Оригинальные цвета, цены сказка
Ей нравится рассказывать о тебе.
Мы сели в Саду размышлений на мраморную скамью в окружении цветущих азалий. Мраморная табличка сообщала, что этот сад – дар «Мраморной компании Хардигри». Карен поерзала немного, устраиваясь поудобнее, и тяжело вздохнула.
– Я разорвала контракт, – призналась она. – Сказала моему агенту, что больше сниматься не буду. Но сериал будет жить дальше. Они уже нашли мне замену. – Карен пожала плечами. – Так что мне недолго оставаться знаменитостью.
Я удивленно взглянула на нее:
– Почему ты решила все бросить?
– Я беременна.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить эту информацию.
Я помолчала немного, потом спросила:
– И какой у тебя срок?
– Два месяца.
– Ты любишь отца ребенка?
– Нет. Кстати, он ясно дал мне понять, что не желает быть отцом. Просто и ясно. Он настоящая дрянь.
– Я его знаю?
– Нет, если только ты не стала поклонницей гангстерского рэпа.
– Господи, Карен, что с тобой случилось?
Карен не поднимала глаз от мраморной дорожки у нас под ногами.
– Наверное, я искала любовь в неподходящих местах. И вот что из этого вышло. Я заработала деньги. Я отлично выгляжу. Я могу встречаться с белыми и с черными, с джентльменами и с бандитами. Видишь ли, у меня всегда большой выбор. Но мне так и не удалось найти того, кто бы стоил любви, какого бы цвета ни была у него кожа. – Ее лицо застыло, она закусила губу и отвернулась. – Но теперь я стану матерью, и в моей жизни наконец появится смысл.
– Ты должна сказать об этом своей бабушке.
– Я не представляю, как это сделать. Она всегда хотела, чтобы я была безупречной. Настоящей леди! – Карен невесело рассмеялась. – А я буду всего лишь матерью-одиночкой.
Она обхватила голову руками, и я наконец решилась обнять ее.
– Возможно, тебе следует поискать любовь там, где она всегда была рядом с тобой. Здесь, в Бернт-Стенде.
Карен выпрямилась. Мы посмотрели друг на друга, потом обе вздохнули с облегчением.
– Как же я по тебе скучала, дурочка! – прошептала Карен.
Я крепче прижала ее к себе, наши головы соприкоснулись.
– Я тоже скучала.
Из больницы вышел Леон в сопровождении нескольких мужчин. Мы видели, как он разговаривал с ними. Это были каменотесы – белые и черные, молодые и постарше, – но все они, как один, с уважением, внимательно слушали Форреста. Я подумала, что он, наверное, говорит с ними об Эли, и у меня заныло в груди.
– Это Леон Форрест, – сказала я Карен. – Ты его помнишь?
Карен расправила плечи, как-то странно посмотрела на меня и негромко позвала:
– Леон!
Он обернулся, оглядел сад и увидел нас. Его лицо побледнело, как только он узнал Карен. Леон на мгновение забыл, кто он, где он и чем занят.
– Карен?.. – В его голосе слышались радость, удивление, недоверие.
Карен подошла к нему, протянула руку, и Леон взял ее изящную кисть в свои крупные ладони так осторожно, словно это был тончайший фарфор. Я наблюдала, как Карен заглядывает в его мрачное, настороженное лицо, как он смотрит на нее сверху вниз, и мне казалось, что они без слов делятся друг с другом пережитыми страданиями и радостями.
