Выбор супер, советую
Я не была в этом так уверена. Хоакин утверждал, что не женат, и это, без сомнения, давало ему свободу (свободу для чего? от кого?). Он приходил на вечеринки со своей спутницей, как кто-то приходит в старой поношенной куртке, в которой чувствует себя удобно, которую не страшно кинуть в какое-нибудь кресло и забыть о ней. Я всегда считала, что он просто рисуется, что Хоакину нужна его куртка.
33% населения полагает, что женатые люди гораздо счастливее одиноких. Поэтому, несмотря на неудачи, практически все пытаются снова вступить в брак. Это были данные ЦСИ. Как расшифровывается эта аббревиатура, я не знала. Журнал был испанский, хотя, возможно, эта статистика не подходила для Аргентины. «„Что несет в себе любовь», – называлась статья. – Когда она возникает? Как протекает? Когда умирает?» Четыре страницы с фотографиями и рассказами этих людей (я смогла бы угадать, о чем история каждой пары, просто посмотрев на их лица). Но журнал заканчивался репортажем о Билле Гейтсе. Билл чесал затылок и показывал большой нарост из золота на одном из пальцев.
Возможно, они правы, и брак – это что-то похожее на экстремальный спорт. Но тогда я не готова к браку: мне не нравится спорт, мне не нравится рисковать.
Самолет Сантьяго только что приземлился, вместе с рейсами из Мадрида и Майами. Встречающие выстроились у ограждения, некоторые поднимали картонные таблички, где крупными буквами были написаны имена. Частники и таксисты предлагали свои услуги. Я взглянула на одну из металлических стен и стерла румяна со щек. Интересно, Сантьяго сильно изменился за это время? Я его сразу же узнаю? Я убрала журналы в сумку и еще раз взглянула на себя. И тут я увидела его в зеркале.
2
Есть два типа людей: одни путешествуют с кучей чемоданов, другие берут с собой только дорожную сумку. Сантьяго принадлежал ко второму типу. В этой сумке, наподобие той, с которой я хожу на пляж, находилось все, что ему понадобится в Буэнос-Айресе и Рио.
Диего сидел на диване в гостиной – когда он начал курить? Он затушил сигарету в стеклянной пепельнице и пошел нас встречать.
– Диего, – я стояла в прихожей перед сумкой Сантьяго, между ними, – это Сантьяго.
У них было одинаковое телосложение, только Диего был немного повыше. Они обменялись взглядами, и, находясь между ними, я чувствовала себя неловко, желая что-нибудь сделать; наконец они пожали друг другу руки, словно им из мозга только что поступил приказ. Я спросила себя, смогут ли они подружиться за эти дни. Я не была уверена, что хочу, чтобы это произошло.
– Августин в лагере, так что ты можешь расположиться в его комнате, – сказала я, будто это только что пришло мне в голову.
Сантьяго поставил сумку на пол, около висящего на стене мексиканского ковра. Он внимательно осмотрел книги и футбольные плакаты.
– «Ривер», – сказал он и замолчал.
Как всегда, казалось, что он бесстыдно наслаждается своим молчанием, той неловкостью, которое влечет за собой его молчание. Я попыталась его заполнить.
– Здесь немного шумно и нет кондиционера. Если тебе станет жарко, можешь открыть окно или включить вентилятор. – Я указала на аппарат, который мы привезли из дома отца Диего; мы им не пользовались.
Диего не произнес ни слова. Он даже не спросил Сантьяго, как тот доехал.
– Вот… еще можешь брать коку из холодильника, – сказала я, и Диего рассмеялся, словно я только что рассказала какой-то анекдот.
Мы вышли из комнаты Августина. Я пошла на кухню и принесла напитки и стаканы. Отодвинула подносом синюю пачку с изображением дыма и цыганки и снова взглянула на пачку: Сантьяго однажды угощал меня такими сигаретами, еще там, в Париже, после этого ни разу я не видела, чтобы он курил.
– Когда ты начал курить? – спросила я Диего.
Он не ответил. Сантьяго поднес стакан к свету и посмотрел на темную жидкость.
