Контрабанда наркотиков – непроходящая головная боль турецкого правительства. В последние несколько лет оно ужесточило наказание для контрабандистов, приняло повышенные меры предосторожности, но все равно какое-то количество опиума проскальзывает через полицейскую сеть и уходит за границу нелегально.
– Что вы собираетесь предпринять? – спросила Трейси. – Обратитесь в полицию?
– Ничего подобного я не собираюсь делать! – холодно ответил Рэдберн. – И вам не советую.
Трейси в ужасе открыла рот.
– Но я думала…
– Не думайте о вещах, в которых абсолютно ничего не понимаете, – с неожиданной злостью оборвал он ее. – Идите лучше смойте с себя этот запах и забудьте, что случайно наткнулись на склад опиума. Неужели вы не понимаете простых вещей! Возвращайтесь домой, моя юная американка! Ну хотя бы переезжайте в «Хилтон»!
И вновь Майлс Рэдберн страшно рассердил Трейси, но сейчас она не могла ничего возразить на его решимость избавиться от нее. Девушка резко отвернулась от него, вошла в ворота и быстро пошла по тропинке, которая вела к дому, и подгонял ее собственный гнев. На повороте она остановилась и оглянулась. Майлс закрыл ворота и неторопливо направился к развалинам дворца. Чтобы проверить тайник? Или чтобы положить кусочек опиума обратно? Трейси надеялась, что он не станет задерживаться там долго и что Хасан не нападет на него. Роль, которую играл в этом таинственном деле молодой человек, казалась ей такой же трудной загадкой, как и все остальное. Трейси очень хотелось пойти за Майлсом, но она осталась на месте, хорошо зная, какой будет его реакция, если он заметит ее.
Войдя в яли, Трейси решила последовать хотя бы одному его совету. Она смочила платок духами Анабель, которые подарил ей Мюрат, и сунула его в карман пальто, в котором лежал порошок. Потом отправилась в ванную комнату. Ей повезло: в баке еще осталась горячая вода, поэтому она смогла немедленно принять ванну.
Трейси залезла в огромную ванну и терла кожу мочалкой до тех пор, пока кожа не покраснела и тошнотворно сладкий запах не исчез. Растирая кожу мочалкой, она вспомнила, что держала Ясемин в руках. Может, и кошачья шерсть пропиталась запахом опиума? Трейси решила после ванны отправиться на поиски кошки.
А пока, лежа в ванне, она пыталась разобраться в своем открытии и его последствиях, но в ее мысли постоянно вторгался образ Анабель. Существовала ли между Анабель и наркотиками хоть какая-то связь? А что, если ее сестра все же влипла в какое-то противозаконное и чрезвычайно опасное дело, раз говорила по телефону таким испуганным голосом. Чего же она так испугалась? Может, Анабель узнала что-то о лодке, которая приставала к берегу в темные, безлунные ночи?
Тут же возник вопрос. Если опиум спрятал Ахмет-эффенди, означало ли это, что он работал в паре с Хасаном? И на кого, в таком случае, они работали с сыном?.. На кого-то из обитателей дома? Если да, то на кого из троих: Нарсэл, Мюрата или Сильвану? А может, двое из этой тройки тоже замешаны в незаконной торговле опиумом? Не исключено, что контрабандой наркотиков занимались и все трое Эримов.
Трейси не хотелось думать сейчас о Нарсэл, но у нее не было другого выхода. Как же узнать: за Ахмета она или против него? Нарсэл вроде бы искренне беспокоилась за пожилого дворецкого, но, может, это была всего лишь игра? Где же логика? Ведь Ахмет возражал бы против женитьбы сына на Нарсэл не менее яростно, чем Мюрат. И почему, вообще, Хасан спал в развалинах дворца?
Или за всеми этими таинственными событиями стояла Сильвана? Трейси сейчас не сомневалась, что эта женщина не имела ни малейшего представления о морали. Она помнила, как миссис Эрим встала на защиту Ахмета, как не разрешила уволить его и посчитала мелочью непонятно откуда появившиеся на рисунке Майлса узоры. Трейси не могла понять истинной причины такого всепрощения. Может, Сильвана на самом деле высоко ценила Ахмета как слугу. А может, за завтраком она уже знала о том, что произошло ночью, и не хотела, чтобы правда выплыла на поверхность. Что означали штрихи, которые нанес на рисунок Майлса Ахмет-эффенди? Это было совершенно непонятно.
Третьим членом шайки Контрабандистов опиума теоретически мог быть доктор Эрим, но этот противоречивый человек являлся для нее до сих пор полнейшей загадкой. Во всяком случае, Мюрат Эрим был способен на интригу. И он тоже защищал Ахмета. Заявил, что уедет в Стамбул, но вернулся очень уж рано, если он вообще ездил. Трейси вспомнила, что когда ночью вышла из дома, то видела в гараже его машину, а во время скандала доктор Эрим появился не из своей спальни, а со стороны улицы.