Я видела, что происходит с ними, и понимала, что моя троюродная сестра инстинктивно нашла дорогу домой. Я молча смотрела на них, и у меня щемило сердце. Я оплакивала все то, что не произошло в моей жизни, – то, чего у нас с Эли никогда не было…
* * *
Утром Эли проснулся весь в поту на огромной кровати с пуховыми подушками в приобретенном им «доме Эсты», который назывался Бродсайд. Дом стоял на углу двух тенистых, обсаженных дубами улиц на окраине Бернт-Стенда. Когда-то здесь жили друзья Сван из Эшвилла – муж и жена, – но оба умерли несколько лет назад. Они оставили Бродсайд в наследство детям, которые решили продать похожий на виллу дом со всеми его портиками и внутренними двориками, просторными комнатами с хрустальными люстрами, антикварной мебелью и коврами из Европы. Дети решили продать его и были так счастливы получить всю сумму наличными, что не задавали никаких вопросов.
Ма и Белл с ребенком заняли красивые просторные спальни, каждая с балкончиком и роскошной ванной комнатой. Белл по ночам часами разговаривала по телефону из библиотеки дома – то со своим экстрасенсом, то с мужем Элтоном. Каждую ночь она плакала, клятвенно обещая Элтону, что очень скоро все кончится, они все придут в себя и заживут по-прежнему.
И вот теперь они втроем стояли в вестибюле больницы и спорили.
– Мама должна сделать это одна! – прошипела Белл, вцепившись Эли в руку. – Неужели ты не понимаешь, что речь идет о ее гордости? Нашу семью опозорили, так что она просто обязана сама поговорить со Сван.
Эли прикусил язык и не пошел следом за матерью, которая направилась к лифту в дальнем конце больничного холла. Проходя мимо портретов членов попечительского совета, она остановилась около изображений Сван и Матильды в изящных золоченых рамах. Маленькая, в намеренно неброском костюме цвета кофе и коричневых мокасинах, мать поджала губы и твердо взглянула на портреты обеих женщин. Эли показалось, что она похожа на исполненную решимости седовласую мышку, бросающую вызов двум хищным кошкам.
– Я не могу этого допустить, – сказал Эли сестре. – Я не хочу, чтобы она встречалась со Сван один на один. Подожди нас здесь, а я иду вместе с Ма.
– Эли, остановись! – воскликнула Белл. – Не делай этого!
Двери лифта открылись как раз в тот момент, когда Белл схватила его за руку. К удивлению Эли, из лифта вышла Дарл в легких серых брюках и белом пуловере.
Волосы она стянула в хвост на затылке, и лишь пара легких темных прядей падала ей на лоб. При виде ее печального лица и измученных синих глаз Эли почувствовал, как его охватывает гнев – и тоска. Дарл лишь мельком взглянула на него, кивнула Белл и подошла к Энни Гвен.
– Мне сказали, что вы хотите навестить мою бабушку.
– Да, я набралась смелости для разговора с ней, – ответила Ма. – Я знаю, что она болеет, и мне очень жаль, Дарл. Но я просто обязана сказать ей кое-что. Я не задержусь надолго.
– Вы о проблеме с гостиницей? Ма кивнула:
– Никто не смеет говорить моим детям, что они недостаточно хороши для какой-то бы ни было гостиницы. Очевидно, твоя бабушка просто плохо себя чувствует и неважно соображает, если она позволяет себе так обращаться с моей семьей.
– Нет, она прекрасно понимала, что делает, и у нее нет оправданий. Я должна извиниться за нее перед вами, Белл и Эли. Я прошу вас переехать в Марбл-холл и быть моими гостями.
Ма изумленно смотрела на нее. Белл даже рот приоткрыла. Эли знал, что выглядит злым и раздраженным, но ее предложение удивило и его. Когда их взгляды встретились, он помотал головой.
– Прошу вас, – повторила Дарл.
– Я благодарен за приглашение, – ответил Эли, – но мы отлично устроились в городе. Мы не нуждаемся в благотворительности.
– Эли! – прошипела Белл, а Ма строго посмотрела на него.
Дарл вздрогнула, как от удара, и Эли стало стыдно.
– Я не это имела в виду. Ма похлопала ее по руке:
– Мы знаем. Спасибо за добрые слова, но мне нужно поговорить с твоей бабушкой.