– Значит, ты снимаешь кино, – сказал Диего и протянул Сантьяго сигарету. Он говорил с некоторым высокомерием, будто хотел показать, что все прекрасно знает, но ему все равно. Конечно же, он ничего не знал. «Ревнует», – подумала я.
– Да… но я давно уже ничего не снимал.
«Короткометражку, – произнесла я про себя, – недавно снял короткометражку про психоаналитика» – и посмотрела на руки Сантьяго, которые лежали у него на коленях.
– Я понял для себя, что можно прекрасно жить, ничего не снимая.
– Мне кажется, что ты вообще можешь жить, ничего не делая. – Мне самой не понравился звук моего голоса и тот сарказм, с которым я это произнесла.
Сантьяго и Диего одновременно подняли свои стаканы и выпили еще по глотку. Дым поднимался над их головами.
Сантьяго смотрел сквозь меня, словно я была невидима. Он подошел к серванту, где стояли мои фотографии, фотографии Диего и нас по отдельности с Августином. Еще фотография Августина, которую я сделала на площади Кортасара.
Я повернулась к нему, словно ожидая приговора. Приговора моему сыну. Когда Августин видел кого-то впервые, он, без капли смущения, внимательно рассматривал человека. Затем он классифицировал его по лицу. Он делил людей на категории, словно это были мультики: хорошие и плохие. Категории, которые, возможно, не подходят Сантьяго. Вот бы было так просто определять тип людей, как на картинках или в первых картинах немого кино: например, плохие всегда носят усы. Но, насколько я помню, Хичкок своим фильмом «Жилец» положил этому конец.
Диего взял фотографию у него из рук и посмотрел на нее.
– Августин, как и ты, всегда смеется глазами. – Он говорил это мне, но смотрел на Сантьяго.
– Кто-нибудь хочет воды? – спросила я. Это был глупый вопрос, но мне нужен был предлог, чтобы выйти из гостиной.
На кухне я оперлась на стену, держа в руках стакан воды. «Ну хорошо, – подумала я. – Он приехал. И? Что-то изменилось?» Я задавала себе этот вопрос с того момента, как увидела его, час назад, в зеркале в аэропорту. Я тщательно прислушивалось к своему организму: с желудком ничего не происходило, с головой тоже, да и в остальных частях тела я ничего необычного не ощущала. За исключением чувств, которые находились в напряжении, словно ожидая, что он сделает что-то, на что нужно будет реагировать.
В машине Сантьяго положил руку мне на плечо, но почти сразу ее убрал. Тогда я тоже еще четко не понимала, что чувствую. Радио было выключено, и мы слушали только звук дворников, очищающих стекло, и шум дождя на асфальте. Я разглядывала его в профиль и анфас, пока вела машину. Мы проехали парковую зону, где повсюду были столбы с афишами и стояла евангелистская церковь. По краям дороги начали появляться низкие кирпичные домики, заборы и телевизионные антенны. Я грызла ногти, мне хотелось извиниться за эти части города, словно это были остатки обеда на накрытом к ужину столе. «Надеюсь, тебе понравится Буэнос-Айрес», – сказала я. Он сидел, свесив руки между ног, как это делают старухи.
3
Вода над моей головой всегда помогала мне забыться или думать только о хорошем, хотя я не могла найти, о чем подумать.
Я вышла из душа, вытерлась полотенцем, которым до меня вытирался Диего, и намазала ноги и ягодицы азиатским кремом, который посоветовала мне Адри. В инструкции по применению, написанной на тюбике, рекомендовалось наносить его, массируя кожу по часовой стрелке на протяжении нескольких минут, но я всегда ленилась это делать. Я посмотрела на кожу на своих бедрах: не было похоже, что она стала лучше, но в этом-то и заключался секрет кремов – всегда можно предположить, что, если их не использовать, состояние кожи ухудшится. Я заглянула в шкафчик. Крем против морщин, воск для депиляции, антицеллюлитный крем; мне не хотелось, чтобы Сантьяго все это увидел. Я убрала все это в косметичку и села на край ванны высушить волосы.
Я забыла взять с собой одежду, и мне пришлось выйти, завернувшись в полотенце. Открыв дверь, я столкнулась с Сантьяго, косметичка выпала у меня из рук.
Сантьяго поднял с пола тушь, подводку и воск для депиляции и протянул мне все это, даже не взглянув. Казалось, что он специально ждал, когда я выйду.
