– Я хочу повидаться со своей бабушкой, – резко заявила я. – Я хочу услышать от нее самой, что, по ее мнению, я затеваю, как вы выражаетесь.
Маленький поджатый ротик тети Нины, казалось, стал еще меньше, а взгляд светлых глаз еще более беспокойным.
– Это, разумеется, исключено. Она не желает вас видеть. В ее возрасте она имеет право поступать так, как ей нравится, и вам она ничего не должна – ровным счетом ничего.
Я понимала, что она повторяет чужие слова. Это были слова, которые тете Нине велено было произнести, но когда она их произносила, я почувствовала в голосе этой маленькой женщины столь сильное чувство, что оно казалось почти осязаемым. И вдруг я поняла, что это было за чувство. Нина Горэм была испугана. Она была одержима таким смертельным страхом, с которым я редко когда сталкивалась. Но кого или чего она боялась, мне было неведомо. Уж конечно, она боялась не меня, хотя сила ее эмоций как-то заразила и меня, я тоже ощутила беспокойство и какой-то непонятный страх перед Силверхиллом – как если бы он не просто меня отвергал, но и чем-то угрожал.
Уэйн спокойно и твердо пришел мне на помощь.
– Давай, Нина, не будем сейчас об этом беспокоиться. Малли останется здесь на ночь, и я думаю, ей следует повидать с Джеральдом, поскольку как-никак он ее кузен. Надо показать ей дом ее предков. Если бы у меня было время, я бы сам это сделал, но мне надо посмотреть на фурункулы сына Палмера и на аллергическую сыпь миссис Нестор. – Он снова протянул мне руку, и опять глаза у него были добрые. Они говорили: успокойся, не обижайся, не обращай внимания. – До встречи, – повторил он слова, ранее сказанные его сыном, и вышел из комнаты прежде, чем я успела его поблагодарить за то, что он меня сюда доставил. С его уходом я ощутила потерю – как-будто у меня отняли руку, за которую я цеплялась.
Нина Горэм протянула руку к красной бархатной полоске материи с кисточками – она выполняла роль тесемки звонка и сама по себе представляла антикварную редкость, и я услышала где-то в глубине дома звон колокольчика. Больше она со мной не разговаривала. Демонстративно повернувшись ко мне спиной, она обратилась лицом к двери.
Никто не предложил мне сесть. Я бесцельно подошла к восьмиугольному столу и взяла в руки один из лежавших на нем журналов. Что именно я держу в руках, я поняла только когда, листая страницы, наткнулась на рекламу Донати. На эту картинку я никогда не могла смотреть без содрогания. Фотографии моих рук никак меня не трогали – здесь я занималась своим делом, а его я научилась делать неплохо. Но передо мной было мое лицо, снятое в три четверти. Благодаря искусству Грега в манипулировании осветительными лампами оно было гораздо красивее, чем в действительности. На фотографии была представлена во всех деталях лишь левая половина моего лица от светло-золотых волос до мягкой линии подбородка. Другая сторона была скрыта в тени, никакого шрама не было видно. Мою шею обвивало тяжелое ожерелье во флорентийском стиле работы Донати, а с мочки уха свисала тяжелая сережка с поддельным изумрудом. Я словно до сих пор чувствовала тяжесть этой подвески. Быстро положив журнал на место так, чтобы страницы захлопнулись, я спрашивала себя, видел ли кто-нибудь из обитателей дома эту фотографию и понял ли, кто для нее позировал.
Кейт Салуэй, как видно, находилась далеко от нас, в другом конце дома, потому что прошло довольно много времени, пока она пришла, причем я вошла запыхавшись.
– Кейт, пожалуйста, покажи мисс Райс ее комнату, – сказала тетя Нина. Затем, обращаясь ко мне, произнесла: – Вы встретитесь с семьей за обедом, в семь часов. А до тех пор вам, пожалуй, лучше всего оставаться у себя в комнате. – С этими словами, она по обыкновению стремительно, вышла, ни разу больше не взглянув на меня. Когда со мной заговорила Кейт Салуэй, она тоже на меня не смотрела.
– Ваша комната готова, мисс Райс. Комнаты для гостей находятся на третьем этаже.
Кейт пошла вверх по лестнице впереди меня; я следовала за ней, по пути внимательно вглядываясь во все окружающее: ведь это был, быть может, мой единственный шанс познакомиться с Силверхиллом. Я обратила внимание на выцветшие обои темно-красного цвета, на разные перила и грациозный полуовал лестничной клетки, располагавшейся рядом с «разделительной» стеной.
Кейт провела меня по второму этажу, и я увидела краем глаза гостиную и смежную с ней спальню.
– Комнаты миссис Нины, – пробормотала она и стала подниматься на последний этаж.