– Хорошо, я поднимусь вместе с вами.
Дарл взяла Ма под руку и помогла войти в лифт. Оказавшись в кабине, она обернулась, чтобы взглянуть на Эли.
– Позаботься о ней, – сурово приказал он, и Дарл послушно кивнула.
«И о себе тоже», – добавил Эли про себя, когда двери закрылись.
* * *
«Энни Гвен, вдова Джаспера Уэйда, которого мы убили. Он приходился дядей Карен и сыном Энтони Уэйду, которого так беззаветно любила Матильда». Именно так я бы представила ее Сван и Матильде. Она была нашей родственницей – и символом того, что семья Хардигри способна делать с людьми.
Матильда встретила ее очень вежливо, но говорила мало. Очевидно, ее сковывала гордость, которую она не потеряла даже на больничной койке. Сван лежала с видом королевы, принимающей посланца из нищей страны. Мы с Энни Гвен стояли между кроватями. Я старалась держаться поближе к миссис Уэйд, хотя понимала, что моей бабушке не удалось ее запугать.
– Я пришла сюда не потому, что желаю вам зла, – обратилась она к Сван. – Я хочу только справедливого отношения к моей семье. Раньше вы всегда были ко мне справедливы.
– Энни Гвен, – вмешалась я, прежде чем Сван успела заговорить, – двадцать пять лет назад никто не отнесся справедливо к вам и вашей семье. Вы заслуживаете того, чтобы перед вами извинились за Клару Хардигри, которая так обошлась с вашим мужем. И за то, что моя бабушка повернулась к вам спиной. – Я помолчала. – И тогда, и сейчас.
Сван предостерегающе посмотрела на меня ледяным взглядом, затем перевела глаза на Энни Гвен.
– Я сожалею о том, как все получилось. Но ситуация совершенно вышла из-под моего контроля. Точно так же я сожалею и о том, что владелец «Подворья Ракелоу» решил, будто вы и ваша семья – нежеланные гости в этом городе. Уверяю вас, он неправильно понял мою обеспокоенность. Я всего лишь спросила, как вы устроились.
Нельзя было не отдать дань столь мастерски исполненному номеру. Но и молчать я тоже больше не могла.
– Это неправда. Доход гостиницы Ракелоу напрямую зависит от моей бабушки. И она сказала ему, что не желает видеть вашу семью в городе.
Мое опровержение усилило напряжение в палате, а лицо Сван стало еще бледнее. Энни Гвен не представляла, что ей делать с моей мрачной откровенностью и ледяным молчанием Сван. Наконец она произнесла:
– Мисс Сван, я считаю, что вы должны извиниться передо мной и моими детьми.
– Я приношу мои извинения, – тут же ответила Сван, наградив меня исполненным горечи взглядом. – Я слышала, что вы наладили вашу жизнь. Эли сумел заработать деньги, ваша дочь удачно вышла замуж, у вас очаровательная внучка… Вы вознаграждены.
Энни Гвен нахмурилась:
– Моя семья пережила тяжелые времена и справилась – но лишь благодаря тяжелому труду и нашим добрым сердцам.
– Тогда стоит ли ворошить прошлое? Что, кроме лишней боли, это всем нам может принести?
– Мы хотим узнать правду о Джаспере, – твердо сказала Энни Гвен. – Моя дочь решила перекопать здесь все по совету экстрасенса, и я понимаю, что это выглядит довольно глупо. Но, может быть, господь на самом деле послал нас сюда с другой целью, которая нам пока не ясна.
Пока Энни Гвен говорила, Матильда становилась все беспокойнее. Наконец она подняла тонкую руку, словно просила слова.
– Мне кажется, я могу сказать, какому доброму делу мы все можем послужить. Это проект Стенд-Толл.
В палате повисла напряженная тишина. По лицу Сван было ясно, что Матильда впервые в жизни удивила ее и бросила ей вызов.
