Его собственная пара в свое время выиграла немало призов, в том числе первый приз на выставке в Жантийи, и если уж придется уходить в отставку, то немалым утешением ему послужит возможность завести еще нескольких кошек, ходить на такие выставки, наслаждаясь скромным сознанием того, что ты признанный эксперт, и время от времени приносить домой кое-какие награды.
Эстелла, которая не так уж боготворила кошек, радовалась, однако, всему, что могло отвлечь ее Альфреда от работы, и любила выставки — единственное место, где они бывали вдвоем.
Но на этот раз, хотя среди экспонатов было несколько действительно замечательных, Баум никак не мог полностью переключиться на кошек. Печень все еще ныла. А из головы не шли события прошлой недели. Чувствуя, что он просто не имеет права тратить на это время, он все же не мог изгнать своего беса: сцены свидания в Булонском лесу…
— Тебя сегодня и выставка не радует, — заметила Эстелла.
— Ты права, к сожалению. Это из-за печени.
— Не о кошках думаешь, а о работе.
Баум улыбнулся.
— Смотри-ка, — сказал он. — Вот этот наверняка получит приз: хвост до чего пушист! И глаза оранжевые, обрати внимание. Очень перспективный кот!
Эстелла покачала головой:
— Альфред, ты просто невозможен!
— Знаю, детка. Но ведь я тебя предупреждал, когда мы поженились.
Он усмехнулся и запечатлел на ее щеке поцелуй.
Тем же воскресным днем в одном загородном доме в Иври проходило заседание центрального комитета французской компартии. Генеральным секретарем был избран Жак Фруассар, бывший рабочий-металлист из Валансьена. Он произнес трехчасовую речь. Отдавая дань своему предшественнику, он полностью, однако, отверг его политику альянса с социалистами в правительстве. «Франция нуждается в кардинальных социальных переменах, — провозгласил он. — А социалисты никаких перемен не желают: это капитулянты и реформисты. Объективно говоря, они агенты реакции. Мы, со своей стороны, должны предложить стране радикальную альтернативу — коммунистическую программу, направленную против большого капитала и защищающую интересы трудящихся».

Когда на следующий день открылась биржа, никто уже не обращал внимания на заголовки в газетах, все еще предсказывавшие победу левых на выборах. К концу дня на шестнадцать пунктов упали в цене акции. Кроме того, при международном обмене франки шли плохо. К закрытию биржи после всех перипетий этого дня курс франка по отношению к западногерманской марке оказался ниже, чем когда-либо. И начался в крупных масштабах нелегальный провоз франков через границу в чемоданах и портфелях, в автомобильных багажниках — процесс, который вскоре стал неуправляемым.
«Буржуазия демонстрирует отсутствие патриотизма, — подстрекала „Юманите“. — Только рабочий класс под руководством коммунистической партии способен защитить интересы нации».
В правлении Французского банка состоялось заседание, на котором были выработаны меры по защите курса франка. Однако ни одна из них не возымела эффекта. Страх перед левыми все больше овладевал умами биржевых маклеров, банкиров, промышленников, консультантов тех старых дам, которые изо всех сил старались прожить на годовой доход с капитала: инфляция захлестывала всех их с головой…
Глава 8
На следующий день после посещения кошачьей выставки Альфред Баум сделал простую вещь: он позвонил на работу Арману Сейнаку, главному редактору «Юманите» и члену политбюро компартии.
— Говорит Баум — заместитель начальника департамента безопасности, — начал он дружелюбно. — Я хотел бы повидаться с вами, господин Сейнак.
— Странно. Какое отношение я имею к контрразведке? Вы же занимаетесь шпионами, не так ли?
— Как правило. Я и не предполагаю, будто вы подходите под эту категорию. Тем не менее я бы хотел побеседовать с вами и могу поручиться, что для вас эта беседа окажется столь же интересной, сколь и для меня.
Наступило молчание. Потом Сейнак сказал:
— Перезвоню через десять минут. Какой у вас номер?
Баум назвал номер своего прямого телефона, и через десять минут действительно раздался звонок.
— Это Сейнак. Мой телефон в «Юма» прослушивается, — может, вашей же службой. Я перешел к другому аппарату…
«…И посоветовался с коллегами», — мысленно добавил Баум, а вслух произнес:
— Отлично. Повторяю: я бы хотел с вами встретиться. Сегодня же.
— Хорошо. Где?
— На нейтральной территории. И пусть об этом никто не знает. Жду вас на речном трамвайчике, который отходит от моста Альма в два семнадцать. Поднимитесь на верхнюю палубу и займите место в кормовой части. Приятно прогуляться по реке в такую жарищу.
— Договорились, я приду.
