Но это так трудно, Козимо.
– Ты удивилась сладости вина, – ответил он. – Тогда тебя может удивить и сладость искренности.
– А что, если Коул совсем не такой, каким я хочу его видеть? Что, если он не хочет меня так, как я хочу его? Как я узнаю, что он действительно чувствует ко мне?
– Ты не узнаешь, Джессика. – Козимо усмехнулся. – Ты не будешь знать этих вещей, пока находишься в изоляции.
– Вероятно, ты прав.
– Ты слишком много ожидаешь от себя. – Амаре ет сапере вике део сонцедитур.
– И что это значит?
– Любить и быть мудрым в одно и то же время почти невозможно, даже для Бога.
Эти слова подняли ее дух. Она наклонилась к монаху:
– Хорошо сказано, Козимо.
– К несчастью, я не могу присвоить эти слова. Они принадлежат кому-то другому.
Монах приблизился к ней, и Джессика протянула ему руку, не боясь больше, что тот может что-то сделать с ней. Его рука была теплой и сильной, загорелой и мозолистой, но рукопожатие было нежным.
– Открой свое сердце Николо, – настаивал брат Козимо. – Что плохого он может сделать?
– Посмеяться!..
– Разве это тот смех, которого ты действительно боишься, или есть еще что-то?
– Я не могу последовать твоему совету. Монах взглянул на ее руку и слегка погладил ее тыльную сторону большим пальцем, – А ты не боишься, что он покинет тебя? Джессику передернуло.
– Глубоко внутри, леди ночи, ты не боишься, что Николо оставит тебя снова?
Правда поразила Джессику, как удар грома. Ее бросила мать, затем фактически и отец оставил ее. Коул тоже ее оставил. Милостивый Боже, она же останется одна после того, как Коул покинет Мосс-Клифф. Джессика еще никогда не позволяла себе осознать свою зависимость от него. Она жила, как будто ничего не задевало ее, стремилась к карьере с настойчивостью, порожденной необходимостью избежать глубокой эмоциональной бреши в ее жизни. Неудивительно, что Джессика никогда не находила полного удовлетворения ни с одним мужчиной. Она оставила свое сердце в Мосс-Клиффе тринадцать лет назад.
Джессика отстранилась, но Козимо не разрешил ей.
– Ты думаешь, если Николо не любит тебя, то он наверняка уедет и ты снова останешься одна.
– Нет, – вздохнула Джессика.
– Но ты не можешь больше выносить свое одиночество. – Нет...
– Ты боишься рисковать, не зная, получишь ты любовь или одиночество.
Она кивнула опущенной головой, пораженная пониманием монаха.
– Скажи ему о твоих чувствах, Джессика.
– Я не могу. У него есть Люси.
– Ты уверена? И ты не будешь бороться за сердце Николо?
– Что ты хочешь сказать?
– Если ты его любишь, сражайся за него. И за себя. Держу пари, ты не будешь сражаться за что-нибудь только для себя в течение всей жизни. За твоего отца, конечно, и за других людей, но не за Джессику Ворд.
Джессика безмолвно смотрела на монаха. Он был прав. Она усвоила, что ничего не нужно ждать от жизни. А ничего не ожидая, она ничего и не требовала.
– Настало время просить что-нибудь от жизни, Джессика, требовать чего-то для себя.
Она опустила голову и молчала, слишком взволнованная, чтобы отвечать.
Козимо вздохнул и сжал ее руку, какое-то время стоя, как темная башня, перед ней. Она была благодарна за то, что он здесь, за слова и совет. Всю свою жизнь Джессика ни на кого не могла положиться, кому-то доверяться или найти утешение. Его присутствие дало ей надежду и силу.
– Как ты мог так хорошо узнать меня?
– О! – Он потрепал ее по руке и сознался:
– Я думаю, мы с тобой старые друзья, Джессика.
– Каким образом?
– Вероятно, земное существование подразумевает перекрещивающиеся пути и больше, чем в одном случае. Наши пути пересекались в прошлом.
– Это то, чего ты хотел добиться прошлой ночью?
– Да, но ты, кажется, не вспомнила другой путь, поэтому я не буду принуждать тебя к этому снова.
Джессика скрестила руки, не расположенная позволять себе хоть что-то вспомнить о Козимо.
– Я должен идти. Спокойной ночи, Джессика.
– Спокойной ночи и спасибо тебе, Козимо. Я... я чувствую себя намного лучше теперь, поговорив с тобой.
– Я рад.
– Я увижу тебя завтра?
– Если ты так желаешь.
– Козимо.
– Да?
– Откуда у тебя столько мудрости?
– У меня было много времени для раздумий.
Джессика провела следующее утро, убираясь в доме и выпекая печенье. Она думала о своей работе, о том, как доказать и обосновать, что комета, которую она видела на картинах и фресках, минует землю через тринадцать лет. У нее осталось только шесть дней до отъезда в Калифорнию, а она написала меньше пяти страниц.
