— Вот вернемся в Лондон, я вам пошлю всю серию.
— Это книжка, то есть персонаж, — пояснил Лайонел. — Барбара от него в восторге.
— Да и ты, — отозвалась Барбара. — Так и фыркаешь, когда читаешь.
— Слаб человек, — сказал Лайонел. — Не надо бы фыркать над Вудхаузом, как, впрочем, и хныкать над «Отелло». Совершенное искусство выше таких эмоций. Дживс — все книги, да еще с картинками — последняя и совершенная классика. Она обретает абсолютное бытие. Берти Вустер и его лакей — единство и противоположность. Это — «Дон-Кихот» двадцатого века. По-моему.
— Придется читать, — рассмеялся Грегори. — Просветите меня за чаем.
После чая они поднялись в кабинет Персиммонса. Там уже стоял под парами новенький поезд. Адриан назначил Барбару помощником машиниста и тут же занялся им. Грегори увел Лайонела к книжным шкафам. Однако поговорить не удалось. В механизме локомотива что-то заело, и он гудел, не переставая. Персиммонса призвали на помощь. Он повертел локомотив в руках, пробормотал: «Кажется, я знаю, в чем тут дело», — и стал в нем копаться. Повозившись минуты две, он обернулся к Барбаре.
— Вы не могли бы подержать эту штуку? — попросил он. — А то мне одной руки мало.
Барбара охотно взяла игрушку, и Грегори опять принялся ковырять в механизме. Незаметно он слегка прихватил ладонью пальцы Барбары, что-то нажал, игрушка дернулась, лязгнула, Грегори чертыхнулся, Барбара слабо взвизгнула, Лайонел охнул, а локомотив грохнулся об пол. Мужчины оторопело глядели на длинную неглубокую царапину, тянувшуюся от запястья Барбары к локтю. Царапина на глазах набухала кровью.
— О, миссис Рекстоу! — воскликнул Грегори. — Мне так жаль! Простите меня, я не хотел. Вы сильно порезались?
— Нет, нет, пустяки, слава богу, — успокоила его Барбара. — Лайонел, дай мне платок, мой будет маловат. Да не беспокойтесь, мистер Персиммонс, сейчас я быстренько приведу себя в порядок.
— Надо обязательно чем-то смазать, — сказал Грегори. — Слушайте, у меня тут есть мазь, патентованное средство, забыл, как называется… не то «самбук», не то еще что-то в этом роде. Здорово действует… — С этими словами он достал из стола круглую деревянную коробочку «протянул Барбаре. — А вот здесь, кстати, и кусочек бинта.
Барбара взяла коробочку, понюхала и поморщилась.
— Какой забавный запах! — сказала она, — Спасибо, право, не стоит. У меня дома есть йод.
— Лучше не откладывать, — настаивал Грегори. — Смажьте руку прямо сейчас и забинтуйте. — Он повернулся к Адриану. — А локомотив я все-таки починил. Только зря у него такие острые края. Поеду в Лондон, обменяю.
Следующие полчаса пролетели незаметно. Лайонел, увлеченно копавшийся в книгах, случайно обернулся и увидел лицо жены.
— Барбара, — с тревогой окликнул он, — тебе нездоровится?
Барбара лежала в кресле, откинувшись на спинку. Она приподняла голову и секунду смотрела на мужа, не узнавая.
Потом заговорила слабым голосом:
— Лайонел, Лайонел, это ты? Кажется, у меня был обморок. Я что-то плохо понимаю, где я… Лайонел!
Лайонел бросился к ней. Грегори, сидевший на полу с Адрианом, встал. Он внимательно посмотрел на женщину в кресле, взял колокольчик и позвонил. Лайонел тихо бормотал что-то, пытаясь успокоить жену. Вдруг Барбара странно выгнулась, подалась вперед, обвела комнату невидящим взглядом и закричала:
— Лайонел! Лайонел! Боже мой, Лайонел!