Баум выпил пива, съел сандвич и на служебной машине отправился к мосту Гренель, на остановку речного трамвая. Солнце с безоблачного неба палило нещадно, и он пожалел, что не оделся более подходяще для прогулки по реке. Усевшись на палубе, он надвинул шляпу на глаза, защищаясь от солнца, и тщательно перебрал в уме то, что надлежало сообщить коммунистическому лидеру. Промаха быть не должно. Игра стоит свеч.
На остановке возле Альма на палубу поднялись трое, один из них — высокий мужчина профессорской внешности, с гривой седых волос и орлиным профилем. Озираясь, будто ожидая ловушки, он прошел на корму. Когда он поравнялся с Баумом, тот приподнял шляпу.
— Господин Сейнак! Я узнал вас.
— Не могу ответить вам той же любезностью. Покажите, пожалуйста, свое удостоверение.
Сейнак опустился рядом и испытующе посмотрел на Баума.
— Вполне разумно, — Баум протянул ему удостоверение с фотографией и описанием примет. Сейнак внимательно изучил его.
— Бывают и провокации, — произнес он неопределенно.
— Знаю. Вот это мы и обсудим.
Сейнак не ответил, лишь достал пачку американских сигарет, предложил Бауму и закурил сам.
— Расскажу вам одну странную историю. Вас, наверно, удивит, почему я решил вам довериться. Ответ прост: у меня нет выбора. Вы поймете, как сильно я тут рискую, но в этом деле у нас общий интерес.
Сейнак молча кивнул.
— К нам по чистой случайности попали фотокопии документов государственной важности. Адресованы они, представьте, вам. Сразу скажу: если это не провокация и документы посланы с вашего ведома, то вы виновны в серьезном преступлении, и тогда мы, считайте, по разные стороны барьера. Если же это провокация, то наши интересы полностью совпадают.
Сейнак бросил на Баума взгляд из-под тяжелых век и медленно повернулся к нему всем телом, так что они оказались лицом к лицу. С минуту он молчал, потом задал вопрос:
— Магнитофон у вас с собой, господин Баум?
— Хотите, проверьте мои карманы, — ответил Баум. — Или можете говорить как угодно тихо, так, что ни одно подслушивающее устройство не возьмет. Мы должны быть честны друг с другом.
— Расскажите подробнее об этой провокации, вы, конечно, отдаете себе отчет, что это именно провокация. Иначе вы бы не разговаривали со мной, а просто задержали…
— Рассказать подробно о документах я не вправе. — Баум тщательно подбирал слова. — Но у меня есть основания думать, что вскоре будет предпринята еще одна попытка передать их вам.
— Разве они не у вас?
— Скажем так: должны быть у нас, но их нет. Во всяком случае, если я окажусь прав, то вам угрожает серьезная опасность: если секретные документы пробудут в ваших руках хотя бы полминуты, то вы ни за что не докажете, будто не стремились их заполучить, не намеревались использовать или передать третьему лицу.
— Мы политическая партия, а не шпионская организация, — сухо заметил Сейнак.
— Но вы также издаете газету, которая не всегда корректно нападает на правительство. Я должен вас предупредить, что если вы не примете мое предложение, а предпочтете получить эти документы и использовать их на страницах газеты, то попадете в глупое положение. Я ведь вам сказал, что они побывали в наших руках. И вы, естественно, понимаете, что мы бы не выпустили их в том виде, в каком они к нам попали. Скажем так: это несколько исправленные государственные секреты.
Сейнак ухмыльнулся.
— Стало быть, провокация превратилась в контрпровокацию. Кажется, вы, охотники за шпионами, называете это дезинформацией.
— Правильно. Но тут есть проблема. ДСТ, как вы догадываетесь, работает самостоятельно. Мы не посвящаем других в наши секреты. И я не могу гарантировать, что кто-нибудь — ну хоть префектура полиции — не разузнает про это дело, и уж они постараются поймать вас с поличным, прямо с документами. Вот что меня больше всего и беспокоит. И вот почему мне нужно ваше сотрудничество.
— Чего вы хотите?
— Чтобы вы помогли перехватить того, кто доставит документы. Сделать это можно только в здании редакции.
Сейнак не ответил. Они медленно проплывали как раз под древним Новым мостом и тихо покачивались на волнах, расходившихся от встречного судна.
— Я обязан посоветоваться с товарищами. Ваше предложение представляет определенную опасность.
— Прекрасно понимаю. Но, к сожалению, дело весьма срочное. Конверт может быть доставлен вам в любую минуту. Скорее всего в час пик, когда практически невозможно выследить посланца.
Теперь они плыли под мостом Нотр-Дам, собор сиял в солнечных лучах. Американские туристы в ослепительно белых майках толпились у огромных дверей. Сейнак поднялся.