Джессика вынула последний противень печенья на черной патоке и выключила плиту. Это аппетитное румяное печенье она приготовила по рецепту Каванетти, она знала, что Коул его особенно любит. Джессика сняла печенье и положила противень в мойку. Приведя в порядок кухню, она взяла тарелку с печеньем и пошла в гостевой дом, надеясь объяснить свое вчерашнее поведение.
Коттедж был окружен машинами и репортерами с зонтами. Джессика пробилась через толпу, удивляясь тому, что происходит. Неужели Коул опять что-то натворил? Она вытянула шею над плечом человека с видеокамерой. На пороге дома стоял Коул. Люси и седой мужчина с важным лицом. Лицо Коула было похоже на белую маску, Джессика уже видела смертельную скуку, которая появлялась в его глазах, когда ему не везло.
– Что происходит? – спросила Джессика человека с камерой.
– Только что поступило сообщение, что Коул Николе не будет больше играть.
– Что? – Джессика задохнулась. Она поняла, что это полное крушение для Коула.
– А кто этот седой человек?
– Это Том Макнаррен, тренер его команды. Джессика увидела, как тренер отмахнулся от дальнейших вопросов и пошел к своей машине. Репортеры окружили его, но тот ни с кем не стал разговаривать. Джессика пыталась взойти на крыльцо, но репортеры тащили ее в другом направлении. Беспомощная, она видела только, как Коул вошел в дом.
Когда дверь захлопнулась, репортеры стали расходиться. Джессика наконец добралась до двери и постучала.
– Люси? – позвала она. – Это Джессика. Через минуту дверь открылась.
– О, Джессика. – Люси шире открыла дверь. – Входи. Я думала, ты одна из тех негодяев, которые так расстроили Коула. – Джессика вошла, и Люси быстро закрыла за ней дверь.
– Репортеры сказали, что Коул больше не будет играть. Это правда?
– Правда.
– Как Коул принял новость?
– О, как обычно. Пришел в ярость. – Она оглянулась, потом снова посмотрела на Джессику. Понизив голос, она сказала:
– Правда, у него не было одного из этих ужасных обмороков. Это они лишили навсегда его каких-либо шансов. Тренер думает, что он слишком стар и должен уйти.
– Уйти? Он силен, как бык.
– Скажи это тренеру. – Люси тряхнула головой и подошла к дивану. Она взяла полотенце и повесила его на плечо. – Я не перенесу, если он не даст Коулу шанса. Вероятно, это будет последний год Коула, перед тем как сесть на скамейку. Так кончается карьера.
– Где он?
– Он пошел к себе переодеться. Сказал, что хочет пробежаться.
– Думаешь, он поймет, если я постучу?
– Уверена, что ты не будешь ему в тягость. Джессика подошла к спальне Коула и постучала.
– Коул? – позвала она мягко.
Никто не ответил. Дверь слегка скрипнула. Джессика смогла открыть ее и войти. В комнате было темно, кровать не смята. Джессика обошла кучу спортивных ботинок и полотенец. Тут она увидела Коула, поникшего на стуле, сжимавшего голову руками. Он не поднял головы, когда она снова позвала его по имени.
Джессика колебалась, не уверенная – оставаться ей или уйти. Уйти было бы проще всего, поскольку она не знала, что сказать, чтобы облегчить его боль. В такой момент она и сама не хотела бы слышать утешений. Все еще держа печенье, она приблизилась к Коулу, глядя на его поникшие плечи.
– Коул, извини.
Он не поднял головы. Джессика ощутила беспомощность. Что еще она может сказать? Вероятно, ей нужно остаться в стороне. А, может, он просто смертельно устал от надоевших ему людей и хочет побыть один.
Не находя слов, чтобы выразить сочувствие, Джессика положила руку ему на плечо в знак одобрения и поддержки. Она слышала, как он вздохнул, и осторожно провела рукой по его шее.
– Они глупцы, Коул, – проговорила она тихо. – Они ничего не понимают.
Наконец он взглянул на нее:
– Моя карьера окончена, Джесс, – Не может быть.
– Это будет чудом, если тренер согласится взять меня обратно, – вздохнул он. – Но я не верю в чудо.
– А я поверю, – ответила Джессика. – Я наконец поняла это. Ты должен поверить!
– Почему я должен?
– Потому что, потеряв веру, ты потеряешь надежду.
– Ты поешь совсем по-другому, чем прошлым вечером, – попытался он улыбнуться почти сердечно.
– Я много думала. – Джессика сняла с него руку и взяла печенье. – Попробуй, пожалуйста, печенье.
Он посмотрел на тарелку:
– Печенье на черной патоке?
– Оно самое.
– Ты смеешься?!
Джессика села на кровать, счастливая от того, что ему стало легче.
Он попробовал ее стряпню, а потом отправил в рот целое печенье.
– Это я люблю.
– Я знаю и тоже много помню.
– Ты знаешь, как давно я не ел ничего домашнего, Джесс? Лет десять. – Он поставил тарелку на ночной столик.
– Коул, извини за прошлую ночь. Я...
– О, забудь...
– Нет, выслушай. – Я беру назад свои слова.
