..
Мы - в том числе и Тедди - замерли: из леса вновь послышался
душераздирающий вопль, нарастая октава за октавой, пока не замер на
верхней точке регистра, после чего стал снижаться до басового звука,
напоминающего жужжание громадного шмеля. Вслед за этим раздался взрыв
бешеного хохота - и воцарилась пронзительная тишина.
- Ох, Господи Иисусе, Боже милостивый, - в священном ужасе выговорил
Тедди.
О том, чтобы пойти посмотреть, он больше и не помышлял. Мы все
вчетвером сбились в плотную кучку, и, наверное, не только у меня
промелькнула мысль о бегстве. Так бы мы, скорее всего, и поступили, если
бы заночевали у Верна в поле, как сказали предкам, но теперь Касл-рок был
черт-те где, а от одного воспоминания о мосте через реку, который к тому
же придется переходить в темноте, кровь застывала в жилах. Точно так же
немыслимо было бежать в другую сторону, туда, где лежал труп Рея Брауэра.
Таким образом, мы очутились в ловушке, и если это чудище в лесу
намеревается до нас добраться, то помешать ему не сможет ничто...
Крис предложил установить посменное дежурство, и мы с ним
согласились. Дежурить первым выпало Верну, а мне - последним. Верн уселся
по-турецки поближе к костру, а остальные снова залегли, тесно прижавшись
друг к другу.
Я был абсолютно уверен, что уснуть больше не удастся, и тем не менее
уснул, вернее, задремал, готовый в любой момент вскочить и броситься
бежать. Мне чудились кошмарные вопли, а один раз я увидел, - хотя, скорее,
это показалось - как среди деревьев промелькнуло что-то бесформенно-белое,
вроде простыни. Потом я куда-то провалился, и мне приснился пляж в
Брунсуике, тот самый, где Тедди видел чуть не потонувшего парнишку,
который, ныряя, ударился обо что-то головой. Пляж был на озерце,
образовавшемся на месте карьера, где когда-то добывали гравий, и мы с
Крисом любили ездить туда купаться.
Мне снилось, как мы лениво плывем на спине под палящим июльским
солнцем. Вокруг с визгом и хохотом плескалась ребятня. Мимо нас проплыла
на надувном резиновом матрасе миссис Коут. Почему-то она была одета в свою
неизменную и всесезонную школьную униформу: серый костюм - жакет с юбкой,
толстый свитер, который она надевала вместо блузки под жакет, брошка в
виде цветочка, приколотая на почти несуществующую грудь, и, разумеется,
туфли на высоких каблуках, свисающих с матраса в воду. Ее иссиня-черные -
как у моей мамы - волосы были, опять же как обычно, закручены на затылке в
тугой узел, а очки поблескивали на солнце.
- Дети, ведите себя прилично, - противно-скрипучим голосом
проговорила она, подплывая к нам, - а то я в два счета вышибу из вас дурь.
Вы знаете, что попечительский совет школы разрешил мне применять телесные
наказания? Вы, мистер Чамберс, пойдете сейчас к доске.
- Я хотел вернуть деньги, - сказал ей Крис, - но их взяла леди
Саймонс! Слышите? Она их у меня взяла. К ней вы тоже примените телесные
наказания, или как?
- К доске, мистер Чамберс, пожалуйте к доске.
Крис в отчаянии посмотрел на меня, как бы говоря: "Ну, что, прав я
оказался? Я знал, что так все и будет", и принялся уныло грести к берегу.
Обернувшись, он попытался что-то произнести, и вдруг его голова исчезла
под водой.
- Горди, помоги! Спаси меня, Горди! - крикнул он, на мгновение
вынырнув и тут же погружаясь снова.
Сквозь прозрачную воду я увидел, что Криса держат за щиколотки и
тянут вниз двое голых мальчишек с совершенно пустыми, лишенными Зрачков
глазами, словно у древнегреческих статуй. Один был Тедди, а второй - Верн.
Опять голова Криса оказалась на секунду на поверхности, и он, протягивая
мне руку, издал ужасный вопль не своим, а каким-то женским голосом. Вопль,
нарастая, разнесся по пляжу, усеянному людьми, однако никто не обратил на
него ни малейшего внимания, и даже бронзовая от загара атлетическая фигура
спасателя, дежурившего на вышке, не пошевелилась. Те двое дернули Криса
вниз, он захлебнулся криком, уходя все глубже в теперь уже почти черную
воду, в его обращенном ко мне взгляде было отчаянье и безумная мольба, а
руки все тянулись вверх, к солнечным лучам. Вместо того, чтобы нырнуть и
попытаться его спасти, я, словно обезумев, поплыл к берегу, а может, и не
к берегу, по крайней мере туда, где, казалось, было безопасно. Но прежде,
чем я достиг мелкого места, вокруг моей икры сомкнулась чья-то холодная
как лед ладонь и принялась тянуть меня на глубину. Крик ужаса готов был
вырваться из груди, когда я понял, что это уже не сон: кто-то и в самом
деле тянул меня за ногу.
