Сработало.— Ханиф знает?Расмия отрицательно покачала головой:— Ханиф к женщинам относится свысока — он бы мне никогда не разрешил выполнить мой план. Пленник собственных предрассудков — как и ты…— А русские?— Ну, эти атомного взрыва боятся пуще смерти. Поддерживать наше движение на словах — это пожалуйста, только бы правила соблюдались. Какой-нибудь вооруженный конфликтик там-сям — куда ни шло. Но реальное действие — атомный взрыв, к примеру, — ах, нет, ни за что! Это, видите ли, испортит их имидж. А что тут такого? В конце концов не было бы преступлений — полиция сидела бы без работы. Если бы не стало угнетенных, так куда бы делись ваши великие идеологи, где бы они повод взяли для своих вечных драк?— Чушь все это!— Нет, это реальность. Обездоленные — только они атомного взрыва не страшатся, им нечего терять.— Отсюда не скроешься. Убьешь меня — тебя все равно поймают.— Не собираюсь убегать. Какое значение имеет моя жизнь? Главное, убедиться, что Армагеддон — величайший и самый поэтичный в истории акт возмездия — состоялся. Именно в Мегиддо. В том же месте!— Бомба здесь?— Так я тебе и сказала, бедняжка мой Эссат!Левой рукой она дотянулась до радиоприемника — переключатель программ у этого приемника, заметил Эссат, выглядит как обычно, только зачем вот эта красная кнопка?— Мы взорвем ее здесь, если наши условия не будут приняты.— Они же приняты!— Теперь решаю только я одна. Ты меня отыскал — а ничего от этого не меняется. Зря старался.Эссат предпринял новую попытку:— Так вы спрятали ее в руинах?— Этой штуке абсолютно безразлично, далеко бомба или рядом. Нажму кнопку, и привет — нет нас обоих, и вашего грязного государства нет.— Ты сошла с ума, — Эссат безуспешно пытался перехватить ее взгляд.— Допустим. А что свело меня с ума, знаешь? Несправедливость, которую вижу повсюду.— Сейчас солдаты сюда явятся.— Застрелю первого же, кто войдет.— Всех не перестреляешь. Тебя схватят и заставят говорить. Ты не представляешь, как это делается, — никто не выдерживает. Хочешь, расскажу, как добиваются признаний?Напугать ее, хотя бы отвлечь не секунду… Но Расмия слушала невнимательно, она будто бредила:— Боли я не боюсь, с чего ты взял? — усмехнулась она небрежно. Тонкий длинный палец уже лежал на красной кнопке. Видишь, все в моих руках. Могу взорвать весь мир — и взорву. Тебе меня уже не достать…Мысль Эссата билась лихорадочно — должен же быть шанс на спасение!— Та бомба в Иерусалиме, — вспомнил он. — Она оказалась пустышкой. Ее вывели из строя еще до нас.На мгновение маска перед ним стала лицом: Расмия удивилась. Но тут же глаза ее снова сузились:— Не верю!— Как хочешь. Только это правда.— Врешь. Та бомба была на всякий случай. Для страховки — профессор же не знал, что я собираюсь ее выдать. Его план был прост. Бомба в Иерусалиме оставляла 36 часов для выполнения требований. Если бы к этому сроку их исполнили, то вам бы сообщили, где она, и вы собственноручно могли ее обезвредить, а заодно поверить в серьезность наших намерений. И тут на сцену выступает вторая бомба — для нашей уверенности в вашем послушании, — Расмия засмеялась жестко. — Это план профессора. А у меня — совсем другой. Его идея отправить меня в Израиль с фальшивым паспортом была глупа — риск огромный. Меня задержали бы в аэропорту, наверняка у пограничников есть мои фотографии. Мне не хотелось рисковать. И я решила использовать свою связь с советской разведкой. Это они посоветовали пропустить меня через границу, правда ведь?— Ты что, и раньше на них работала?— Конечно. Профессор при всем своем уме — человек зацикленный на одной идее: ислам против сионизма. А я смотрю на вещи шире: можно использовать и русских в нашей игре, вот как я решила. Они не такие уж дураки, эти русские, но не умнее же, чем дочка торговца из Тебриза. Два года назад я с ними заключила контракт.— Но ты вывела нас на бомбу только, когда мы начали исполнять условия.— Нет, раньше. Я же знала, что за мной следят. Надо было избавиться от этой слежки, для того я и уверила вас, будто я заодно с КГБ. Я точно знала, что Армагеддон состоится, что бы там ни случилось в Иерусалиме. — Она снова усмехнулась. — Ту бомбу я отдала ради вот этой, — она кивнула на свой прибор. — Ради полной уверенности. Мой сценарий лучше, правда? Потому что в нем есть символика. А Иерусалим — он все равно погибнет. Евреи покинут его навсегда.— Падение Иерусалима — как в Библии… — Сказав это, он вдруг подумал: а зачем она со мной разговаривает? Мы оба тянем время. Не хотим умирать.— Освобождение угнетенных…— Это безумие! — крикнул Эссат, не в силах больше слушать. — И ты безумная. Ты не человек, все, что ты говоришь, — бесчеловечно!