— Я понимаю значение нашей встречи, — сказал он. — Позвоню через час. Но скажите еще одну вещь. Если кто-то будет арестован в здании редакции в момент передачи на мое имя конверта, а в конверте полным-полно государственных тайн, то ведь в этот момент я становлюсь уязвимым. Совершенно без всякой защиты, особенно если провокацию организовали вы сами.
— Вы правы, господин Сейнак, безусловно, правы. Вам следует самому решить, является ли наша встреча изощренным заговором или честной попыткой поймать коммунистическую партию на слове.
— Не понял.
— Вы ведь заявляете, будто вы истинно национальная партия, не зависящая ни от кого за рубежом. Так вот, требуется ваша помощь в деле, касающемся безопасности страны. В этом случае каждая национальная партия обязана помочь.
— В прошлом с нами не всегда обходились справедливо, поэтому мы так осторожны.
— Все, что я могу сейчас, — это пожелать вам сделать правильный выбор.
Баум встал, и они обменялись рукопожатием. «Не знаю, — сказал Баум про себя, глядя вслед уходящему. — Ну, не знаю — и все». — И покачал головой.

Рыжий Жан-Поль и его приятель Беранже, специалист по автомобилям, получили инструкции в понедельник: группа собралась в пассаже Сен-Дени примерно в то же время, когда Баум и Сейнак совершали свою странную прогулку по реке. Эти двое ушли с собрания группы порознь — Жан-Поль все в той же черной кожаной куртке, надетой прямо поверх майки, и в джинсах, и Беранже в помятом костюме, который сидел на нем свободно и позволял скрыть некоторую выпуклость — пистолет «берет-та» в кобуре. Их обоих разозлило, что срок операции перенесен.
Они встретились снова в половине шестого в хозяйственном отделе большого магазина Бон Марше на улице Севр, где купили веревку, нож и кое-какие инструменты. Когда в шесть вечера магазин закрылся, Жан-Поль лежал за рулонами линолеума в отделе ковров, а Беранже прятался наверху в пустой комнате, примыкающей к бухгалтерии. Сразу после полуночи — к этому времени закончили свою работу уборщицы — приятели встретились на первом этаже. Когда двое сторожей совершали свой очередной обход, Жан-Поль и Беранже напали на них сзади — их лица были скрыты масками из чулок. Один из сторожей оказал сопротивление и получил сокрушительный удар по затылку заранее купленным здесь же молотком. Второй поднял руки.
Сторожей с кляпами во рту и связанных по рукам и ногам оставили лежать за грудами коробок. Приятели направились в комнату охраны, расположенную возле служебного входа. Там они обнаружили третьего стража, который, глянув в дуло пистолета Беранже, мгновенно сообразил, что благоразумие — это та же доблесть. Его тоже связали — для того и была куплена веревка.
— Приступим к работе? — спросил Беранже. — Где тут что?
— Ступай за мной, я на прошлой неделе все разузнал…
Они вернулись в подвал, при тусклом свете фонариков отыскали дорогу к складу. Здесь громоздились товары для кухни: холодильники, плиты, серванты.
— Вот эта подойдет, — сказал Жан-Поль.
Они сняли с одного из холодильников картонную коробку и, стараясь ее не повредить, поднялись с нею на первый этаж, а оттуда вышли в крытый двор, где обычно разгружали товар. Здесь бок о бок стояли пять автомобилей, принадлежащих магазину.
— Ключи где?
— Висят в конторе. — Жан-Поль действительно все разузнал.
Беранже погрузил картонную коробку в кузов одной из машин, Жан-Поль ловко включил зажигание проволочкой, которую вынул из кармана куртки. Машина ожила, в ночи звук мотора казался опасно громким.
— Давай побыстрей!
Беранже отомкнул замок раздвижных ворот, машина медленно выехала на боковую улицу. Он закрыл и запер ворота, сунул ключи в карман, забрался в кабину, и они не спеша двинулись в сторону Менильмонтан.
— Порядок, без проблем, — одобрительно сказал Беранже.
— Говна пирога, — согласился Жан-Поль. — Только сторожей, мне сдается, надо было прикончить — просто ради безопасности. Завтра-то крупное дельце предстоит.
Они ехали по опустевшим улицам, углубляясь в лабиринт переулков одного из самых бедных кварталов Парижа, мимо обветшавших домов, магазинчиков и гаражей. За авеню Гамбетта и вовсе пошли пустыри, какие-то будки и лачуги. Наконец остановились. Беранже вышел, отомкнул висячий замок на дверях гаража и отступил в сторону, пока Жан-Поль заезжал внутрь.
В течение следующего часа приятели трудились не покладая рук: меняли номерные знаки и закрашивали номера на дверцах кабины. С помощью подходящего трафарета Беранже нарисовал другие цифры. Жан-Поль отыскал в своей коллекции ключей подходящий, чтобы включать зажигание. Еще он проверил уровень воды и масла, состояние аккумулятора и покрышек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31