– Я говорю от своего имени и от имени Сван, – добавила Матильда. – Я полагаю, вы сделаете нам честь, если согласитесь в нем участвовать.
– Что это за проект? – обратилась ко мне Энни Гвен.
Я коротко описала ей суть создания горной школы для бездомных и проблемных детей. Пока я рассказывала, в ее глазах зажегся живой интерес.
– Я поговорю об этом с Эли, – сказала она. – Он ведет все расходные книги по моим благотворительным делам. На это уходят слишком большие суммы, чтобы я могла справляться с этим сама.
– Энни Гвен, вы вовсе не обязаны давать деньги на Стенд-Толл, – торопливо вмешалась я.
– О, но мне бы очень хотелось участвовать в этом проекте! – Энни Гвен кивнула Сван и Матильде: – сердечно благодарю вас за такое щедрое предложение. – Она погладила меня по руке. – Спасибо. Я сама найду дорогу, не надо меня провожать.
Миссис Уэйд вышла из палаты – маленькая, скромная, тихая.
Сван села в постели и выразительно посмотрела на Матильду, но та не смутилась:
– Она вдова сына Энтони. – С этими словами Матильда отвернулась от нас и натянула одеяло на плечи.
Мы со Сван обменялись взглядами. Ее был мрачным, а мой – ясным и радостным. Я торжествовала неожиданную победу.
* * *
Пепел Джека Марвина прибыл в Бернт-Стенд самолетом – обычной почтой. Урна была упакована в картонную коробку. Я взяла ее из рук Глории у дверей Марбл-холла, отнесла в библиотеку, поставила на стол рядом с небольшим мраморным бюстом Эсты и села в кресло напротив, словно приветствуя неожиданного гостя. Немного успокоившись, я поймала себя на том, что беседую с Джеком.
– Жизнь подчиняется контролю, Джек, – говорила я вслух. – А я больше ничего не контролирую. Я даже не уверена, что снова смогу управлять собственной жизнью. И я не хочу больше отвечать за жизнь других людей!
Карен отправилась в больницу, в доме стояла тишина. Казалось, опустевший без Сван особняк затаил дыхание. Наконец я заставила себя подняться наверх, надела бледно-серый деловой костюм, взяла сумочку и ключи от машины.
– Я еду в аэропорт Эшвилла, – предупредила я Глорию. – Позвоните, пожалуйста, в больницу и передайте Карен, что я вылетаю в Вашингтон. Сегодня же вечером я вернусь.
– Вы оставите эту коробку… с мертвым человеком внутри… здесь?
– Он для вас неопасен.
– Он убил двоих! Почему он заслуживает такого приема в этом доме?
Я повернулась к ней и смотрела на нее до тех пор, пока она не попятилась.
– А почему живущие в этом доме заслуживают прощения? – поинтересовалась я.
– Что вы такое говорите?! Что вы имеете в виду?.. Я молча развернулась и вышла.
* * *
Штаб-квартира «Группы Феникс» располагалась в небольшом здании из песчаника на Пенсильвания-авеню. Отсюда можно было за несколько минут пешком добраться до Белого дома, памятника Вашингтону, Центра Линкольна. Моя квартирка находилась совсем рядом, в хорошем кирпичном комплексе с балконами и лужайкой перед подъездом, вокруг которого ждали посетителей маленькие ресторанчики и дорогие магазины. Станция метро была всего в квартале от моего дома. В федеральном округе Колумбия я чувствовала себя больше дома, чем в своем родном городе.
Расплатившись с таксистом у входа в знакомое административное здание, я печально огляделась вокруг, и мне показалось, что привычный пейзаж как-то выцвел и поблек. Но, может быть, теперь я просто смотрела на него другими глазами.
– Мисс Юнион! Рад, что вы вернулись, – приветствовал меня охранник.