От меня не ускользнуло то обстоятельство, что на каждом этаже имелись стеклянные двери, выходившие на балконы фасадной башни. Арвилла Горэм живет по другую сторону стены, сказал мне Уэйн, но об этих сообщающихся дверях я знала еще до того, как он о них упомянул. В моей голове зрели мятежные планы.
– Здесь будет тихо, – заметила Кейт и указала мне на светлую комнату. Странное замечание – ведь в Силверхилле, похоже, всюду царила тишина.
Стены комнаты образовывали косой угол, ибо это была мансарда. Но потолок был высокий. В помещении было три слуховых окна с встроенными подоконниками, обложенными подушками. Занавески – из белой кисеи в горошек, а покрывало на массивной постели с пологом – из белой в крапинку синели. На полу в ногах постели меня ждал мой чемодан.
– Я вижу, – сказала я, криво улыбнувшись, – ваш брат контрабандой доставил мой багаж.
Карие глаза Кейт скользнули по моему лицу, после чего она быстро отвела взгляд, хотя у меня было такое ощущение, что она избегает прямо смотреть мне в лицо не из-за моей изуродованной щеки, а потому, что ей было велено проявлять сдержанность. По-видимому, Силверхилл наложил свою странную пагубную печать и на нее тоже, ибо это был еще один человек, который оставался здесь по какой-то таинственной причине, словно дом обладал какими-то незримыми щупальцами, которые не выпускали из своих тисков, если побег не совершался быстро.
Она пропустила мимо ушей мое замечание насчет чемодана и придирчиво провела рукой по верхушке полированного комода на ножках. Вряд ли на этой сверкающей поверхности могла быть пыль, но она критически осмотрела свои пальцы.
– Нам здесь так трудно находить служанок, – нервно произнесла она, как будто боялась молчания, а может, боялась услышать что-нибудь от меня. – Городские девушки не хотят ездить в такую даль, а жить тут постоянно они вообще отказываются. Слишком уж тут тихо, да к тому же у дома есть определенная репутация.
Это меня заинтересовало.
– Репутация? – переспросила я. На секунду она посмотрела в мою сторону. Мне бы хотелось, чтобы она избавилась от какого-то внутреннего напряжения и доброжелательно отнеслась ко мне, но, вероятно, неодобрение, столь явно выраженное тетей Ниной, исключало такую возможность.
– Ну, это довольно естественно, – сказала она и, вынув из кармана фартука тряпку, провела ей по крышке комода. – Понимаете, мы ведь не очень-то похожи на других людей.
Я уловила в ее словах какую-то извращенную гордость, как если бы непохожесть Силверхилла на все окружающее была чем-то похвальным.
Ее взгляд встретился с моим в зеркале, и она впервые не отвела глаз и также впервые ответила мне просто:
– Был такой период, когда я хотела стать медсестрой, но на первом году обучения отказалась от этой затеи и вернулась домой. Ваша бабушка всегда замечательно относилась к Элдену и ко мне. Ни ему, ни мне никогда не хотелось жить в каком-либо другом месте.
Мне это показалось странным, необъяснимым: Кейт была молода, привлекательна и, без сомнения, могла бы гораздо лучше устроить свою жизнь подальше от этого дома. Между тем она, как видно, приняла какое-то решение и, отвернувшись от зеркала, взглянула мне прямо в лицо. Мне нравился ее спокойный широкий лоб, добрые тонкие губы. Она не походила на женщину, стремящуюся участвовать в каких-то недобрых и бессмысленных сварах.
Слова, произнесенные ею вслед за тем, были для меня неожиданными.
– Я помню, как ваша мама привезла вас сюда. Вы были такой смышленой, хорошенькой крошкой. И ужасно любопытной! Стоило кому-нибудь повернуться к вам спиной, как вы тут же куда-нибудь забирались. Мне было в то время всего шестнадцать, но я очень хорошо вас помню.
Моя рука тут же протянулась к щеке.
– В таком случае вы должны знать, откуда у меня этот шрам.
В глазах ее промелькнула тревога, и она быстро отвернулась.
– Вы хотите сказать, вы сами этого не помните? Разве ваша мама вам не рассказывала?
– Мама просто не в силах была себя заставить говорить на эту тему, – ответила я. – Она считала, что о происшедшем лучше всего просто забыть – несчастный случай, и только. Но мне кажется, я никогда не смогу превозмочь последствий, которые этот случай имел для всей моей жизни, пока не узнаю точно, что же именно произошло.
Внезапно она вновь превратилась в экономку – куда только девалась молодая женщина, которая могла бы стать моим другом!
– Не мне говорить об этом, – сказала она, поджав губы. – Ваша бабушка заранее нас предупредила: никаких разговоров, никаких проявлений дружелюбия.
Теперь мне стали понятны ее крайняя настороженность в общении со мной, нежелание смотреть мне прямо в глаза. Я подозревала, что искренность гораздо более свойственна ее натуре.
– И все-таки вы сообщаете мне об этом? – сказала я. – Вы находите подобные приказания правильными и справедливыми?