Открыв глаза, я увидел Тедди: он будил меня, чтоб я его сменил на
дежурстве.
- А где Крис? - пробормотал я, еще не до конца очнувшись ото сна. -
Он жив?
- Дрыхнет твой Крис без задних ног, - проворчал Тедди. - Оба вы
хороши: еле тебя добудился.
Остатки сна слетели с меня, и я уселся у костра, а Тедди залег
досыпать.

20
Как я уже говорил, мне выпало дежурить последним. Сидя у костра, я с
переменным успехом боролся со сном: то встряхивался, то опять проваливался
в дрему. И хотя жуткие вопли больше не повторялись, ночь эта была далеко
не тихой - чуть ли не ежеминутно до меня доносился то победный вскрик
охотящегося филина, то жалобный стон некоего зверька, очевидно, ставшего
добычей, то более крупный зверь с шумом и треском продирался сквозь
заросли, и все это на фоне непрекращающегося стрекота сверчков. Я то
клевал носом, то снова вскакивал, как ошпаренный, после очередного ночного
звука, и если бы я вот таким образом исполнял обязанности часового
где-нибудь в Ле-Дио, то меня непременно отдали бы под трибунал и, скорее
всего, расстреляли.
Под утро меня сморило окончательно и бесповоротно, однако уже перед
рассветом я заставил себя проснуться. Светало. Часы на моей руке
показывали без четверти пять.
Я поднялся - при этом в позвоночнике что-то хрустнуло, - отошел на
пару сотен футов от распростертых тел моих товарищей и помочился на
замшелый пень. Ночные страхи постепенно отступали от меня, и ощущать это
было приятно.
Вскарабкавшись на насыпь, я присел на рельс и принялся рассеянно
подбрасывать носком кроссовки щебень. Будить остальных я не спешил:
хотелось в эти предрассветные мгновения побыть в одиночестве.
Утро наступало быстро. Сверчки затихли, таинственные тени как бы
испарились, отсутствие каких-либо запахов предвещало еще один жаркий день,
возможно, один из последних... Пробуждались ото сна и птицы: откуда-то
появился крапивник, присел на сук громадного поваленного дерева, откуда мы
брали хворост для костра, почистил перышки и полетел дальше по своим
делам.
Не знаю, как долго я сидел вот так на рельсе, наблюдая за багровеющим
на востоке горизонтом. Наверное, достаточно долго, поскольку в брюхе у
меня заурчало - пора завтракать. Я уже хотел подняться и начинать будить
ребят, как вдруг посмотрел направо и остолбенел: в каких-то десяти ярдах
от меня стоял олень.
Сердце у меня подпрыгнуло так, что, вероятно, выскочило бы изо рта,
не прикрой я его ладонью. Я замер без движения, впрочем, сдвинуться с
места я не смог бы, даже если б очень захотел. Глаза у оленя были вовсе не
карие, а бархатно-черные, как у внутренней поверхности шкатулок с
драгоценностями, какие я видел в ювелирной лавке. Маленькие ушки были
словно сделаны из замши. Животное взглянуло на меня, чуть склонив голову,
будто заспанный парнишка с всклокоченными волосами, в джинсах с манжетами
и залатанной рубахе цвета хаки со стоячим - по тогдашней моде - воротником
был для него явлением вполне обычным. Мне же олень казался неким чудесным
видением, незаслуженным, а потому необъяснимым, даром свыше.
Довольно долго (по крайней мере, так мне показалось) мы смотрели друг
на друга, затем животное повернулось ко мне спиной, нагнулось и,
беззаботно помахивая белым хвостиком-обрубком, принялось щипать травку.
Олень ел, не обращая на меня ни малейшего внимания и совершенно меня не
опасаясь! Да и чего ему бояться? Это я боялся не то что шевельнуться, но
даже старался не дышать.
Внезапно рельс, на котором я продолжал сидеть, мелко завибрировял, и
через какое-то мгновение олень поднял голову, тревожно поглядывая в
сторону Касл-рока и поводя коричневато-черным носом. Наконец, зверь
встрепенулся, в три прыжка достиг зарослей и там исчез - лишь ветка
хрустнула под копытом, будто одиночный выстрел в тиши.
Зачарованный, я продолжал смотреть туда, где только что пасся олень,
пока грохот приближающегося поезда не стал явственным. Тогда я скатился с
насыпи туда, где ребята, разбуженные тем же грохотом, уже потягивались и
зевали спросонья.
"Вопящий призрак", как выразился Крис, был уже почти забыт: при свете
дня охвативший нас тогда, в ночи, ужас казался просто-напросто смешным до
неприличия, досадным эпизодом, который следовало предать забвению.