Я прошла сквозь отделанный темными панелями холл, поднялась на лифте на четвертый этаж и оказалась в небольшой, просто обставленной приемной с удобными креслами и пушистым ковром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Мы сели в Саду размышлений на мраморную скамью в окружении цветущих азалий. Мраморная табличка сообщала, что этот сад – дар «Мраморной компании Хардигри». Карен поерзала немного, устраиваясь поудобнее, и тяжело вздохнула.
– Я разорвала контракт, – призналась она. – Сказала моему агенту, что больше сниматься не буду. Но сериал будет жить дальше. Они уже нашли мне замену. – Карен пожала плечами. – Так что мне недолго оставаться знаменитостью.
Я удивленно взглянула на нее:
– Почему ты решила все бросить?
– Я беременна.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить эту информацию.
Я помолчала немного, потом спросила:
– И какой у тебя срок?
– Два месяца.
– Ты любишь отца ребенка?
– Нет. Кстати, он ясно дал мне понять, что не желает быть отцом. Просто и ясно. Он настоящая дрянь.
– Я его знаю?
– Нет, если только ты не стала поклонницей гангстерского рэпа.
– Господи, Карен, что с тобой случилось?
Карен не поднимала глаз от мраморной дорожки у нас под ногами.
– Наверное, я искала любовь в неподходящих местах. И вот что из этого вышло. Я заработала деньги. Я отлично выгляжу. Я могу встречаться с белыми и с черными, с джентльменами и с бандитами. Видишь ли, у меня всегда большой выбор. Но мне так и не удалось найти того, кто бы стоил любви, какого бы цвета ни была у него кожа. – Ее лицо застыло, она закусила губу и отвернулась. – Но теперь я стану матерью, и в моей жизни наконец появится смысл.
– Ты должна сказать об этом своей бабушке.
– Я не представляю, как это сделать. Она всегда хотела, чтобы я была безупречной. Настоящей леди! – Карен невесело рассмеялась. – А я буду всего лишь матерью-одиночкой.
Она обхватила голову руками, и я наконец решилась обнять ее.
– Возможно, тебе следует поискать любовь там, где она всегда была рядом с тобой. Здесь, в Бернт-Стенде.
Карен выпрямилась. Мы посмотрели друг на друга, потом обе вздохнули с облегчением.
– Как же я по тебе скучала, дурочка! – прошептала Карен.
Я крепче прижала ее к себе, наши головы соприкоснулись.
– Я тоже скучала.
Из больницы вышел Леон в сопровождении нескольких мужчин. Мы видели, как он разговаривал с ними. Это были каменотесы – белые и черные, молодые и постарше, – но все они, как один, с уважением, внимательно слушали Форреста. Я подумала, что он, наверное, говорит с ними об Эли, и у меня заныло в груди.
– Это Леон Форрест, – сказала я Карен. – Ты его помнишь?
Карен расправила плечи, как-то странно посмотрела на меня и негромко позвала:
– Леон!
Он обернулся, оглядел сад и увидел нас. Его лицо побледнело, как только он узнал Карен. Леон на мгновение забыл, кто он, где он и чем занят.
– Карен?.. – В его голосе слышались радость, удивление, недоверие.
Карен подошла к нему, протянула руку, и Леон взял ее изящную кисть в свои крупные ладони так осторожно, словно это был тончайший фарфор. Я наблюдала, как Карен заглядывает в его мрачное, настороженное лицо, как он смотрит на нее сверху вниз, и мне казалось, что они без слов делятся друг с другом пережитыми страданиями и радостями.
Я видела, что происходит с ними, и понимала, что моя троюродная сестра инстинктивно нашла дорогу домой. Я молча смотрела на них, и у меня щемило сердце. Я оплакивала все то, что не произошло в моей жизни, – то, чего у нас с Эли никогда не было…
* * *
Утром Эли проснулся весь в поту на огромной кровати с пуховыми подушками в приобретенном им «доме Эсты», который назывался Бродсайд. Дом стоял на углу двух тенистых, обсаженных дубами улиц на окраине Бернт-Стенда. Когда-то здесь жили друзья Сван из Эшвилла – муж и жена, – но оба умерли несколько лет назад. Они оставили Бродсайд в наследство детям, которые решили продать похожий на виллу дом со всеми его портиками и внутренними двориками, просторными комнатами с хрустальными люстрами, антикварной мебелью и коврами из Европы. Дети решили продать его и были так счастливы получить всю сумму наличными, что не задавали никаких вопросов.
