— Я вообще перестал что-либо понимать в этой истории.
— Какие будут инструкции? — спросил Крастиньш.
— Внутри здания есть охрана? — повернулся к нему Икс.
— Нет. Пикетируется только внешнее кольцо, особняк пуст.
— Скажите своим людям, чтобы держались от дома подальше. Никого из посторонних не подпускать. Я не хочу, чтобы чья-либо жизнь подвергалась опасности.
— Ясно, — кивнул Крастиньш. — Что еще?
— Остальное обговорим завтра, — сказал Икс. — Помните, Крастиньш, о чем я сказал. Я хочу побыть один.
Входная дверь оказалась незапертой. Икс шагнул внутрь и оказался в просторной уютной гостиной. С того позднего субботнего вечера, когда произошла трагедия, здесь ничего не тронули, только тела погибших убрали люди Крастиньша. Ремейка лично говорил об этом с комиссаром полиции, и поскольку он дважды своих просьб не повторял, то полиция сделала вид, что это дело ее не касается. Официальное расследование не производилось и уголовного дела не открывали. О трагедии в городе знали немногие, и тот, кто знал, предпочитал держать язык за зубами.
Икс поставил чемодан на пол, бросил на него плащ, но вглубь гостиной проходить не стал. Некоторое время он разглядывал пятно засохшей крови прямо под ногами.
Первый. Здесь погиб первый охранник.
Он осторожно обошел это место, пересек гостиную и оказался на кухне. Здесь имелся запасной выход, откуда можно было попасть во внутренний дворик и к морю.
Еще одно пятно. Второй.
Икс вернулся в гостиную, пересек ее в обратном направлении и поднялся по лестнице на второй этаж. На верхней площадке и на ступеньках — кровь. Третий.
Он прошел через застекленную галерею и повернул по коридору в детскую. Здесь было место гибели четвертого, последнего охранника. Он вытер платком градом кативший по лицу пот и подошел к дверям детской. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы открыть эту дверь и войти.
Прямо у порога кровь, много крови. Здесь погибла его жена, защищая их мальчика. Он опустился на колени и надолго застыл. Изредка его тело сотрясала крупная дрожь, с бескровных губ срывались приглушенные стоны. Он поднялся с колен, когда в комнате повисли густые сумерки. Постоял у кровати сына, затем тщательно осмотрел детскую. К своему удивлению, он не обнаружил здесь следов борьбы. Все вещи находились на своих местах, постель разобрана, вероятно, в это позднее время сын уже спал, не было никаких следов, указывающих, что его сын активно сопротивлялся похитителям. Это о многом говорило, ибо он хорошо знал своего мальчика.
— Ты взял его спящего, ты сильнее, чем я думал, — глухо проронил Икс и подошел к столу, на котором лежала стопка фотографий. Икс внимательно просмотрел все снимки. Когда закончил, глаза его полыхали дикой яростью.
— Но ты допустил ошибку, — хрипло крикнул он в темноту. — Теперь я знаю, кто ты.
С оглушительным звоном лопнуло оконное стекло, внизу послышался треск и что-то с грохотом упало на пол.
— И знаю, что ты не один! — яростно прохрипел Икс в гулкую пустоту ночи. — Вы хотите войны? Вы ее получите! Я предъявлю вам свой счет к оплате. Я позабочусь о каждом из вас. Это произойдет даже скорее, чем вы думаете. И тогда я с большим удовлетворением скажу:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД, ГОСПОДА!
Он больше не сдерживал себя. Он сделал первый шаг. Пути назад более не существовало. Он пройдет этот путь до конца. История цивилизации — всего лишь история распятых мучеников. Но на этот раз будет по-другому.
Пора мученикам поменяться местами со своими палачами.
Я пока только догадываюсь, кто ты и какая сила стоит за тобой. Ты для меня пока АБСТРАКЦИЯ. Впрочем, я для тебя — тоже. Я объявляю тебе войну, Войну Абстракций!
2
Алексей Романцев был убит на исходе хмурого ноябрьского дня в пяти километрах к западу от небольшого горного селения с труднопроизносимым названием Чак-шемет. Скупая автоматная очередь на мгновение выхватила из густых сумерек сырые, испещренные клочками сизого мха стены мрачного ущелья и перерезала нить, насильственно связывающую этого человека с давно опостылевшим ему миром. Звонкое эхо долго билось в теснине каменного колодца, пока не осело на рваных зубьях окружавших ущелье скал.