– Диего уехал. Он сказал, чтобы ты выбрала место, куда можно пойти поужинать.
– Ладно, – сказала я и закрылась у себя в комнате.
Я уставилась в шкаф, но на самом деле прислушивалась к звукам в ванной. Примерно минуту я стояла, не двигаясь, с лифчиком в руках, слушая, как Сантьяго тихонько вздыхает, прямо как Августин, когда он, будучи совсем ребенком, обрызгивал цветы. Потом я услышала, как он открыл дверь. Он не спустил воду.
– Пойдем прогуляемся по Корриентес, это главный проспект Буэнос-Айреса, где расположены театры и кинотеатры.
Мы сидели на диване, окутанные запахом моего шампуня.
– Буэнос-айресский Бродвей.
– Что-то типа того. Я покажу тебе обелиск. Мне нужно будет встретиться с подругами, но ты, если хочешь, можешь погулять. Ты можешь сходить на площадь Конгресса, на проспект Майо, попить шоколада с пончиками в «Тортони», – это типичный аргентинский кафетерий.
Я разложила на столе план города и поставила стрелочку: «Тортони».
– Вот здесь. – Я дала ему карманный путеводитель, иллюстрированный фотографиями и рисунками, который Сантьяго рассеянно пролистал и положил на стол.
Было похоже, что он не собирался никуда идти. Он даже не переоделся.
Я посмотрела на аквариум, наверное, самый выделяющийся элемент декорации нашей гостиной в классическом стиле. Библиотека, с переплетами книг Диего, лампы дневного света и дубовая мебель, которую выбирал Диего. Если не обращать внимания на семейные фотографии, то можно было бы сказать, что это дом мужчины, одинокого мужчины. Однако, если бы мне предоставили выбор, я бы, наверное, не захотела ничего менять. Я осматривала дом, как, возможно, его осматривал Сантьяго, или я просто искала тему для разговора в этой мебели и предметах, но не находила ее. О чем я разговаривала с Сантьяго в Париже?
«Сейчас он меня об этом спросит, – подумала я. – Почему он не спрашивает? Почему он не спрашивает, знает ли Диего?»
– Пойдем, – сказала я наконец. У меня болели мышцы лица от того, что я старалась сохранить улыбку, которая казалась одновременно сердечной и трусливой.
4
Веро настаивала на срочной встрече в «Ла-Пас». На самом деле у нее в это время был сеанс у психолога, но она отменила его, поэтому мы и сидели там втроем, перед нашими кружками с пивом и не спешили прикуривать, словно сигареты были ритуальными свечами. Бар служил реабилитационной клиникой: Веро стала жертвой несчастной любви, и мы должны были поддержать ее и помочь ей вновь не ошибиться, по крайней мере не таким же образом.
Адри опять ссылалась на «Женщин, которые слишком любят» Робин Норвуд. Мне бы очень хотелось посмотреть на эту Робин, но это была карманная книга в мягком переплете, сильно потрепанная и помеченная звездочками, символами любви и квадратиками. Сама же Адриана, счастливая со своим стабильным партнером, казалась лучшей иллюстрацией этой книги. Она даже была похожа на девушку с обложки, когда прикрывала глаза черным веером, как в соответствующих фильмах.
Я не верила Норвуд. Само название было нелепым: как можно любить слишком? Ты либо любишь, либо нет. Кроме всего прочего, я была уверена, что любовь – это подарок судьбы, и мы ничего не можем с этим nor делать.
– …Поменяй все, что можешь. Это значит, что ты изменишься сама! – Адри цитировала советы с возрастающей интонацией. – Перестань чувствовать необходимость превосходства. Также перестань чувствовать необходимость ссориться…
– А ты когда-нибудь следовала хоть одному из этих советов? – спросила Веро.
– Конечно. Этому, под названием «А-а». Одна из лучших стратегий.
Мы посмотрели на нее непонимающе.
– Например, Клаудио говорит мне что-то, что меня злит, или глупо оправдывается, почему он пришел поздно, а я говорю ему: «А-а» – и продолжаю спать, или мыть посуду, или еще что-нибудь. Еще я следовала «Мэри».
