https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Nautico/
Между нами было все: любовь, интимная близость, дружба, стремление понять друг друга, – и мне все это было нужно. Я готова была принять все это от него. Дальше… Я немного смущена сейчас, но ты меня поймешь. Целую вечность я мечтала о том, чтобы ему отдаться. У него огромный, необычайной красоты член. Я с ума сходила от желания почувствовать его в себе. Я инстинктивно знала, что вся наша любовная игра не сможет сравниться с тем счастьем, которое нас ждет, когда наши тела станут единым целым. Я думаю, мы оба догадывались, что это будет восхитительно, поэтому не торопились, хотя много раз были очень к этому близки. Наконец он лег сверху, и я почувствовала, что он был готов войти в меня. Мы оба дрожали от страсти. Тогда он сказал: «Когда ты приедешь ко мне? Каковы твои планы? Ты уже прочла бумаги о наследстве? Когда ты поедешь в Англию и когда мне ждать тебя? Когда ты станешь моей, а я твоим?»
Она сделала глоток бренди и увидела, что на лице Дины застыло страдальческое выражение.
– Я поцеловала его, сказала, что люблю, и попросила больше не медлить, – продолжала Мирелла. – Он ответил мне страстным поцелуем, и я почувствовала, что открываюсь навстречу ему. Я ждала, что через секунду он войдет в меня, но он вдруг прошептал мне на ухо дрожащим голосом: «Ответь мне. До тех пор, пока я не буду знать ответы на все эти вопросы, я не смогу строить планы про нас двоих». Я отчетливо помню его тяжесть, ощущение его кожи, запах, то, как сильно я хотела его, и то, как это было мучительно больно. Он немного отстранился, чтобы видеть мое лицо. Тогда я обняла его за шею и сказала: «Я приеду к тебе, но…» Он перебил меня: «Между нами не может быть никаких «но», я уже говорил тебе это». Он ждал от меня ответа. Тогда я сказала, что прочла часть документов и уже успела понять, насколько трудно будет ликвидировать это наследство. Я сказала, что уезжаю в Лондон через четыре дня и что будет здорово, если он сможет побыть там со мной. Он спросил: «А как же Турция? Ты хочешь сказать, что решила отказаться от собственности, даже не взглянув на нее?» И я ответила, что если я поеду туда когда-нибудь, то только для того, чтобы заниматься с ним любовью в тех местах, о которых он мне рассказывал.
Мирелла замолчала и посмотрела на Дину. Казалось, они обе пытались представить себе, какое воздействие могли оказать на Адама эти слова. Мирелла тяжело вздохнула, и Дина нарушила молчание осторожным вопросом:
– А что было потом?
– Он погладил меня по голове, нежно поцеловал и сказал: «Это не очень хорошо. Ты хочешь отказаться от наследства и своих предков, чтобы не обременять себя обязанностями. Тебя интересуют только деньги. Никогда не сталкивался с таким глупым, ограниченным и разрушительным поведением. Может быть, ты и от меня заодно хочешь отказаться? Ты решила не связываться с наследством еще до того, как мы встретились. Неужели ты так глупа, что не понимаешь, что означает любить и быть любимой? Неужели ты думаешь, что я позволю превратить наши чувства в простую интрижку? Нет, того, что ты предлагаешь, мне недостаточно. Мне нужно все, а не какая-то часть тебя. Мирелла, ты привыкла в жизни разыгрывать разные роли, поэтому путаешь игру с глубокими чувствами. Это очень плохо. Следует сохранять между ними равновесие. Я считал тебя женщиной, способной взять на себя такую огромную ответственность, как настоящая любовь. Мы могли бы быть счастливы вместе до конца наших дней. Я не вернусь к тебе во второй раз». Затем он разжал мои руки, поднялся, собрал свою одежду, подошел ко мне и поднял на руки. Я хотела что-нибудь сказать, но не знала что. Он спросил, где спальня. Пока он нес меня наверх, я продолжала думать, что все еще поправимо, что он хочет заняться со мной любовью в постели. Я думала, что когда он войдет в меня, ему больше не придет в голову со мной расстаться. Но все получилось совсем не так. Он просто бросил меня на кровать, нашел ванную, принял душ, оделся и ушел. Он больше не вернется, я знаю. Он не шутил, когда говорил это.
– Ну и дела! И что ты собираешься теперь делать?
– Ничего. Не представляю, что тут можно сделать.
– Ты можешь ему позвонить.
– Это невозможно. Послушай, Дина, он ясно дал мне понять, что по натуре он одиночка – несмотря на наличие довольно своеобразной семьи – и был таким всю жизнь. Мы встретились, и он хотел полюбить меня, но ушел, потому что ему мало того, что я готова ему дать. Как я могу преследовать мужчину, который говорит подобные вещи?
– Да, не можешь. Все, что ты можешь, это поехать к нему и дать ему то, что он хочет. Он показался мне довольно умным парнем. