OCR & SpellCheck: Larisa_F
«В паутине дней»: Селена; Москва; 1994
ISBN 5-88046-036-3
Аннотация
В предлагаемый читателям сборник вошли два романа – "Тайна «Силверхилла» Филлис Уитни и "В паутине дней" Эдны Ли, – которые не выходят из числа мировых бестселлеров.
Филлис Уитни
Тайна «Силверхилла»
Глава I
Я сошла с самолета в маленьком аэропорту штата Нью-Хемпшир и зашагала по летному полю. Ветер тут же начал трепать мою юбку и срывать белую соломенную шляпу у меня с головы.
Идя на посадку, мы сделали круг над горой Абенаки, и теперь, пересекая открытое поле, я могла видеть во всей красе ее скалистую вершину и поросшие сосновым лесом склоны, кое-где возвышавшиеся над холмистой местностью. Мама всегда называла ее Гора – гора с большой буквы; так же мысленно называла и я этот пик, который видела всего лишь раз в детстве. И вот теперь я привожу маму на родину, в Нью-Хемпшир, в последний раз: она уже никогда больше не сможет созерцать этот дорогой ее сердцу пейзаж.
Я шла по бетонному покрытию, придерживая обеими руками шляпу, издали увидела стоящий в ожидании длинный черный лимузин, который мог предназначаться только для одной цели. Тревога и неуверенность, которые я пыталась подавлять в себе, стремительно двигаясь навстречу катастрофе, заметно усилились, когда я окинула взглядом небольшую группу людей за оградой.
Я послала бабушке Джулии Горэм телеграмму, дерзко извещавшую ее о том, что я везу ее дочь Бланч домой, в Шелби. Я везла маму на родину, чтобы похоронить, согласно ее воле, на семейном участке местного кладбища. Телеграмма предупреждала также о том, что мама хотела, чтобы я посетила Силверхилл. Не было нужды добавлять, что это было не только ее, но и мое желание, и, пожалуй, даже не просто желание, а потребность.
Никакого ответа не последовало. К моему горю присоединилось негодование, и я отправила еще одну телеграмму, в которой указывала время своего прибытия и выражала надежду, что необходимые распоряжения будут отданы. Я не намерена была принять молчание бабушки за отказ.
Подойдя к ограде и глядя на ожидающий черный автомобиль, я мысленно спрашивала себя: придет ли кто-либо из членов совершенно мне неизвестной маминой семьи меня встречать, и если да, то кто именно? Бабушка Джулия, которой было уже под восемьдесят, вряд ли может прийти. Не придет и тетя Арвилла, старшая сестра мамы. Собственно говоря, в первую очередь именно из-за нее я и хотела посетить Силверхилл, хотя на первых порах не собиралась распространяться на этот счет. По моим сведениям, Ар-вилла Горэм была крайне неуравновешенной женщиной. Мне было также известно, что моя мать в какой-то степени винила себя за болезненное состояние духа Арвиллы. Собрав последние силы перед смертью, она возложила на меня весьма трудную миссию, касавшуюся Арвиллы, – трудную потому, что бабушка Джулия, предупреждала мама, будет всячески противодействовать выполнению моего долга.
Оставались еще мой кузен Джеральд Горэм и его мать Нина Горэм. Может, они придут.
Однако, когда я проходила через ограду, никто не бросил на меня вопрошающего взгляда. Никто не ждал меня и возле автомобилей, доставивших в аэропорт встречающих. Только когда я уже пересекала посыпанную гравием автомобильную стоянку, какой-то мужчина, беседовавший с шофером черного лимузина, повернул голову в мою сторону. Я понимала, что это наверняка не кузен Джеральд: во всяком случае, похоже, этот человек ждал меня.
На нем были деревенские вельветовые брюки с коричневыми заплатами на коленях, сильно потертые от постоянной носки, и пиджак цвета хаки. Не слишком подходящая одежда для человека, который собирается присутствовать на похоронах. Тем не менее он явно следил за моим приближением, а когда я замешкалась, сам подошел ко мне.
– Вы – Малинда Райс, – уверенным тоном произнес он. – Я – Элден Салуэй из Силверхилла. Меня прислала ваша бабушка.
Это был коренастый человек, лет сорока с небольшим, мускулистый и загорелый – несомненно, от постоянного пребывания на воздухе. По сравнению с его большой, ладно вылепленной головой торс мужчины был чуть коротковат. Песочного цвета волосы имели неухоженный вид, а густые рыжевато-коричневые брови низко нависали над светло-голубыми глазами. От этого его облик казался грубым и неприветливым, что контрастировало с удивительно хорошо очерченным нежным ртом.
Он не стал здороваться со мной за руку.
– Вон тот серый «Бентли» принадлежит Силверхиллу, – заявил он. – Можете туда сесть и подождать меня.
Видя, что он собирается уходить, я тронула его за руку.
– Все уже готово? Будет ли на кладбище кто-нибудь из Горэмов?