Она повторила мои слова с некоторым намеком на чувство.
– Правильные? Справедливые? Да какое это имеет значение, когда приходится уживаться с реальностью и приспосабливаться к ней, насколько это возможно?
Я с удивлением мысленно спросила себя: с какой же это реальностью ей так трудно оказалось ужиться, что она выработала подобную философию?
– Я думаю, мне плохо удается приспосабливаться к чему-то, что мне не нравится, – сказала я. – Даже вот с этим. – И тут я дотронулась до своей щеки. – Похоже, мне свойственно стремление торопить события, чтобы заставить ситуацию как-то измениться к лучшему. Или, во всяком случае, попробовать изменить ее.
– Даже если в результате этих попыток вы разобьете свое сердце? – На этот раз она отбросила в сторону роль тушующейся экономки и заговорила как нормальный человек.
Она стояла возле двери, я – на другом конце комнаты, и мы откровенно глядели друг на друга, пытаясь разгадать, что каждая из нас собой представляет. Кейт Салуэй так же мало походила на обычную экономку, как ее брат на типичного садовника. Оба были скорее членами семьи, нежели ее слугами. В этой молодой женщине чувствовалась спокойная решимость, которую так хорошо было бы ощущать на моей стороне, если бы ее преданность не была отдана кому-то другому.
Она первая опустила глаза, и ее вновь охватило беспокойство. Ей явно хотелось ускользнуть от меня, положить конец наметившемуся между нами сближению.
– Если вам что-нибудь понадобится, около лестницы есть звонок, – сообщила она мне и повернулась к двери. Если бы я ее не остановила, она бы быстро удалилась.
– Пожалуйста, обождите минуточку. Вы не будете так любезны сказать, чьи комнаты где расположены, чтобы, выходя отсюда, я не забрела бы куда-нибудь по ошибке? Я знаю, что тетя Арвилла живет по другую сторону стены…
Она неохотно выполнила мою просьбу.
– Да, ее комнаты – на той стороне дома, на первом этаже. Уэйн и Крис Мартины живут тоже на той стороне, на втором этаже. Третий этаж сейчас используется как чердак. Комнаты миссис Нины, как вы видели, когда мы поднимались, – на этой стороне, на втором этаже. Апартаменты миссис Джулии – мы здесь всегда говорим "миссис Джулия" и "миссис Нина", чтобы не перепутать двух "миссис Горэм", – находятся в левом крыле, которое было пристроено к дому вскоре после того, как она появилась здесь в качестве новобрачной, а комнаты мистера Джеральда – в правом крыле. Но вообще-то говоря, мисс Райс, предполагается, что вы не должны бродить по всему дому.
Я улыбнулась.
– Боюсь, что я – не просто гостья. Это дом моих прародителей. Здесь выросла моя мать. Не скажете ли вы мне еще одну вещь, прежде чем уйдете? Сын доктора Мартина говорил о какой-то предстоящей в скором времени свадьбе. Кто собирается жениться в Силверхилле?
Мои слова неожиданно произвели прямо-таки потрясающее впечатление. Здоровый румянец на ее лице исчез, карие глаза вдруг заметали молнии. Не ожидала я, что в этой молодой женщине таится такой темперамент.
– Крис слишком много болтает! – воскликнула она. – Никакой свадьбы не будет – никогда, никогда! – Она резко повернулась и стремительно бросилась вниз по лестнице.
Какое-то мгновение я постояла, не двигаясь, удивленно глядя ей вслед. Но поскольку я не имела представления о причине этой неожиданной вспышки и совершенно не понимала, почему одна мысль о возможности чьей-то свадьбы могла так ее взволновать, я решила сосредоточиться на своих собственных делах.
Положив чемодан на постель и вешая в шкаф те немногие вещи, которые привезла с собой, я размышляла над трудными проблемами. Как мне увидеться с тетей Арвиллой и что я ей скажу, если мне удастся такую встречу организовать?
Как найти подход к полубезумной женщине и убедить ее в том, что ее много лет культивируемая уверенность в том, что она виновна в смерти своего отца, не соответствует действительности, что ее сестра Бланч точно знала, что произошло в тот день, и снабдила меня информацией, которая должна была освободить Арвиллу от чувства вины? Откуда мне знать, как могут повлиять на Арвиллу Горэм мои слова, сказанные столько лет спустя после тогдашних событий? Не об этой ли отвергаемой правде писала мама в своем тайном письме Джулии Горэм? Если это так, то почему престарелая дама говорит о шантаже и так яростно отвергает всякую мысль о встрече со мной? Что еще может скрываться за смертью дедушки Диа, о чем я, быть может, не знаю? Он упал с чердачной лестницы – это мама мне рассказала, и все, кроме моей матери, считали, что виновата в этом была бедная Арвилла; более того, утверждали, что она сознательно толкнула его с лестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33