Рекстоу взглянул на хозяина.
— Успокойте Адриана! — попросил он.
От испуга и неожиданности малыш заплакал. Грегори подхватил его на руки и шагнул к двери, навстречу Леддингу.
— Миссис Рекстоу плохо, — сказал он. — Позвони доктору и возвращайся, ты можешь понадобиться. Скорее!
Леддинг исчез, а Грегори увел Адриана в другую комнату и достал из шкафа сверток необычной формы. Но Адриану было не до игрушек. Он настороженно прислушивался к приглушенным, бессвязным выкрикам, доносившимся из-за закрытых дверей и пугливо жался к Персиммонсу.
Неожиданно крики стали громче, загрохотал опрокинутый «ул. Адриан стал вырываться и его, в сопровождении вернувшегося Леддинга, отправили к Джесси. Грегори поспешно вошел в кабинет.
Барбара стонала в кресле. Кажется, у нее начались судороги. Иногда она вскрикивала, зовя Лайонела.
— Я здесь, дорогая, — приговаривал он; неожиданная напасть оказалась куда мучительнее всех его вымышленных страхов. — Ты что, не видишь меня? Вот я, потрогай! — Он взял ее руки в свои.
Тела их, связанные бесчисленными касаниями — и нетерпеливыми, и радостными, — хорошо знали друг друга.
Вернувшись из глубин беспамятства, Барбара стиснула руки мужа и снова вскрикнула:
— Лайонел, спаси меня! Спаси! Я тебя не вижу! Не уходи, не уходи!
Лайонел беспомощно оглянулся на Персиммонса.
— Я не понимаю, что с ней случилось, — тихо проговорил он. — Неужели ничего нельзя сделать?
— Я послал за врачом, — так же тихо ответил Грегори. — Надо продержаться до его прихода Адриана я отправил к Джесси.
Барбара замолчала. Ее тело сотрясала крупная дрожь, она совсем обессилела. Грегори стоял позади Лайонела и внимательно наблюдал за ней. Похоже, его предположения не оправдывались — на Барбару мазь действовала иначе, чем на него. Он стремился пройти по выбранной дороге до самого конца, и мазь придала ему силы. А Барбара жила, как и большинство людей, «ни богу свечка, ни черту кочерга», поэтому трудно было с уверенностью сказать, на какую сторону ее натуры воздействует мазь. Во всяком случае, она ничего не понимала, ничего не контролировала. То, с чем стремился соединиться он, оказывалось для нее захватчиком, возможно, даже адским любовником, но она не могла не ощутить это в своем теле, в крови, в душе, в сознании. Если они сольются, правда — без ее желания, без ее контроля, вот тогда она уже не станет звать Лайонела, а, наоборот, начнет шарахаться от него! Занятно!.. Грегори поискал взглядом, незаметно поднял коробочку и положил в карман. В столе у него была заготовлена еще одна, точно такая же, но совершенно безобидная, на случай расспросов.
Припадок длился уже четверть часа. Едва ли он быстро пройдет, думал Грегори. Собственно, может и не пройти.
Мазь помогает уйти и вернуться, но поскольку Барбара едва ли собиралась куда-нибудь уходить и не догадывалась о возвращении, она могла оставаться в теперешнем состоянии очень долго. Грегори было любопытно, что скажет доктор.
Внезапно Барбара встала. Она все еще слабо призывала то бога, то мужа, но тело ее, само по себе, приняло странную позу, словно готовясь к танцу. Сначала — едва заметно, потом — все быстрее и быстрее она стала подпрыгивать на ковре, руки заметались в такт неслышной музыке. Лайонел попытался остановить ее, он обнял жену за талию и хотел поймать руки, но Барбара рванулась так, что он полетел на пол. Грегори едва не потер руки от удовольствия. Так, так, вот — внешние признаки танца, знакомого и ему. Тогда мазь помогла ему отделить тело от впавшей в экстаз души. В случае с Барбарой тело беспомощно перед натиском Хозяина, и только не сломленная память велит взывать то к мужу, то к богу.