Все было возможно в этом деле… абсолютно все.
Трейси вылезла из ванны, надела пушистый купальный халат и вышла в коридор. В этот самый момент по лестнице поднимался Майлс Рэдберн. Они встретились у двери в комнату Трейси, и Рэдберн угрюмо посмотрел на девушку.
– По крайней мере, теперь хоть не так противно пахнет, – заметил художник. Трейси открыла дверь. Он дотронулся до ее руки и произнес негромко: – Я тоже заглянул в тайник и нашел опиум. Но это лишь маленькая часть всей картины. В целом она может оказаться намного ужаснее. И опаснее! Я думал прежде всего об опасности, когда просил вас немедленно уехать домой. Ваша работа над моей рукописью закончена, и дальнейшее пребывание здесь бессмысленно.
Трейси упрямо продолжала молчать. Она освободила руку и вошла к себе в комнату. Ей нечего было ответить Майлсу Рэдберну.
Одевшись, девушка принялась искать Ясемин, но не смогла найти белую кошку в местах, которые та облюбовала.
Остаток дня и весь следующий день тянулись очень медленно. Работа по подготовке контейнера к отправке закончилась, и Сильвана с помощью Ахмета отвезла его в аэропорт. После ее отъезда Трейси стало совсем нечего делать. Майлс не разрешал ей возиться с его бумагами и появляться в кабинете. По поводу ее возвращения домой больше не было произнесено ни слова, и она была предоставлена сама себе. Сейчас у Трейси стали даже появляться предательские мысли: а даст ли ей вообще что-нибудь дальнейшее пребывание в Турции? Если она уедет от Майлса, то, возможно, постепенно забудет его. Ее чувства к нему, конечно, глупы и мимолетны, но она больше не могла обманывать саму себя. Трейси действительно повторяла ошибку Анабель и следовала по стопам сестры. И она уже не была мечтательной школьницей, готовой наслаждаться даже болью, причиняемой шипами безответной любви. Рассудок подсказывал ей, что сейчас было бы умнее всего постараться больше не видеть Рэдберна.
Но другой частью своего мозга Трейси понимала, что отъезд из Турции в данный момент невозможен. Обнаружение тайника с опиумом доказывало, что она наткнулась на опасность, гораздо более серьезную, чем предполагала раньше. Люди, которые занимались тайной переправкой наркотиков за границу, не станут играть в детские игры. Майлс что-то знал, и это знание делало его тоже уязвимым. Трейси догадывалась, что он только выжидает удобного момента, чтобы использовать эту информацию. И использует ее, если они дадут ему время. Нет, она не могла бросить Майлса и вернуться домой, зная, что ему угрожает серьезная опасность. Она останется, и, кто знает, может, она пригодится ему как-нибудь. Независимо от того, понравилось бы ему это или нет.
Шел третий день после обнаружения тайника с наркотиками в развалинах дворца. Трейси сидела в своей комнате. Очередной скучный день, проведенный в одиночестве, клонился к вечеру. Трейси очень скучала по Ясемин и начала бояться, что она убежала и уже не вернется.
На улице поднялся ветер. Он громко завывал и гнал по небу серые тучи. Казалось, надвигается сильная гроза.
Трейси сидела неподвижно, не делая ничего. В дверь постучали, и в комнату с робкой улыбкой заглянула Нарсэл Эрим.
– Можно войти? Мы совсем забросили вас. Вам, наверное, скучно и одиноко. А тут еще и Майлс не подпускает к рукописи… Мы все заметили это. Знаете, я принесла вам маленький подарок, который, надеюсь, поднимет вам настроение.
Трейси сейчас абсолютно не доверяла показному дружелюбию турчанки. Нарсэл кланялась любому ветру и беспрекословно подчинялась каждому слову своего брата. Она вошла в комнату и положила на стол рядом с Трейси проспект с эмблемой авиакомпании. Трейси мгновенно насторожилась, готовая к борьбе.
– Это прислала вам Сильвана, – сообщила Нарсэл, прежде чем Трейси могла что-нибудь сказать. – Можете не беспокоиться, все в порядке. Ваш самолет вылетает в Америку завтра утром. Если хотите, я сама могу отвезти вас в аэропорт.
– Я никуда не уеду, если только меня не прогонит мистер Рэдберн, – твердо заявила Трейси.
Нарсэл повела изящными плечами.
– В таком случае не будем больше говорить об этом. Я просто выполнила просьбу Сильваны, но я пришла к вам не только для этого. Я молчала до сих пор, потому что видела, как сильно вы любили свою сестру, и я уважала ваши чувства. Однако настал момент, когда вы должны узнать правду… не только об Анабель, но и об ее муже.
Трейси настороженно наблюдала за мисс Эрим. Она решила выслушать ее, но отнюдь не верить всему, что та расскажет.