И в этот миг снаружи послышался шум — кто-то шел к дому.— Останови их, — приказала Расмия.Но дверь уже распахнулась и на пороге появился израильский солдат. Выстрел был оглушителен в тесном помещении. Солдата откинуло назад, к двери, и он тяжко рухнул на пол: пуля вошла между глаз. Рука стрелявшей оказалась не по-женски твердой.В тот же миг, рванувшись вперед, Эссат схватил эту руку. И, выкручивая тонкую кисть, с ужасающей отчетливостью увидел, как палец другой руки давит, давит на красную кнопку…Револьвер упал, Расмия вся дергалась, он обхватил ее и бросил на пол, навалился сверху, весь напрягшись в ожидании взрыва, — вот сейчас, сейчас… Что он делает? Спасает ее, эту гадину, убийцу, прикрывая собой… Где-то на грани сознания прошло воспоминание: в Риме, давно, в убогой гостинице, за разделяющей их тонкой перегородкой… Он слышал тогда ее дыхание, он мечтал о ней… И Расмия вдруг перестала сопротивляться, замерла…В комнате уже были какие-то люди, он опомнился, отпустил ее, рывком поднял с пола — и тут же Расмию схватили. На запястьях клацнули наручники.— Где твой взрыв, а? — крикнул Эссат. — Твой Армагеддон? Отвечай же! У бомбы часовой механизм? Отвечай!Она не отрывала от него глаз и вдруг расплакалась совсем беспомощно, слезы так и хлынули, губы отчаянно задергались, она с трудом вымолвила:— Это конец. Кто-то предал…— Обыщем все вокруг. Пойдешь с нами, покажешь место.— Ступай, — Расмию толкнули к двери. Она вышла, не оглянувшись больше на Эссата, остановилась на пороге — солнце ослепительно сияло над городком, который носил некогда громкое имя Армагеддон, а сегодня зовется Мегиддо. И тут ударила автоматная очередь, пули зацокали по каменной кладке стены — еще мгновение Расмия стояла, будто дожидаясь, пока отгремят выстрелы, — и медленно опустилась на колени. Шедший рядом солдат попытался ее подхватить, но схватился за плечо — пуля рикошетом ударила и в него. Жизнь меркла на лице девушки, глаза под вскинутыми изумленно бровями, секунду назад влажные и блестящие, угасали… Эссат тупо смотрел, как она клонится к земле, падает и, наконец, легла, вытянувшись, будто собралась спать. Только тут он выхватил у солдата автомат и дал очередь в ту сторону, откуда прозвучали выстрелы. Пустой номер — часового из «Шатилы» уже и след простыл.По холму к дому поднималась группа людей, среди них — Бен Тов.— Сюда, — крикнул Эссат. — Окружайте холм — надо поймать его. Как же это вышло? — он был угнетен и растерян. — Тот, кто ее убил, наверно, подслушал наш разговор. Поверил, как и мы, будто она работает на КГБ. Всех она обманула, всех. И себя…Вдвоем с Бен Товом они вошли в дом.— Похоже, и вторую разрядили заранее, — сказал Эссат и принялся рассказывать о происшедшем в доме.
В том месте, где в незапамятные времена находились арабские конюшни, с помощью детекторов нашли вторую ядерную боеголовку. Она была спрятана в каменном гроте, рядом журчал светлый родник, бивший за тысячи лет до рождества Христова. Узкий металлический цилиндр, чуть присыпанный гравием, покоился там, куда некогда приводили на водопой боевых коней.В 20:00 по радио объявили, что вторая бомба найдена и обезврежена. Террористы убиты, угроза миновала — так говорилось в сообщении. Правительство распорядилось прекратить подготовку к взрыву Стены плача — под ней стояли к тому времени толпы молящихся.В министерство иностранных дел позвонили из Парижа:— Поздравляю — только что услышал по радио. Это замечательно!— Благодарю вас, господин министр.— Так бомб было две?— Выходит, так.— Вы, безусловно, понимаете, что эта тема требует особой осторожности. Мы оказались в крайне сложной ситуации…— Еще бы. Вы же уверяли, будто из арсенала исчезла всего одна боеголовка.— Прежде чем позвонить вам, я проконсультировался с президентом. Он озабочен тем, что наши добрые отношения могут потерпеть ущерб, если в Израиле станут нагнетаться антифранцузские настроения. — Он помолчал. — В этом случае, если вы оповестите всех, будто обе боеголовки похищены из французского арсенала. — Снова неловкое молчание. Иерусалим не спешил Парижу на выручку. — Мы ни в коем случае не согласимся с этой версией. Тем не менее мы понимаем, с какими затруднениями столкнется ваше правительство, если встанет вопрос о происхождении бомб.— Смею сказать, что и ваше положение в этом случае будет не легче, господин министр.— Вот именно. Между прочим, наш президент в курсе того, что вы интересовались некоторыми самолетами заводов Дассо. Он считает, что сейчас как раз есть возможность вернуться к этой проблеме, он одобрительно относится к развитию торговых сделок в данной области.— Приятно это слышать.