Все произошло слишком быстро и неправильно, чудовищно неправильно. Когда с Романцева сняли непроницаемую повязку, он без особого интереса принялся рассматривать людей, взявших на себя решение всех его проблем. Их было четверо, экипированных в пятнистую форму армейского образца без знаков различия, вооруженных короткоствольными автоматами. Их намерения были предельно ясны. Он хорошо знал тот жестокий и опасный мир, откуда пришли эти четверо. Еще не так давно от этих знаний зависела не только его собственная жизнь, но и жизнь других людей, никогда об этом не подозревавших. Это был особый мир, его обитатели не тратили времени на пустые разговоры. Брань и угрозы — удел слабых. Здесь не посылали черных меток, приговор приводился в исполнение немедленно и обжалованию не подлежал. Для этого и существуют ликвидаторы — такие, как эти четверо.
У него не было никаких шансов, расстояние до ближайшего к нему боевика составляло пять метров. Он вжался в гладкую отвесную стену и ждал. Ждал собственного конца. Дыхание оставалось ровным, пульс и давление среднестатистическим, содержание адреналина в крови соответствовало состоянию покоя. В конце концов во всем этом не было ничего удивительного. Его столько раз пытались убить, что когда-нибудь это должно было произойти. Была и еще одна причина, объясняющая его спокойствие, — он сам приговорил себя к смерти.
Он мог бы стоять так целую вечность. Его мокрое от дождя лицо напоминало гипсовую маску, в глазах читалась откровенная скука. Никаких острых ощущений и переживаний, никаких воспоминаний о мире, в котором он жил, поскольку этот мир отказался от него и даже самые близкие люди заблаговременно вычеркнули его из списка живых. Он был чужаком, человеком лишним и даже опасным, ибо все, что он делал, представляло смертельную опасность для самих устоев общества. И тогда он сам отказался от мира, в котором ему не нашлось места, и от Бога, создавшего и благословившего такой мир. Нет, он не боялся смерти. Его душа превратилась в прах и тлен, и эти четверо могли уничтожить лишь пустую оболочку, которая не содержала и капли жизни.
Один из тех, кто стоял ближе всех, поднес часы к глазам, сделал какой-то знак своим людям и медленно стащил с головы черный шерстяной шлем с прорезями для рта и глаз. Он стоял в расслабленной позе, глядя прямо в глаза приговоренному. На мгновение в пустую оболочку вернулась жизнь, и сквозь гипсовую маску проступило человеческое лицо. Нервная система отреагировала с завидной скоростью, отдав организму серию приказов, но это уже ничего не могло изменить. Боевик довольно кивнул, зафиксировав этим жестом факт возвращения к жизни человека, некогда известного ему под именем Алексея Романцева.
Палач не собирался давать своей жертве ни единого шанса. Он выполнил свою миссию: он сумел, прежде чем убить, заставить этого живого мертвеца вернуться из небытия.
Не прошло и суток, как человек, направивший на Романцева дуло пистолета, нашел свою смерть на дне другого ущелья, среди пылающих обломков армейского джипа, сорвавшегося в пропасть на одном из горных перевалов Северного Кавказа.
Начиная с этого времени, оба они не числились ни среди живых, ни среди мертвых.
В сущности, ничего особенного не произошло. Ничего такого, что могло бы поколебать устои мироздания. Мир продолжал жить по своим писаным и неписаным законам, и какое ему дело до этих двух? Человечество ежедневно хоронит тысячи своих покойников, и ему нет надобности размышлять над причинами смерти каждого из них.
Человечество нелюбопытно. Напрасно...
3
Романцев попал на работу в КГБ случайно, ибо началось все со случайной встречи с человеком по имени Карпинский. Существовали тысячи причин, по которым эта встреча могла бы не состояться, и, даже когда разговор между ними произошел, это еще ровным счетом ничего не означало. Романцев числился среди той категории людей, которых в ГБ считали если и не опасными, то уж, во всяком случае, не лояльными к существующему строю. Самому же Романцеву и в дурном сне не могло привидеться, что он когда-нибудь станет сотрудником ГБ, и, кстати сказать, отнюдь не рядовым сотрудником. Но в любом деле важен результат, а он известен — Романцев прослужил в органах без малого десять лет, с восемьдесят третьего по девяносто второй.