Ма и Белл с ребенком заняли красивые просторные спальни, каждая с балкончиком и роскошной ванной комнатой. Белл по ночам часами разговаривала по телефону из библиотеки дома – то со своим экстрасенсом, то с мужем Элтоном. Каждую ночь она плакала, клятвенно обещая Элтону, что очень скоро все кончится, они все придут в себя и заживут по-прежнему.
И вот теперь они втроем стояли в вестибюле больницы и спорили.
– Мама должна сделать это одна! – прошипела Белл, вцепившись Эли в руку. – Неужели ты не понимаешь, что речь идет о ее гордости? Нашу семью опозорили, так что она просто обязана сама поговорить со Сван.
Эли прикусил язык и не пошел следом за матерью, которая направилась к лифту в дальнем конце больничного холла. Проходя мимо портретов членов попечительского совета, она остановилась около изображений Сван и Матильды в изящных золоченых рамах. Маленькая, в намеренно неброском костюме цвета кофе и коричневых мокасинах, мать поджала губы и твердо взглянула на портреты обеих женщин. Эли показалось, что она похожа на исполненную решимости седовласую мышку, бросающую вызов двум хищным кошкам.
– Я не могу этого допустить, – сказал Эли сестре. – Я не хочу, чтобы она встречалась со Сван один на один. Подожди нас здесь, а я иду вместе с Ма.
– Эли, остановись! – воскликнула Белл. – Не делай этого!
Двери лифта открылись как раз в тот момент, когда Белл схватила его за руку. К удивлению Эли, из лифта вышла Дарл в легких серых брюках и белом пуловере.
Волосы она стянула в хвост на затылке, и лишь пара легких темных прядей падала ей на лоб. При виде ее печального лица и измученных синих глаз Эли почувствовал, как его охватывает гнев – и тоска. Дарл лишь мельком взглянула на него, кивнула Белл и подошла к Энни Гвен.
– Мне сказали, что вы хотите навестить мою бабушку.
– Да, я набралась смелости для разговора с ней, – ответила Ма. – Я знаю, что она болеет, и мне очень жаль, Дарл. Но я просто обязана сказать ей кое-что. Я не задержусь надолго.
– Вы о проблеме с гостиницей? Ма кивнула:
– Никто не смеет говорить моим детям, что они недостаточно хороши для какой-то бы ни было гостиницы. Очевидно, твоя бабушка просто плохо себя чувствует и неважно соображает, если она позволяет себе так обращаться с моей семьей.
– Нет, она прекрасно понимала, что делает, и у нее нет оправданий. Я должна извиниться за нее перед вами, Белл и Эли. Я прошу вас переехать в Марбл-холл и быть моими гостями.
Ма изумленно смотрела на нее. Белл даже рот приоткрыла. Эли знал, что выглядит злым и раздраженным, но ее предложение удивило и его. Когда их взгляды встретились, он помотал головой.
– Прошу вас, – повторила Дарл.
– Я благодарен за приглашение, – ответил Эли, – но мы отлично устроились в городе. Мы не нуждаемся в благотворительности.
– Эли! – прошипела Белл, а Ма строго посмотрела на него.
Дарл вздрогнула, как от удара, и Эли стало стыдно.
– Я не это имела в виду. Ма похлопала ее по руке:
– Мы знаем. Спасибо за добрые слова, но мне нужно поговорить с твоей бабушкой.
– Хорошо, я поднимусь вместе с вами.