– Кто такая Мэри?
– Это одна из пациенток Робин. – Адри нашла нужную страницу. – «Моя жизнь протекает божественно, и я расту в мире, любви и согласии каждый день».
Известно, что никто не может думать о противоположных вещах одновременно…
– Я могу.
– …Мэри поняла, что, заняв все свои мысли этим успокаивающим внушением, она может молчать и расслабляться.
– И что, ты тоже говоришь себе: «Моя жизнь протекает божественно»?
– Перестань меня перебивать. Нет, я говорю себе: «Ты красивая, ты талантливая, у тебя замечательная работа, мужчины тебя обожают». – Она перешла к последней части: «Внушения» – два раза в день, по три минуты, смотритесь в зеркало и говорите вслух: «Мэри, я тебя люблю и принимаю такой, какая ты есть». Давай, Веро, повторяй за мной. – Она достала из сумочки маленькое круглое зеркало и протянула ей: – «Веро, я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты есть».
Мне казалось, что все смотрят на нас.
– Веро, я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты, – повторила Веро и вернула зеркальце.
– Такой, какая ты есть, – поправила ее Адри. Она подозвала официанта, и мы заказали еще по пиву.
Интересно, Сантьяго пьет шоколад с пончиками в «Тортони»? Веро пошла в туалет; может быть, она пошла повторить фразу перед зеркалом, там висело большое зеркало, и можно было видеть себя в полный рост. Она вернулась через несколько минут более оживленная. Похоже, это средство подействовало.
– А, кроме Норвуд, ты можешь еще что-нибудь придумать? Вроде того, чтобы говорить мужчинам, что они красивы?
– Да. Когда с Клаудио становится совсем тяжело, я занимаюсь своими цветами: я их поливаю, разговариваю с ними, покупаю им новые горшки, удобрения…
– У меня тоже есть, вернее, было одно средство, – сказала я, – смотреть «Манхэттен».
– Это тот, что с Вуди Алленом?
– Да. – Я открыла страницу наугад. Это было начало главы: «Выздоровление и близость: как залатать брешь». Брак – это путешествие в неизвестном направлении… понимание того, что люди должны узнать не только то, что они не знают еще друг о друге, но и то, что они еще не знают о самих себе.
– Интересно, – сказала Адри и забрала у меня книгу, – дело в том, что у каждой женщины своя типология.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
33% населения полагает, что женатые люди гораздо счастливее одиноких. Поэтому, несмотря на неудачи, практически все пытаются снова вступить в брак. Это были данные ЦСИ. Как расшифровывается эта аббревиатура, я не знала. Журнал был испанский, хотя, возможно, эта статистика не подходила для Аргентины. «„Что несет в себе любовь», – называлась статья. – Когда она возникает? Как протекает? Когда умирает?» Четыре страницы с фотографиями и рассказами этих людей (я смогла бы угадать, о чем история каждой пары, просто посмотрев на их лица). Но журнал заканчивался репортажем о Билле Гейтсе. Билл чесал затылок и показывал большой нарост из золота на одном из пальцев.
Возможно, они правы, и брак – это что-то похожее на экстремальный спорт. Но тогда я не готова к браку: мне не нравится спорт, мне не нравится рисковать.
Самолет Сантьяго только что приземлился, вместе с рейсами из Мадрида и Майами. Встречающие выстроились у ограждения, некоторые поднимали картонные таблички, где крупными буквами были написаны имена. Частники и таксисты предлагали свои услуги. Я взглянула на одну из металлических стен и стерла румяна со щек. Интересно, Сантьяго сильно изменился за это время? Я его сразу же узнаю? Я убрала журналы в сумку и еще раз взглянула на себя. И тут я увидела его в зеркале.
2
Есть два типа людей: одни путешествуют с кучей чемоданов, другие берут с собой только дорожную сумку. Сантьяго принадлежал ко второму типу. В этой сумке, наподобие той, с которой я хожу на пляж, находилось все, что ему понадобится в Буэнос-Айресе и Рио.
Диего сидел на диване в гостиной – когда он начал курить? Он затушил сигарету в стеклянной пепельнице и пошел нас встречать.
– Диего, – я стояла в прихожей перед сумкой Сантьяго, между ними, – это Сантьяго.