Этот разговор состоялся во второй половине июня, в тот памятный день, когда Романцев защитил дипломную работу по одному из разделов экономической кибернетики. В те времена кибернетика была в фаворе и на эту сырую рыхлую науку возлагались большие надежды. Истории хорошо известны случаи, когда сильные мира сего пытались с помощью колдовства исправить свои пошатнувшиеся дела. Для партийной верхушки кибернетика являлась тем же, что и алхимия для королей в средневековые времена. Ожидалось, что со дня на день кибернетикам удастся изобрести некий философский камень, панацею от всех бед и лекарство от многочисленных болезней дряхлеющего на глазах режима. Романцев прекрасно видел недостатки этой престижной науки, но при выборе профессии его прельщало другое — гораздо большая свобода действий, чем та, которой располагают его коллеги из других отраслей экономики. Большинство из тех, кому довелось присутствовать на защите, к слову, аудитория была наполнена до отказа, а ближе к концу появился сам ректор, академик и ученый с мировым именем, в один голос отмечали блестящую эрудицию и высокий научный потенциал Романцева и безоговорочно признавали в нем лучшего выпускника экономического факультета МГУ за последние десять лет. Без преувеличения, перед Романцевым открывались самые радужные перспективы. Правда, находились и скептики, утверждающие, что при нынешней конъюнктуре Романцеву не удастся полностью раскрыть свои способности и если это все же случится, его ожидает незавидная судьба — конфликт с режимом, диссидентство и достаточно ограниченный набор возможностей: либо перебраться на Запад, что не так просто, либо гнить в лагерях для инакомыслящих, что наиболее вероятно. Вполне понятно, что к злым языкам в этот день никто не прислушивался, и менее всего сам триумфатор.
Вот тогда это и случилось. Романцев пожал необходимое количество рук, вежливо поблагодарил за поздравления и пожелания всех, кто к нему подходил, подождал, пока аудитория очистится, затем сложил листы с записями в портфель, снял прикрепленные кнопками к доске таблицы и графики, упаковал их в специальный футляр и только тогда заметил, что в зале, кроме него, находится еще один человек — декан факультета Илюнин. Это был невысокий плотный человек лет сорока пяти с круглым лоснящимся лицом, маленькими, заплывшими жиром глазками и жидкими, зачесанными набок темными волосами. Своей внешностью и повадками он напоминал сатира. Илюнин нагнал Романцева у двери и вместе с ним вышел в коридор.
— Послушайте, Романцев... Подождите минутку.
Романцев остановился и с неприязнью посмотрел на декана. Он на дух не переносил Илюнина, впрочем, как большинство студентов и преподавателей факультета. Ни для кого не составляло секрета, что Илюнин креатура МГК, как ученый и педагог он был уникальным образчиком бездарности и агрессивного тупого невежества, но в качестве администратора устраивал власти во всех отношениях.
Илюнин уцепился своей пухлой рукой за рукав Романцева и лукаво посмотрел ему в глаза.
— Голубчик... Спору нет, защита прошла блестяще. Но я заметил, что вы ни разу не процитировали классиков. Как же так, Романцев? Опять же, где ссылки на судьбоносные решения партии? Чудно...
— Боюсь вас огорчить, — холодно произнес Романцев, — но за те несколько лет, что я вас знаю, вы успели мне чертовски надоесть. С завтрашнего дня я наконец буду лишен необходимости общаться с вами. После защиты диплома это самое радостное событие в моей жизни. Кстати, вы позаботились о поиске нового объекта для своих интриг? Поделитесь секретом, вы уже решили, за кем будете подслушивать и подсматривать после моего ухода?
— Нет, я не огорчен, — махнул рукой декан. — Если такие, как вы, на меня крысятся, значит, я не зря просиживаю штаны. Нам хорошо известны ваши взгляды, и они не делают чести такому одаренному человеку, как вы.
— Чем могу быть полезен? — сухо спросил Романцев, освобождая рукав из цепких пальцев Илюнина. — Я тороплюсь.
Он действительно торопился.
— Полезен? — Сатир пожевал губами и опять ухватил Романцева за локоть. — Да, да... Именно полезен. Голубчик, вы меня весьма обяжете...
— Говорите прямо, что вам от меня нужно?
Ко всему прочему, у Илюнина водилась еще одна неприятная привычка: он любил изображать из себя эдакого душку-либерала, но сквозь все эти «голубчик», «извольте», «премного обяжете», проглядывало краснорожее мурло армейского старшины, готового в любой момент рявкнуть: «Смиррна! Разговорчики в строю!»
— Перейдем к делу, Романцев.
Маска сатира исчезла, уступив место казенной вывеске.
— С вами желает переговорить один... гм, весьма ответственный товарищ. Он вас ожидает в кабинете секретаря парткома.
— Зачем я ему понадобился?
— Он вам сам сообщит об этом.
— Я могу отказаться? — спросил Романцев, обдумывая причины столь странного вызова. Он не состоял в партии, но его несколько раз тягали в партком. Причина вызова всегда была одинакова — свободомыслие и слишком длинный язык. Но в последнее время на него махнули рукой, да и сам Романцев поумнел и без причин не лез на рожон.
— Конечно, голубчик, конечно, — радостно закивал Илюнин. — Но я не вижу причин отказываться. Дело, кажется, минутное, и вы меня весьма обяжете.
Романцева подмывало послать декана к черту и отправиться по своим делам. Если бы Илюнин попытался на него давить, он бы так и поступил. Романцев взглянул на часы и убедился, что время терпит. Ему захотелось посмотреть на этого весьма ответственного товарища, и он кивнул Илюнину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10