Грегори слышал какое-то движение за дверью, потом стук, но не хотел отвлекаться от захватывающего зрелища. Дверь отворилась, и на пороге возник деревенский врач. Будто только его она и дожидалась, пляшущая Барбара подняла руки и легко, бездумно разодрала напрочь платье и белье. Миг-другой обрывки еще держались кое-как, потом сползли, и, не прекращая танца, обезумевшая женщина стряхнула их на пол.
Дальнейшее даже Грегори запомнил не очень хорошо.
Чтобы хоть как-то справиться с Барбарой, трое мужчин связали ее первыми попавшимися под руку тряпками. Наконец, доктор сумел сделать укол морфия. Грегори с удовольствием покачал головой. Он примерно представлял, чем это может кончиться. Больную отнесли в одну из комнат. С ней остался Лайонел.
— Я распоряжусь, чтобы сюда поставили еще одну кровать, — сказал ему Грегори. — Мой шофер будет спать в соседней комнате, если что-нибудь понадобится, будите его без церемоний. С ума сойти! Еще и семи нет… Насчет Адриана не беспокойтесь, пусть спит у меня, это его отвлечет. Тише, . тише, голубчик, мужайтесь. Мы все должны делать то, что в наших силах. Доктор еще заглянет попозже.
Врач задал несколько вопросов, недоуменно повертел коробочку с безвредной мазью и поспешил откланяться, выбросив из головы этот странный вызов. Грегори узнал, что Джесси с Адрианом гуляют в саду, и отправился их разыскивать. По дороге он с трудом удержатся от насвистывания — Лайонел мог услышать. Тут ему пришло в голову, что хорошо бы, прежде чем Адриан ляжет, выяснить личность посетителя в сером костюме. Удачный вечер почти полностью вытеснил неприятное дневное воспоминание. Ну его, этого Иоанна! А все-таки…
Адриан с восторгом принял весть о том, что будет спать в дядюшкиной спальне, согласившись, что маме лучше побыть одной, и просиял, услышав, что на ночь они еще поиграют в тайные картины. Правда, теперь у них нет красивой чаши, но дядя знает и другие способы.
Усевшись за стол перед полированным черным диском, Адриан нетерпеливо поерзал и сказал:
— Ну, спрашивай, что я вижу!
Грегори, сидевший напротив, откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на малыша, восстанавливая в памяти образ незнакомца в сером.
— Видишь ты высокого мужчину в сером костюме и мягкой шляпе? — спросил он, одновременно передавая ребенку мысленный образ.
Не колеблясь ни секунды, Адриан ответил:
— Да, вижу. Он верхом на лошади, и вокруг много-много народа, тоже на лошадях и с длинными-длинными палками. И все скачут. Ой! Их уже нет.
Грегори нахмурился. Что за чертовщина? При чем здесь кавалерийский полк? Выходит, днем к нему заходил простой уланский офицер? Он сосредоточился.
— А что он сейчас делает?
— Сидит на подушках, — быстро ответил Адриан. Там еще человек в красном и человек в коричневом. Вот, на колени встали. Дают ему какой-то кусок бумаги. Он улыбается, а они уходят. Все. Ушли, — радостно закончил он.
Грегори над этим поразмыслил.
— Адриан, а ты можешь посмотреть, откуда он пришел?
Не видишь воду или поезд?