Я была плохой. Я всегда хотела быть твоим другом, Коул. – Помня совет Козимо быть искренней, она глубоко вздохнула и бросилась в воду:
– Когда я еще была маленькой девочкой, я считала тебя самым сильным, самым симпатичным и добрым мальчиком, какого я знала.
Он перестал жевать и уставился на нее.
– Даже когда я училась в высшей школе, я думала, что ты намного лучше всех моих знакомых. Я хотела, чтобы ты взглянул на меня хоть раз. – Ее голос перешел на шепот, когда Коул поднялся во весь рост.
– Проклятье! – Его голос охрип от удивления. – Ты же никогда не разрешала мне.
– А ты никогда и не смотрел.
– Как я мог? – Он сжал челюсти, сдерживая приступ разочарования. – Кто я был? Бедный Николо Каванетти. Разве мог я смотреть на богатую мисс Джессику Ворд?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я был ничем, всего лишь полевым работником. Я видел, как вы живете. У меня никогда не было модной прически или дорогой одежды. Черт, я даже не умел говорить так, как вы!
– Но а не звала!
Она посмотрела на его широкую спину и впервые поняла, что не презрение к ней не позволило ему приблизиться.
– Потом ты заметил меня, – прошептала Джессика.
– Привыкнув быть лидером и различать тех, кто напоминал мне тебя – высокомерных, необычных и холодных, – я старался внушить им сменить холодность на обожание.
– И удавалось?
– Иногда. Но потом оказывалось, что холодность была не тем, чем казалась.
– Коул, я... – Джессика оборвала себя, ошеломленная его признаниями. Никогда, даже в самых смелых ее снах, она не могла предвидеть, что результаты ее искренности могут быть такими всеразъясняющими:
– И теперь я – бывший футболист, Джесс.
Совсем не то, что ты называла вызывающим успехом.
– Коул. – Джессика обняла его широкие плечи и прижалась щекой к спине, чего так хотела с того самого момента, когда приехала в Мосс-Клифф.
– О, Коул! – Она прижалась к нему крепче. – Ты мой друг, Коул, несмотря ни на что. Ты мой самый лучший друг, и всегда будешь им.
– Нет, Джесс! Я не хочу твоей чертовой жалости!
Джессика уронила руки, пораженная стыдом. Она совершила ошибку. Она поддалась своим чувствам, а он отверг ее. Совет Козимо не помог.
– Ты думаешь, я говорила тебе все это из жалости?
– А почему же еще?
– Может быть, потому что я забочусь о тебе!
– Послушай, Джесс, я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь сказать что-нибудь, что улучшило бы мое настроение. Но не надо говорить о дружбе. Ты не хотела никакой дружбы вчера вечером. А что же теперь? С тех пор ничего не изменилось, за исключением того, что моя жизнь развалилась.
– Коул!
– Я не объект для милосердия, черт побери! Ты думаешь, печенье и добрые слова помогут здоровью моего отца? Вернут мою карьеру? – Он отвернулся. – Почему ты не уходишь, черт возьми!
– Хорошо, я уйду. А ты... ты эгоистичный идиот! – Она прошла к двери и открыла ее. Затем оглянулась:
– Думаешь, у одного тебя проблемы? Добро пожаловать в реальный мир, Николо!
Коул поморщился, когда дверь за ней закрылась. Реальный мир? Что Джессика знает о реальном мире? Она понятия не имеет, что значит для спортсмена горечь конца его карьеры. Что значит просидеть почти весь сезон на скамье и постоянно подвергаться позору от репортеров за то, чего он никогда не делал. Реальный мир. Он фыркнул от отвращения. Что она знает о жизни, если все, что она видела, это окуляр телескопа и спокойная работа в университете? Как бы она себя чувствовала, если бы пришлось уйти в отставку в тридцать пять лет, никогда больше не знать радости победы, никогда не слышать, как болельщики выкрикивают твое имя.
Коул взял одежду со спинки стула и прошел в ванную. Он пытался бороться с обмороками, но они становились все чаще. Тренер делает только то, что необходимо команде. Да, Коул оказался у подножия, лишившись своей карьеры и гордости. И будь он проклят, если он потянет за собой Джессику Ворд.
Он знал, что не должен был кричать на нее, но ее объятия чуть было не победили его гордости. Он почти поддался на ее слова, почти поверил, что она хочет его. И почему бы кому-то не пожалеть старика Николо Каванетти?
Коул не хотел жалости. Он хотел ее любви и уважения. Никто не любит проигравшего.
Глава 18
Коул шел за юношей по каменной винтовой лестнице, которая вела в спальню наверху башни. Он поднимался с трудом, его ноги устали от верховой езды за два дня и две ночи. Уже десять лет он не садился на лошадь, дни его сражений остались в прошлом. Хотя он ехал на спокойном мерине, но испытывал страдание и знал, что наутро его мускулы будут твердыми и болезненными. Прежде чем отправиться спать, он достал из своего мешка мазь. Но сначала он должен был осмотреть своего пациента.
Коул работал на винном заводе, когда его вызвал аббат и попросил совершить эту поездку. Уже несколько лет он жил в монастыре. Он приобрел основательные знания о растениях и врачевании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31