Дарл взяла Ма под руку и помогла войти в лифт. Оказавшись в кабине, она обернулась, чтобы взглянуть на Эли.
– Позаботься о ней, – сурово приказал он, и Дарл послушно кивнула.
«И о себе тоже», – добавил Эли про себя, когда двери закрылись.
* * *
«Энни Гвен, вдова Джаспера Уэйда, которого мы убили. Он приходился дядей Карен и сыном Энтони Уэйду, которого так беззаветно любила Матильда». Именно так я бы представила ее Сван и Матильде. Она была нашей родственницей – и символом того, что семья Хардигри способна делать с людьми.
Матильда встретила ее очень вежливо, но говорила мало. Очевидно, ее сковывала гордость, которую она не потеряла даже на больничной койке. Сван лежала с видом королевы, принимающей посланца из нищей страны. Мы с Энни Гвен стояли между кроватями. Я старалась держаться поближе к миссис Уэйд, хотя понимала, что моей бабушке не удалось ее запугать.
– Я пришла сюда не потому, что желаю вам зла, – обратилась она к Сван. – Я хочу только справедливого отношения к моей семье. Раньше вы всегда были ко мне справедливы.
– Энни Гвен, – вмешалась я, прежде чем Сван успела заговорить, – двадцать пять лет назад никто не отнесся справедливо к вам и вашей семье. Вы заслуживаете того, чтобы перед вами извинились за Клару Хардигри, которая так обошлась с вашим мужем. И за то, что моя бабушка повернулась к вам спиной. – Я помолчала. – И тогда, и сейчас.
Сван предостерегающе посмотрела на меня ледяным взглядом, затем перевела глаза на Энни Гвен.
– Я сожалею о том, как все получилось. Но ситуация совершенно вышла из-под моего контроля. Точно так же я сожалею и о том, что владелец «Подворья Ракелоу» решил, будто вы и ваша семья – нежеланные гости в этом городе. Уверяю вас, он неправильно понял мою обеспокоенность. Я всего лишь спросила, как вы устроились.
Нельзя было не отдать дань столь мастерски исполненному номеру. Но и молчать я тоже больше не могла.
– Это неправда. Доход гостиницы Ракелоу напрямую зависит от моей бабушки. И она сказала ему, что не желает видеть вашу семью в городе.
Мое опровержение усилило напряжение в палате, а лицо Сван стало еще бледнее. Энни Гвен не представляла, что ей делать с моей мрачной откровенностью и ледяным молчанием Сван. Наконец она произнесла:
– Мисс Сван, я считаю, что вы должны извиниться передо мной и моими детьми.
– Я приношу мои извинения, – тут же ответила Сван, наградив меня исполненным горечи взглядом. – Я слышала, что вы наладили вашу жизнь. Эли сумел заработать деньги, ваша дочь удачно вышла замуж, у вас очаровательная внучка… Вы вознаграждены.
Энни Гвен нахмурилась:
– Моя семья пережила тяжелые времена и справилась – но лишь благодаря тяжелому труду и нашим добрым сердцам.
– Тогда стоит ли ворошить прошлое? Что, кроме лишней боли, это всем нам может принести?
– Мы хотим узнать правду о Джаспере, – твердо сказала Энни Гвен. – Моя дочь решила перекопать здесь все по совету экстрасенса, и я понимаю, что это выглядит довольно глупо. Но, может быть, господь на самом деле послал нас сюда с другой целью, которая нам пока не ясна.
Пока Энни Гвен говорила, Матильда становилась все беспокойнее. Наконец она подняла тонкую руку, словно просила слова.
– Мне кажется, я могу сказать, какому доброму делу мы все можем послужить. Это проект Стенд-Толл.
В палате повисла напряженная тишина. По лицу Сван было ясно, что Матильда впервые в жизни удивила ее и бросила ей вызов.
– Я говорю от своего имени и от имени Сван, – добавила Матильда. – Я полагаю, вы сделаете нам честь, если согласитесь в нем участвовать.