У них было одинаковое телосложение, только Диего был немного повыше. Они обменялись взглядами, и, находясь между ними, я чувствовала себя неловко, желая что-нибудь сделать; наконец они пожали друг другу руки, словно им из мозга только что поступил приказ. Я спросила себя, смогут ли они подружиться за эти дни. Я не была уверена, что хочу, чтобы это произошло.
– Августин в лагере, так что ты можешь расположиться в его комнате, – сказала я, будто это только что пришло мне в голову.
Сантьяго поставил сумку на пол, около висящего на стене мексиканского ковра. Он внимательно осмотрел книги и футбольные плакаты.
– «Ривер», – сказал он и замолчал.
Как всегда, казалось, что он бесстыдно наслаждается своим молчанием, той неловкостью, которое влечет за собой его молчание. Я попыталась его заполнить.
– Здесь немного шумно и нет кондиционера. Если тебе станет жарко, можешь открыть окно или включить вентилятор. – Я указала на аппарат, который мы привезли из дома отца Диего; мы им не пользовались.
Диего не произнес ни слова. Он даже не спросил Сантьяго, как тот доехал.
– Вот… еще можешь брать коку из холодильника, – сказала я, и Диего рассмеялся, словно я только что рассказала какой-то анекдот.
Мы вышли из комнаты Августина. Я пошла на кухню и принесла напитки и стаканы. Отодвинула подносом синюю пачку с изображением дыма и цыганки и снова взглянула на пачку: Сантьяго однажды угощал меня такими сигаретами, еще там, в Париже, после этого ни разу я не видела, чтобы он курил.
– Когда ты начал курить? – спросила я Диего.
Он не ответил. Сантьяго поднес стакан к свету и посмотрел на темную жидкость.
– Значит, ты снимаешь кино, – сказал Диего и протянул Сантьяго сигарету. Он говорил с некоторым высокомерием, будто хотел показать, что все прекрасно знает, но ему все равно. Конечно же, он ничего не знал. «Ревнует», – подумала я.
– Да… но я давно уже ничего не снимал.
«Короткометражку, – произнесла я про себя, – недавно снял короткометражку про психоаналитика» – и посмотрела на руки Сантьяго, которые лежали у него на коленях.
– Я понял для себя, что можно прекрасно жить, ничего не снимая.
– Мне кажется, что ты вообще можешь жить, ничего не делая. – Мне самой не понравился звук моего голоса и тот сарказм, с которым я это произнесла.
Сантьяго и Диего одновременно подняли свои стаканы и выпили еще по глотку. Дым поднимался над их головами.
Сантьяго смотрел сквозь меня, словно я была невидима. Он подошел к серванту, где стояли мои фотографии, фотографии Диего и нас по отдельности с Августином. Еще фотография Августина, которую я сделала на площади Кортасара.
Я повернулась к нему, словно ожидая приговора. Приговора моему сыну. Когда Августин видел кого-то впервые, он, без капли смущения, внимательно рассматривал человека. Затем он классифицировал его по лицу. Он делил людей на категории, словно это были мультики: хорошие и плохие. Категории, которые, возможно, не подходят Сантьяго. Вот бы было так просто определять тип людей, как на картинках или в первых картинах немого кино: например, плохие всегда носят усы. Но, насколько я помню, Хичкок своим фильмом «Жилец» положил этому конец.
Диего взял фотографию у него из рук и посмотрел на нее.
– Августин, как и ты, всегда смеется глазами. – Он говорил это мне, но смотрел на Сантьяго.
– Кто-нибудь хочет воды? – спросила я. Это был глупый вопрос, но мне нужен был предлог, чтобы выйти из гостиной.
На кухне я оперлась на стену, держа в руках стакан воды. «Ну хорошо, – подумала я. – Он приехал. И? Что-то изменилось?» Я задавала себе этот вопрос с того момента, как увидела его, час назад, в зеркале в аэропорту. Я тщательно прислушивалось к своему организму: с желудком ничего не происходило, с головой тоже, да и в остальных частях тела я ничего необычного не ощущала. За исключением чувств, которые находились в напряжении, словно ожидая, что он сделает что-то, на что нужно будет реагировать.