Внимательные светлые глаза, в которых было больше любопытства, нежели сочувствия, снова остановились на мне. Он быстро оглядел меня с головы до ног, задержав взгляд на шраме на моей щеке, который я не успела прикрыть.
– Вы очень похожи на портреты мисс Арвиллы, когда ока была молодой, – сказал он. – Но глаза у вас бабушкины. В семье они именуются аметистовыми. Это вы, наверное, знаете. Нет, никто из членов семьи на кладбище не придет, потому-то и послали меня. Вот записка, которую просила передать вам миссис Горэм.
Я взяла у него конверт. Значит, вот как оно будет. Никакого радушия, никаких соболезнований, хотя моя мать была младшей дочерью Джулии Горэм.
– Вы родственник? – спросила я, чувствуя себя уязвленной и вынужденной обороняться. Дело было не во мне: оскорбление нанесли моей матери.
Светлые брови поднялись, рот скривила усмешка.
– Я – садовник, мисс, – сказал он и шутливо отдал мне честь, приложив руку к виску, после чего направился к самолету, всем своим видом давая понять, что отнюдь не считает себя простым слугой.
Я двинулась в сторону серого «Бентли», с каким-то отвращением держа в руках негнущийся конверт знаменитой фирмы Горэм. Предполагалось ли, что я сяду на заднее сиденье и этот странный шофер-садовник торжественно доставит меня на кладбище? Я чувствовала, как невыплаканные слезы жгут мне глаза. Мне пришлось пережить десять страшных дней, закончившихся смертью мамы, так что нервы были на пределе. Я понимала: надо держать себя в руках. Если хочу выполнить эту злосчастную миссию, надо постараться как можно больше узнать о нынешней атмосфере в Силверхилле.
Я решительно открыла переднюю дверцу машины и уселась рядом с сиденьем водителя. Взвинченная до крайности, я не решалась сразу же вскрыть конверт с бабушкиной запиской. Вместо этого я сидела не двигаясь, разглядывала свои белые перчатки – не появилось ли на них после дороги каких-либо пятен, – потом осмотрела свои коричневые замшевые туфли – не запылились ли? Заправила выбившуюся из-под шляпы прядь и заново закрепила шпильками сбившейся вниз узел волос.
Я совершала все эти бессмысленные мелкие движения, потому что не в состоянии была сидеть в полной неподвижности, а также потому, что меня терзала обида за мать. Да и у меня самой происходящее вызывало чувство протеста. И помимо всего прочего я испытывала некоторый страх: каким образом я смогу осуществить то, о чем она так меня умоляла?
После кондиционированного воздуха самолета июньский полдень показался мне очень жарким. Достав пудреницу, я провела пуховкой по своему лоснящемуся носу, а потом быстро запудрила шрам на правой щеке. Собственно говоря, для этого-то я и носила с собой пудреницу. Если бы не шрам, я бы в зеркальце и не заглядывала. Солнце проникало в салон через открытое окно, освещая глубокий полумесяц возле моего рта так ярко, словно это были юпитеры в какой-нибудь студии или тот светильник в ресторане, который с какой-то намеренной беспощадностью обнажил его в тот вечер недели две назад, когда мы обедали с Грегом.
Теперь я была готова спрятать свою изуродованную щеку в благодатной тени, но сознательно не сделала этого, когда мне открылась истина насчет Грега. Что ж, я не могла его осуждать. Он обманул себя в той же мере, что и меня, но пробуждение к суровой действительности было для меня потрясением, я даже почувствовала физическое недомогание. Ведь в этот раз я забыла свои старые правила и оказалась слишком доверчивой. Самое лучшее – это держать голову высоко и не принимать сочувствия от кого бы то ни было. Мне оно было ни к чему. Я ощущала в себе изрядную долю самоуверенности, свойственной всем Горэмам, во всяком случае, блефовать я умела прекрасно. Мне незачем быть мягкой, глупой и слабой.
Захлопнув пудреницу, я спрятала ее в сумочку. Что было у меня безупречным, так это руки. Стянув перчатки, я внимательно разглядывала их в поисках утешения. Мои руки с длинными, тонкими, но сильными пальцами не были похожи на маленькие, пухленькие, нежные ручки мамы.
– Руки не только красивые, но и выражающие силу характера, – говаривал мистер Донати, наблюдая, как я подставляю под объектив фотоаппарата пальцы, унизанные тяжелыми перстнями знаменитой фирмы Донати. Мои руки призваны эффектно рекламировать эти перстни в журналах, распространявшихся по всей стране.