– Что это за проект? – обратилась ко мне Энни Гвен.
Я коротко описала ей суть создания горной школы для бездомных и проблемных детей. Пока я рассказывала, в ее глазах зажегся живой интерес.
– Я поговорю об этом с Эли, – сказала она. – Он ведет все расходные книги по моим благотворительным делам. На это уходят слишком большие суммы, чтобы я могла справляться с этим сама.
– Энни Гвен, вы вовсе не обязаны давать деньги на Стенд-Толл, – торопливо вмешалась я.
– О, но мне бы очень хотелось участвовать в этом проекте! – Энни Гвен кивнула Сван и Матильде: – сердечно благодарю вас за такое щедрое предложение. – Она погладила меня по руке. – Спасибо. Я сама найду дорогу, не надо меня провожать.
Миссис Уэйд вышла из палаты – маленькая, скромная, тихая.
Сван села в постели и выразительно посмотрела на Матильду, но та не смутилась:
– Она вдова сына Энтони. – С этими словами Матильда отвернулась от нас и натянула одеяло на плечи.
Мы со Сван обменялись взглядами. Ее был мрачным, а мой – ясным и радостным. Я торжествовала неожиданную победу.
* * *
Пепел Джека Марвина прибыл в Бернт-Стенд самолетом – обычной почтой. Урна была упакована в картонную коробку. Я взяла ее из рук Глории у дверей Марбл-холла, отнесла в библиотеку, поставила на стол рядом с небольшим мраморным бюстом Эсты и села в кресло напротив, словно приветствуя неожиданного гостя. Немного успокоившись, я поймала себя на том, что беседую с Джеком.
– Жизнь подчиняется контролю, Джек, – говорила я вслух. – А я больше ничего не контролирую. Я даже не уверена, что снова смогу управлять собственной жизнью. И я не хочу больше отвечать за жизнь других людей!
Карен отправилась в больницу, в доме стояла тишина. Казалось, опустевший без Сван особняк затаил дыхание. Наконец я заставила себя подняться наверх, надела бледно-серый деловой костюм, взяла сумочку и ключи от машины.
– Я еду в аэропорт Эшвилла, – предупредила я Глорию. – Позвоните, пожалуйста, в больницу и передайте Карен, что я вылетаю в Вашингтон. Сегодня же вечером я вернусь.
– Вы оставите эту коробку… с мертвым человеком внутри… здесь?
– Он для вас неопасен.
– Он убил двоих! Почему он заслуживает такого приема в этом доме?
Я повернулась к ней и смотрела на нее до тех пор, пока она не попятилась.
– А почему живущие в этом доме заслуживают прощения? – поинтересовалась я.
– Что вы такое говорите?! Что вы имеете в виду?.. Я молча развернулась и вышла.
* * *
Штаб-квартира «Группы Феникс» располагалась в небольшом здании из песчаника на Пенсильвания-авеню. Отсюда можно было за несколько минут пешком добраться до Белого дома, памятника Вашингтону, Центра Линкольна. Моя квартирка находилась совсем рядом, в хорошем кирпичном комплексе с балконами и лужайкой перед подъездом, вокруг которого ждали посетителей маленькие ресторанчики и дорогие магазины. Станция метро была всего в квартале от моего дома. В федеральном округе Колумбия я чувствовала себя больше дома, чем в своем родном городе.
Расплатившись с таксистом у входа в знакомое административное здание, я печально огляделась вокруг, и мне показалось, что привычный пейзаж как-то выцвел и поблек. Но, может быть, теперь я просто смотрела на него другими глазами.
– Мисс Юнион! Рад, что вы вернулись, – приветствовал меня охранник.
Я прошла сквозь отделанный темными панелями холл, поднялась на лифте на четвертый этаж и оказалась в небольшой, просто обставленной приемной с удобными креслами и пушистым ковром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42