Рассказ о встрече с оленем вертелся у меня на языке, но что-то
подсказало мне, что говорить им ничего не надо - пусть это останется моей
тайной. И действительно, до настоящего момента я об этом случае нигде ни
словом не обмолвился, а описав ту встречу, почувствовал, что на бумаге мои
ощущения в тот момент передать просто невозможно. В общем, это был не
только самый запоминающийся, но и - как бы это выразить? - самый чистый
эпизод всей моей жизни. Воспоминания о нем как-то смягчают последующие
довольно жуткие события, которых мне довелось пережить немало. Ну,
например, мой первый день в джунглях Вьетнама, когда один из моих
сослуживцев лишь на какое-то мгновение высунулся из окопа и тут же
повалился навзничь, зажимая ладонями место, где у него только что был нос.
Или тот день, когда доктор объявил, что наш младший сын может родиться
гидроцефалом (слава Богу, появился он на свет почти нормальным, только с
немного увеличенной головой). Или те долгие, кошмарные недели, когда,
агонизируя до бесконечности, умирала мать... В такие вот моменты я
вспоминал тот предрассветный час, бархатисто-карие глаза и маленькие,
замшевые ушки великолепного, совершенно не пугающегося меня животного,
настоящего чуда природы... Впрочем, кто это способен понять? Ведь
посторонним нет дела до потайных уголков нашей души. Помните, ведь именно
с этих слов я начал свой рассказ?

21
Рельсы поворачивали теперь на юго-запад и шли через настоящий
бурелом. Лес тут был преимущественно хвойным, с густым, практически
непроходимым подлеском. Прежде чем двинуться в путь, мы позавтракали
собранной в этом подлеске черникой. Ее здесь было видимо-невидимо, но,
несмотря на это, желудки наши лишь наполнились слегка, а через полчаса
принялись требовать более солидной пищи. Не только губы и пальцы, но даже
наши обнаженные до пояса тела (было только восемь, но жара уже заставила
нас скинуть рубашки) стали синими от черники. Верн принялся мечтать вслух
о яичнице с беконом, из-за чего чуть не схлопотал по шее.
Это был действительно последний из долгой серии поразительно жарких
дней и, думаю, худший из всех. Тучки, появившиеся было на горизонте,
растаяли без следа уже к девяти часам, небо приобрело стальной оттенок,
усугубляя уже и так невыносимое пекло, струйки пота скатывались вниз,
оставляя следы-дорожки на покрытых пылью спинах и груди, над головой
вились оводы и слепни - в общем, ощущение было пренеприятнейшим, а
понимание того, что путь до цели предстоял еще довольно долгий, отнюдь не
добавляло энтузиазма. И тем не менее, двигались мы быстро, принимая во
внимание жару: всем нам не терпелось увидеть, наконец, мертвое тело, даже
если при этом нам не поздоровится - черт его знает, недаром же говорят,
что с мертвецами дела лучше не иметь. Но, несмотря ни на что, мы были
преисполнены решимости добраться до конечной цели - в конце концов, мы это
з_а_с_л_у_ж_и_л_и_.
Где-то в половине десятого Крис с Тедди, шедшие впереди, заметили
воду, о чем и прокричали нам с Верном. Мы тут же подбежали к ним. Крис,
радостно смеясь, показывал куда-то пальцем:
- Смотрите! Это бобры соорудили!
Чуть впереди под насыпью пролегала широкая дренажная труба. Бобры
заткнули ее правый конец, соорудив нечто вроде небольшой плотины из палок
и сучьев, скрепленных листьями, ветками и глиной. В результате
образовалось маленькое водохранилище, наполненное чистой, сверкающей на
солнце водой, над поверхностью которой в нескольких местах возвышались
домики зверьков с острыми крышами, напоминающими эскимосские чумы. В пруд
впадал ручеек, деревья вокруг которого были лишены коры почти до
трехфутовой высоты.
- Ремонтная служба быстренько все это ликвидирует, - заявил Крис.
- Это почему же?
- А для чего, как вы думаете, здесь проложена труба? Чтобы вода не
подмывала драгоценную насыпь. Так что пруд здесь не потерпят ни в коем
случае. Бобров частично перестреляют, остальные уйдут сами, а плотину их
разрушат, после чего на этом месте останется трясина, которая тут, скорее
всего, была и раньше.
- А бобры как же? - спросил Тедди.
- Это их проблемы, - пожал плечами Крис. - По крайней мере,
управлению железных дорог на такие мелочи плевать.
- Интересно, можно ли здесь искупаться? - Верн жадно смотрел на воду.
- Глубины хватит?
- Чтобы узнать, надо попробовать, - резонно ответил Тедди.
- Кто будет первым?
- Я! - вызвался Крис.
Он бросился вниз, на бегу скидывая кроссовки. Одним движением он
стянул с себя джинсы вместе с трусами, затем поочередно снял носки и
ласточкой прыгнул в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23