Я научилась хорошо использовать по крайней мере свои руки. Они стали нашим спасением, когда пошатнувшееся здоровье мамы заставило ее несколько лет назад оставить работу в магазине готового платья. Я ухватилась за единственную представившуюся возможность заработка. Меня никогда не привлекала профессия манекенщицы, но я овладела своим ремеслом и могла даже в какой-то мере им гордиться. Я работала много и всегда была занята. Но до появления Грега никому не приходило в голову фотографировать мое лицо. Это он заявил, что они не используют все мои возможности, ограничиваясь фотографированием рук. Это Грег сказал: "Давайте попробуем поснимать лицо" – и он же создал поразительные портреты, глядя на которые мне не верилось, что позировала для них я.
Внутренне вздрогнув, я попыталась отогнать печальные мысли. Меня ждали слишком тяжелые минуты в ближайшее время, чтобы предаваться скорби о том, что прошло и никогда не вернется.
Услышав медленные шаги позади машины, я обернулась. Четверо мужчин несли к лимузину серый гроб. При виде его я ощутила комок в горле. Меня охватила безумная тоска по матери. Ей было всего пятьдесят восемь лет. Женщина с нежной душой, она до последнего дня сохранила внешнее обаяние и привлекательность. Знающие люди говорили, что в семье Горэмов все женщины были красавицы. "Но я – не Горэм, – яростно твердила я про себя. – Я Малли Райс". Я сохранила фамилию отца, хотя сам он умер во Франции во время второй мировой войны и никого из членов его семьи не осталось на свете. Для меня он был во многих отношениях более реальной личностью, чем Горэмы, благодаря согретым любовью воспоминаниями мамы и всевозможным историям, которые она про него рассказывала. Так что я твердо решила: я буду Райс, никак не зависящей от Горэмов. Как только я выполню обещание, данное матери, я вернусь в Нью-Йорк и возобновлю прежнюю работу. Мистер Донати часто говорит, что мои руки всегда меня прокормят. Но ни в одну из тех студий, где может работать Грег, я не вернусь.
Гроб исчез из виду. Элден Салуэй подошел к машине и уселся рядом со мной. Он сразу же увидел невскрытый конверт у меня на коленях.
– Вы не собираетесь прочесть письмо своей бабушки?
Этот бесцеремонный вопрос рассердил меня.
– А что, это необходимо? Какая разница, прочту я его или нет, раз потом я все равно поеду с вами в Силверхилл? Что бы она там ни писала.
Он нажал на стартер, и двигатель откликнулся тихим шепотом.
– Со мной? – возмутился он. – Ну уж нет! Если я привезу вас с собой, она с меня голову снимет. Конечно, она и так снимает ее с меня раза два в неделю, но тем не менее я все еще тут, и, как видите, функционирую. Однако на этот раз она просто в бешенстве – так что я уж не стану рисковать.
Черный лимузин впереди нас тронулся, и мы двинулись следом за ним. Покинув аэропорт, мы ехали по шоссе, ведущему к городу Шелби. Я повернулась, чтобы лучше разглядеть Элдена Салуэя. Кто он – верный слуга, получивший от господской семьи кое-какие привилегии, или просто типичный в своей неотесанности житель Новой Англии? Прожив всю жизнь в Нью-Йорке, я, разумеется, не имела ни малейшего представления о семейных слугах, как, впрочем, и об обитателях господских усадеб, и Элден определенно не походил ни на один из известных мне литературных или театральных персонажей. Он производил впечатление туповатого малого, не слишком вежливого, но и не лишенного доброты.
– Если она твердо решила не видеться со мной, мне незачем читать ее письмо, – сказала я. – Но как она может быть такой бессердечной? Неужели ей так-таки нет никакого дела до того, что ее младшая дочь только что умерла?
Глаза его из-под кустистых бровей посмотрели на меня искоса.
– Ваша мама покинула Силверхилл до того, как я туда приехал годовалым ребенком со своими родителями, так что я не имею точных сведений о том, что тогда произошло. Но, насколько мне известно, Бланч Горэм ушла по собственной воле и после этого приезжала домой лишь один раз.
Я дотронулась до шрама на щеке, проведя пальцем по глубокому полукружию. Мне было известно о том последнем визите, который мама нанесла в Силверхилл, когда мне было четыре года. Она не могла себе простить, что взяла меня с собой, из-за несчастного случая, изуродовавшего мое лицо.
– Ей было всего семнадцать, когда она ушла из дому, чтобы выйти замуж за моего отца, – заговорила я с жаром. – С какой стати им на нее сердиться все эти годы? Она была добрым, мягким, великодушным человеком. На моей памяти она сознательно ни разу никому не причинила вреда. Как же может ее семья отказаться от нее? Я была поздним ребенком – мама родила меня через восемнадцать лет после свадьбы, так почему же ставить ей в вину что-то происшедшее в столь далеком прошлом?
Мы следовали за черным лимузином по извилистой дороге, окаймленной соснами. Руки Элдена Салуэя покоились на руле.
– Вы не знаете вашу бабушку, – сказал он. – Миссис Джулия потеряла свою младшую дочь очень давно, и, я думаю, примерно в то же самое время она потеряла все, что имело для нее какое бы то ни было значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33