— Есть и другие формы экономического сотрудничества, по поводу которых мы готовы встретиться и поговорить в самое ближайшее время. Наметились интересные идеи…— Мы можем это только приветствовать, — голос говорившего, однако, прозвучал так, будто в Иерусалиме не намерены приветствовать ничего, исходящего из Франции.Ответ из Парижа прозвучал несколько фальшиво — очень уж деликатен был разговор, даже многоопытному дипломату не всегда под силу делать хорошую мину при столь плохой игре.— Подобное сотрудничество может быть дурно истолковано общественным мнением, если появится официальное признание, будто обе боеголовки попали в Израиль из Франции.— Возможно.— Могу ли я в этот замечательный, поистине исторический день получить обещание, что ваше правительство не пойдет на столь чреватый последствиями шаг?— Надлежит обсудить это с моими коллегами. Но обещаю, что никаких публичных заявлений без согласования с вами сделано не будет.На этом разговор и завершился.В тот же вечер военный фотограф отправился в Мегиддо и сделал множество снимков обнаруженной там боеголовки. Часть их попала в газеты и журналы, однако те негативы, что могли бы изобличить французское происхождение находки, были отправлены на хранение в сейф. «Кто его знает, — сказал министр иностранных дел, отдавая распоряжение на этот счет, — в политике никогда не знаешь, как дело обернется». Глава 36 — Ты же меня уверял, будто в «Шатиле» высокие профессионалы, — отчитывал шеф французской военной разведки стоящего перед ним навытяжку майора Савари.— Они и есть профессионалы.— Непохоже!— В такого рода делах большую роль играет удача. Им не повезло.— Неубедительно. План был чересчур сложен. — шеф поморщился. — Терпеть не могу всяких выкрутасов. Простота — вот что требуется в таких делах. Чем проще, тем лучше.Савари поборол в себе искушение напомнить, что в свое время план шефу понравился и был им одобрен. Неожиданно он сообразил, что с тех пор от него ни разу не потребовали отчета, как развиваются события. Выходит, шеф с самого начала хотел остаться чистеньким. А теперь, извольте радоваться, он в кусты.— Риска же не было, взрыв произойти не мог.— С твоих слов.— На судне, которое переправило боеголовки в Израиль, плыли двое моих инженеров — они их обезопасили. Так что это был чистый шантаж — и ничего более.— Опять-таки — с твоих слов.— Но если бы шантаж удался, то Израиль пошел бы на серьезные политические и территориальные уступки, отыграть назад бы уже никогда не смог.— Очень ты ловкий и умный. Вот только план твой провалился.— Откуда мне было знать, что «Моссад» внедрил в группу своего агента.— Кажется, у них и здесь есть друг-приятель.— Есть. В ДСТ.Шеф нахмурился.— Твоя идиотская затея бросила тень на военную разведку. Придется как-то все это объяснить министру. — Савари молчал, уставившись в окно. — Кстати — кто выболтал всю историю прессе?— Никто ничего не знал.— Но был же какой-то посредник между тобой и «Шатилой»?— Был, — Савари не изменился в лице. — Но с ним случилось несчастье. — Он понизил голос, будто оба они находились на вражеской территории, и сделал паузу, подыскивая наиболее выразительные и подходящие для данного момента слова. — Кажется, вчера в его квартиру на улице Спонтини проник вооруженный бандит и прикончил его выстрелом в голову. Полиция начала расследование. — Савари выждал еще минуту, прикидывая что-то в уме, потом все же рискнул добавить еще несколько слов. — Сдается мне, господин генерал, что вряд ли убийцу поймают.
Генерал Бадран, шеф генерального разведывательного управления в Дамаске, получил инструкции от своего министра и вызвал начальника одного из спецподразделений.— Речь пойдет о профессоре Ханифе, — начал он. — Это человек известный. И очень опасный.Сидевший напротив полковник возразил:— Ханиф чрезвычайно предан делу арабов.— Предан — это верно. Но ему не хватает благоразумия. Повторяю — он опасен.— Это окончательное мнение?— Да. И русские, и американцы оказывают давление… Вы поняли? — Генерал неопределенно указывал рукой куда-то вверх. — Я получил указания. Надо выполнить их аккуратно, в точности и без огласки. И относительно его ближайших сподвижников тоже — мало ли как они себя поведут в таких обстоятельствах? Ни к чему нам шум вокруг этого дела.— Ясно, господин генерал.— Что касается меня, — добавил генерал, — то я считаю профессора личностью выдающейся, настоящим реалистом — только реализм теперь не в моде. Уж эти политики… — Он развел руками как бы в знак собственного бессилия в данном случае и жестом отпустил полковника, напутствовав его на прощание: — Займитесь этим лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44