Нарсэл опустилась на краешек стула и негромко начала свой рассказ. Оказывается, за день до смерти Анабель в киоске проходил званый ужин. Один из тех знаменитых званых ужинов Сильваны Эрим, на котором присутствовало много высокопоставленных правительственных чиновников и дипломатов. Сильвана всегда старалась дружить с влиятельными людьми. Майлс тоже пришел на ужин. Он сказал, что его жена больна и не может прийти.
– Но Анабель все же пришла, – продолжила Нарсэл. – Гости разделились на группки и беседовали, дожидаясь, когда позовут к столу. Я стояла рядом с лестницей и первой увидела ее, но не смогла остановить. По-моему, в тот вечер никто не смог бы остановить Анабель.
Чувствовалось, что в своем рассказе Нарсэл старалась не упустить ни единой подробности. В тот вечер Анабель надела голубовато-серое платье, ее руки были обнажены, золотистые волосы подобраны, шея открыта, на лице горели нервным огнем огромные зеленые глаза. Майлс находился в противоположном углу салона. Он увидел ее и тотчас направился к ней. Но прежде чем кто-то смог остановить ее, Анабель вскинула обе руки вверх, как бы в жесте мольбы, и показала внутренние поверхности рук.
– Посмотрите! – выкрикнула она. – Смотрите, что сделал со мной мой муж!
В комнате воцарилась гробовая тишина. Смех и разговоры мгновенно прекратились, головы всех гостей повернулись к Анабель, все пристально смотрели на нее. Даже Сильвана беспомощно замерла на месте. На какую-то долю секунды Майлс, казалось, окаменел и не мог сдвинуться с места. Обвинение прозвучало трагически ясно. Там, где вены приближались к поверхности кожи, темнели синяки и точки, оставленные иглой шприца.
Анабель язвительно расхохоталась в лицо Майлсу, когда он подошел к ней.
– Ты знал, что я умру от этого! – закричала она. – Ты все рассчитал, думал – придет время и я умру от этого! Ты хотел избавиться от меня, чтобы делать то, что хочешь.
В ее голосе слышались истерические нотки. Она могла наговорить еще неизвестно что, но Майлс поднял ее на руки. Анабель не сопротивлялась, она лежала у него на руках спокойно, будто страшные обвинения забрали у нее последние силы. Майлс Рэдберн спустился с ней на руках по лестнице и отнес ее в яли.
Нарсэл замолчала и закрыла лицо руками, а Трейси широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на нее.
– На следующее утро Майлс уехал, – продолжила девушка. – Он бросил жену в минуту, когда та особенно нуждалась в его поддержке, и исчез. Анабель не могла перенести того, что сделала, этого публичного обвинения. Но как бы там ни было, не она совершила все это зло. Она была всего лишь жертвой. Потом Анабель решила, что ее положение безнадежно, и надумала провести всех нас. Это ей удалось. Мы знали, что она плохо себя чувствует, что у нее адские боли, потому что Майлс перестал давать ей героин, которым снабжал раньше, но мы не могли подумать, что она совершит такой отчаянный и страшный поступок. Анабель выскользнула из дома рано вечером, и ей удалось тайком спустить на воду одну из маленьких лодок. В тот момент ей не хотелось жить…
– Но почему? – не поняла Трейси. – Почему он поступил с ней так жестоко? Я не могу этого понять…
– Я тоже не могу, – с горечью кивнула Нарсэл. – И никогда не могла понять этого человека. Я даже не хотела рассказывать вам о том вечере. Но я вижу, что он и вас околдовал. Если вы не будете знать правду, вы не сумеете защититься от него.
– А что, если вы рассказали неправду? – возразила Трейси. – Что, если я скажу, что не верю вам? Знаете, по моему мнению, вы человек, который не принадлежит сам себе.
Нарсэл с любопытством посмотрела на нее.
– Что это значит… я не принадлежу сама себе? Что вы хотите этим сказать?
Трейси поняла, что сказала явно лишнее, но ее уже, что называется, несло.
– Вы любите рассуждать о независимости и эмансипации турецких женщин, – воскликнула она, – а сами живете, как забитое, бесправное существо, чье лицо спрятано под паранджой и которое убегает в гаремлик при виде незнакомого мужчины! Вы, наверное, ни разу в жизни не распрямили свою спину и не поступили по-своему. Вам неизвестно, что значит быть самой собой, и поэтому я не могу поверить ни единому вашему слову.
Нарсэл встала и спокойно направилась к двери.
– Мне жаль вас, – печально произнесла она. – Если он вас так околдовал, ваш конец легко предсказать. Но если вы мне не верите, можете спросить самого мистера Рэдберна о том ужине. Только сначала предупредите его о том, что я вам все рассказала, и потребуйте от него правдивого ответа.
Турчанка выскользнула из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь. На лестнице раздались ее тихие удаляющиеся шаги, после которых осталась лишь звенящая тишина.
16
Трейси не заметила, сколько времени просидела в комнате после ухода Нарсэл Эрим. Она не могла думать ни о чем, ей было плохо, и морально, и физически, ее тошнило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38