— Нет, — тут же ответил мальчик, — нету поездов. Там много таких смешных домиков и церквей. Вот он выходит из церкви. Ой, как здорово он одет! И в короне! За ним выходят люди, много людей. У всех короны… и мечи! И флаги! Он на лошади, а вокруг свечи горят и такие штучки летают, ну, качаются, от них дым… Ой, пропало…
Грегори поспешил осторожно закончить сеанс. Надо было разобраться в том, что нагородил мальчишка. Чего-то он здесь не понимал. Отправив ребенка в кровать и пообещав, что завтра они опять во что-нибудь поиграют, Грегори заглянул к Лайонелу и вышел из дома, подождать доктора. Барбара лежала тихо, и Грегори гадал, что же с ней творится. Если морфий сковал ей руки и ноги, куда направилась сила, заставлявшая ее плясать? Если она не проявляется вовне, значит — действует внутри? Может быть, ее сущность, истинную Барбару, сейчас все глубже затягивает поток желания, против воли объединяющий ее с Хозяином? Весьма неожиданно для милой, молодой женщины середины двадцатого века! Да, вернуться она, пожалуй, не сможет.
Глава 12
Третья атака на Грааль
Лайонел перегнулся через подоконник и выглянул в сад. Барбара, по-видимому, спала. Неподалеку от дома стоял на дорожке Грегори Персиммонс и смотрел на луну. Будь Лайонел сейчас в обычном состоянии, он бы тоже полюбовался луной. Луна пугала его не так, как солнце, огромный, глумливый, палящий шар, вытягивающий из земли зловещие призраки. Однако сегодня они как-то побледнели, отступив перед настоящей, хотя и очень странной бедой. Худшие из его химер не шли ни в какое сравнение с тем, что случилось на самом деле. Последний незыблемый оплот, любимая жена — лежит неподвижно на одре загадочной болезни, а дом его отдохновения распахнут настежь перед вихрем незримых и злых сил. Лайонел перенес бы измену, примирился бы с мыслью о сопернике — он никогда не питал иллюзий на свой счет, — но происходило нечто несусветное. Где соперник? Чем удержать эту мятежную и любимую женщину? Откуда это нежданное безумие? Он знал, что так бывает, когда человека побеждают призрачные силы, глумящиеся над всем человеческим. Но здесь?.. Оставалось терпеть и ждать.
Он достал портсигар и закурил. Бедная Барбара! Ей уже не закурить больше, она вообще едва ли станет прежней.
Как же теперь жить и зачем? Перед ним встал вопрос, который встает почти перед каждым англичанином, отравляя печаль и радость. Он возникает раньше, чем жизненный опыт успевает подыскать приемлемый ответ. И если ответишь не правильно (чаще всего так и бывает), вопрос жестоко мстит, обращая любовь и смерть в какие-то пародии, разрушая дружбу, высокую мысль и блаженный отдых. Теперь этот вопрос навис над Лайонелом Рекстоу. Где взять денег? Как быть с Адрианом? Что будет дальше с домом? Что вообще будет? Он ведь не сможет содержать и семью, и служанку, а если бы и смог — как представить в их уютном доме еще какую-то хозяйку? Разве что уж очень старую… Хорошо, а как ее найти? Сколько ей платить? Даже если Барбаре станет лучше, нельзя же оставлять ее одну с Адрианом! А если лучше не станет? Где-то в Шотландии у нее была тетка, ревностная кальвинистка. Лайонела передернуло, когда он представил себе Адриана, отданного на воспитание кальвинистам. Чувство юмора напомнило, что его мировоззрение, строго говоря, тоже следует считать кальвинистским, но он никогда и мысли не допускал воспитать Адриана в кальвинистской вере. У самого Лайонела подходящей родни не было. Так, а друзья? А что — друзья? Им ребенка не подбросишь. Да и живут они не очень-то… Вот Кеннет, у него вообще нет удобств. Ну что за треклятый мир!
Персиммонс насмотрелся на луну, обернулся, заметил в окне Лайонела и приветливо ему помахал. Тут же Лайонел подумал: а если Адриан останется в Калли? Здравый смысл тщетно подсказывал, что у него нет права даже помыслить об этом, но фантазия не сдавалась, пока Грегори не вошел осторожно в комнату и не встал у окна.
— Ну что, спит? — шепотом спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30