В машине Сантьяго положил руку мне на плечо, но почти сразу ее убрал. Тогда я тоже еще четко не понимала, что чувствую. Радио было выключено, и мы слушали только звук дворников, очищающих стекло, и шум дождя на асфальте. Я разглядывала его в профиль и анфас, пока вела машину. Мы проехали парковую зону, где повсюду были столбы с афишами и стояла евангелистская церковь. По краям дороги начали появляться низкие кирпичные домики, заборы и телевизионные антенны. Я грызла ногти, мне хотелось извиниться за эти части города, словно это были остатки обеда на накрытом к ужину столе. «Надеюсь, тебе понравится Буэнос-Айрес», – сказала я. Он сидел, свесив руки между ног, как это делают старухи.
3
Вода над моей головой всегда помогала мне забыться или думать только о хорошем, хотя я не могла найти, о чем подумать.
Я вышла из душа, вытерлась полотенцем, которым до меня вытирался Диего, и намазала ноги и ягодицы азиатским кремом, который посоветовала мне Адри. В инструкции по применению, написанной на тюбике, рекомендовалось наносить его, массируя кожу по часовой стрелке на протяжении нескольких минут, но я всегда ленилась это делать. Я посмотрела на кожу на своих бедрах: не было похоже, что она стала лучше, но в этом-то и заключался секрет кремов – всегда можно предположить, что, если их не использовать, состояние кожи ухудшится. Я заглянула в шкафчик. Крем против морщин, воск для депиляции, антицеллюлитный крем; мне не хотелось, чтобы Сантьяго все это увидел. Я убрала все это в косметичку и села на край ванны высушить волосы.
Я забыла взять с собой одежду, и мне пришлось выйти, завернувшись в полотенце. Открыв дверь, я столкнулась с Сантьяго, косметичка выпала у меня из рук.
Сантьяго поднял с пола тушь, подводку и воск для депиляции и протянул мне все это, даже не взглянув. Казалось, что он специально ждал, когда я выйду.
– Диего уехал. Он сказал, чтобы ты выбрала место, куда можно пойти поужинать.
– Ладно, – сказала я и закрылась у себя в комнате.
Я уставилась в шкаф, но на самом деле прислушивалась к звукам в ванной. Примерно минуту я стояла, не двигаясь, с лифчиком в руках, слушая, как Сантьяго тихонько вздыхает, прямо как Августин, когда он, будучи совсем ребенком, обрызгивал цветы. Потом я услышала, как он открыл дверь. Он не спустил воду.
– Пойдем прогуляемся по Корриентес, это главный проспект Буэнос-Айреса, где расположены театры и кинотеатры.
Мы сидели на диване, окутанные запахом моего шампуня.
– Буэнос-айресский Бродвей.
– Что-то типа того. Я покажу тебе обелиск. Мне нужно будет встретиться с подругами, но ты, если хочешь, можешь погулять. Ты можешь сходить на площадь Конгресса, на проспект Майо, попить шоколада с пончиками в «Тортони», – это типичный аргентинский кафетерий.
Я разложила на столе план города и поставила стрелочку: «Тортони».
– Вот здесь. – Я дала ему карманный путеводитель, иллюстрированный фотографиями и рисунками, который Сантьяго рассеянно пролистал и положил на стол.
Было похоже, что он не собирался никуда идти. Он даже не переоделся.
Я посмотрела на аквариум, наверное, самый выделяющийся элемент декорации нашей гостиной в классическом стиле. Библиотека, с переплетами книг Диего, лампы дневного света и дубовая мебель, которую выбирал Диего. Если не обращать внимания на семейные фотографии, то можно было бы сказать, что это дом мужчины, одинокого мужчины. Однако, если бы мне предоставили выбор, я бы, наверное, не захотела ничего менять. Я осматривала дом, как, возможно, его осматривал Сантьяго, или я просто искала тему для разговора в этой мебели и предметах, но не находила ее. О чем я разговаривала с Сантьяго в Париже?
«Сейчас он меня об этом спросит, – подумала я. – Почему он не спрашивает? Почему он не спрашивает, знает ли Диего?»
– Пойдем, – сказала я наконец. У меня болели мышцы лица от того, что я старалась сохранить улыбку, которая казалась одновременно сердечной и трусливой.
