин имел на сей счет свои соображения. В конце концов, разве святой Эйлби не достиг святости, будучи добрым по отношению к приемной матери, кроткой волчице? Всякая тварь земная создана Богом, а посему священна каждая по-своему.
Элвин сильно, до треска в затекших суставах, потянулся и вдруг осознал, что солнечный свет, заливающий скрипторий, слишком уж ярок. Юноша недоуменно огляделся вокруг. Что, уже далеко за полдень? Но ведь он только что вернулся с утренней службы… или по крайней мере у него было такое ощущение. Как обычно, время пролетело незаметно. Лучше поторопиться, сказал себе Элвин, не то опоздаю к вечерне. Он соскользнул со скамьи и начал собирать вещи — задача, как всегда, нелегкая, с единственной-то здоровой рукой.
— Спешка ни к чему, — весело произнес мягкий и низкий голос позади него. — Вечерня еще не скоро.
Элвин от испуга даже подпрыгнул, едва не уронив драгоценный лист пергамента.
— Епископ Вульфстан! — обрадовано вскричал он, обернувшись.
Потом мгновенно упал на колени, пристроил пергамент в сгибе левой руки, а правой взял кисть епископа и почтительно прижался губами к кольцу Вульфстана. Рука епископа мягко похлопала молодого человека по плечу, предлагая подняться.
— Что привело вас из Лондона? — поинтересовался Элвин.
Улыбка Вульфстана угасла.
— Моя мать сильно хворает. Я хотел бы лично провести с ней последний обряд… Но не будем о печальном. Дай-ка мне посмотреть на тебя, — сказал епископ, снова улыбнувшись. — Те же ясные глаза, те же непокорные кудри, то же серьезное выражение лица. Ты похудел, мой мальчик. Прикинься на денек-другой больным, тогда получишь для поправки здоровья немного знаменитого говяжьего бульона «от святого Эйдана».
— Епископ! — возмущенно вскинулся Элвин, но, увидев веселые искорки в глазах Вульфстана, понял, что тот шутит.
— Ты всегда был самым серьезным из моих учеников. Я помню, как ты пришел к нам пятнадцать лет назад. Такое мрачновато-сосредоточенное лицо, выглядывающее из копны темных волос. Может, орден святого Бенедикта и не одобряет неуемный смех, но все же это дар Божий, как, скажем, солнце или цветы. Отложи свою работу, мальчик мой, и… слушай, Элвин, весьма недурно.
Епископ разглядывал рисунок монаха.
— Волк, да? У всех нас, кто служит Богу, случаются озарения, и здесь вдохновение явно посетило тебя. А проповеди ты сам писать не пробовал?
Элвин залился румянцем.
— Нет, ваша светлость. У меня нет такого таланта, как у вас.
Проповеди Вульфстана в аббатстве святого Эйдана отличались мощью и лиризмом, и Элвин подозревал, что бывший аббат и на новом посту продолжает писательскую деятельность.
— Не уверен, — ответил Вульфстан. — Но, как я уже сказал, давай пока что это отложим. Выйдем-ка в сад.
Элвин покорно последовал за бывшим аббатом, спрятав свою бесполезную левую руку в складках рясы. Он сжал ее кисть здоровой правой рукой, рассеянно потирая большим пальцем. Левая рука не была мертвой — на ней росли ногти, которые нужно было остригать, она чувствовала тепло, как любая живая плоть. Впрочем, уже в который раз с горечью подумал юноша, она все равно что мертвая, толку-то от нее никакого. Хорошо, что он живет в аббатстве и мало кто видит его уродство; хорошо, что у монашеской рясы такие широкие рукава.
Давно наступившая весна не принесла с собой зеленеющего цветения прошлых лет. Иссушенная солнцем земля потрескалась и, изогнутая подобно черепице, ломалась в тех местах, куда ступали ноги Элвина и Вульфстана в кожаной обувке; жухлые редкие травинки рассыпались в прах. Горячий ветер, касающийся чисто выбритых щек Элвина, нес в себе угрозу грядущего парящего лета.
— Вижу, и здесь то же самое, — мрачно проговорил Вульфстан, нагнувшись и осторожно прикасаясь сильными пальцами к хрупким листкам зверобоя.
Элвин кивнул, не спуская глаз с бывшего аббата. Выглядит постаревшим, решил юноша. Видимо, нелегко пришлось аббату за полтора года, с тех пор как он уехал, чтобы получить сан епископа Лондонского. Элвин помнил Вульфстана высоким, стройным мужчиной. Сейчас, значительно сбросив вес, он казался еще выше. Монашеская ряса, такое же темно-коричневое одеяние с вшитым капюшоном, какое носили все бенедиктинцы, висело на нем, как если бы было на несколько размеров больше, чем полагалось. Волосы вокруг тонзуры стали совсем седыми. Взгляд голубых глаз, однако, оставался таким же пронзительным, как и прежде, и, хотя черты лица заострились, губы не забыли, как улыбаться.
Чувствуя на себе взгляд молодого монаха, Вульфстан скривил рот в знакомой усмешке, и в его глазах замерцали озорные огоньки.
— Полагаешь, сан епископа — слишком тяжелая ноша для меня? — подмигнул он Элвину.
Тот, смутившись, энергично покачал головой, и щеки его стали пунцовыми.
— Нет, ваша светлость, я…
— Не добавляй еще одну ложь к твоим сегодняшним прегрешениям, — с напускной строгостью перебил Элвина епископ. — Вполне вероятно, что за каждую написанную в скриптории строчку тебе прощается один грех, но лучше, по возможности, их вообще не совершать. Впрочем, ты прав. Трудное у меня было время…
Вульфстан вдруг умолк, а голубые глаза словно заледенели, когда он оглядел сад. Его взгляд остановился на маленьком домике под соломенной крышей, где обычно ухаживали за больными.
— Брат Эдвиг здесь?
— Нет, отправился в деревню. Там много больных.
Элвин не смог сдержать дрожи. За последнее время среди жителей Чесбери разразилась эпидемия болезни, известной как огонь святого Антония. Таинственное заболевание распространялось едва ли не со скоростью огня, вполне соответствуя своему названию. Всего за одну ночь вполне здоровый человек мог превратиться в несчастное вопящее существо, с ужасом созерцающее, как пальцы его рук и ног чернеют и отгнивают прямо на глазах. Что еще хуже, физический недуг зачастую сопровождался сумасшествием. Элвин отчаянно надеялся, что на жизнь матери Вульфстана предъявляет права просто груз прожитых лет, а не страшная болезнь.
— Думаю, это то, о чем я слышал. — Вульфстан сотворил крестное знамение для охваченных эпидемией жителей Чесбери, и Элвин сделал то же самое. — Хорошо, что брат Эдвиг не услышит нашего разговора. То, что я скажу, предназначено только для твоих ушей.
Элвин недоуменно воззрился на епископа.
— Ваша светлость? Я не понимаю… Если что-то не в порядке, может, вам следует поговорить с аббатом Беда?
— Нет уж, — возразил Вульфстан. — Беда вполне удовлетворен рутинными, повседневными делами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42