4
Веро настаивала на срочной встрече в «Ла-Пас». На самом деле у нее в это время был сеанс у психолога, но она отменила его, поэтому мы и сидели там втроем, перед нашими кружками с пивом и не спешили прикуривать, словно сигареты были ритуальными свечами. Бар служил реабилитационной клиникой: Веро стала жертвой несчастной любви, и мы должны были поддержать ее и помочь ей вновь не ошибиться, по крайней мере не таким же образом.
Адри опять ссылалась на «Женщин, которые слишком любят» Робин Норвуд. Мне бы очень хотелось посмотреть на эту Робин, но это была карманная книга в мягком переплете, сильно потрепанная и помеченная звездочками, символами любви и квадратиками. Сама же Адриана, счастливая со своим стабильным партнером, казалась лучшей иллюстрацией этой книги. Она даже была похожа на девушку с обложки, когда прикрывала глаза черным веером, как в соответствующих фильмах.
Я не верила Норвуд. Само название было нелепым: как можно любить слишком? Ты либо любишь, либо нет. Кроме всего прочего, я была уверена, что любовь – это подарок судьбы, и мы ничего не можем с этим nor делать.
– …Поменяй все, что можешь. Это значит, что ты изменишься сама! – Адри цитировала советы с возрастающей интонацией. – Перестань чувствовать необходимость превосходства. Также перестань чувствовать необходимость ссориться…
– А ты когда-нибудь следовала хоть одному из этих советов? – спросила Веро.
– Конечно. Этому, под названием «А-а». Одна из лучших стратегий.
Мы посмотрели на нее непонимающе.
– Например, Клаудио говорит мне что-то, что меня злит, или глупо оправдывается, почему он пришел поздно, а я говорю ему: «А-а» – и продолжаю спать, или мыть посуду, или еще что-нибудь. Еще я следовала «Мэри».
– Кто такая Мэри?
– Это одна из пациенток Робин. – Адри нашла нужную страницу. – «Моя жизнь протекает божественно, и я расту в мире, любви и согласии каждый день».
Известно, что никто не может думать о противоположных вещах одновременно…
– Я могу.
– …Мэри поняла, что, заняв все свои мысли этим успокаивающим внушением, она может молчать и расслабляться.
– И что, ты тоже говоришь себе: «Моя жизнь протекает божественно»?
– Перестань меня перебивать. Нет, я говорю себе: «Ты красивая, ты талантливая, у тебя замечательная работа, мужчины тебя обожают». – Она перешла к последней части: «Внушения» – два раза в день, по три минуты, смотритесь в зеркало и говорите вслух: «Мэри, я тебя люблю и принимаю такой, какая ты есть». Давай, Веро, повторяй за мной. – Она достала из сумочки маленькое круглое зеркало и протянула ей: – «Веро, я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты есть».
Мне казалось, что все смотрят на нас.
– Веро, я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты, – повторила Веро и вернула зеркальце.
– Такой, какая ты есть, – поправила ее Адри. Она подозвала официанта, и мы заказали еще по пиву.
Интересно, Сантьяго пьет шоколад с пончиками в «Тортони»? Веро пошла в туалет; может быть, она пошла повторить фразу перед зеркалом, там висело большое зеркало, и можно было видеть себя в полный рост. Она вернулась через несколько минут более оживленная. Похоже, это средство подействовало.
– А, кроме Норвуд, ты можешь еще что-нибудь придумать? Вроде того, чтобы говорить мужчинам, что они красивы?
– Да. Когда с Клаудио становится совсем тяжело, я занимаюсь своими цветами: я их поливаю, разговариваю с ними, покупаю им новые горшки, удобрения…
– У меня тоже есть, вернее, было одно средство, – сказала я, – смотреть «Манхэттен».
– Это тот, что с Вуди Алленом?
– Да. – Я открыла страницу наугад. Это было начало главы: «Выздоровление и близость: как залатать брешь». Брак – это путешествие в неизвестном направлении… понимание того, что люди должны узнать не только то, что они не знают еще друг о друге, но и то, что они еще не знают о самих себе.
– Интересно, – сказала Адри и забрала у меня книгу, – дело в том, что у каждой женщины своя типология.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24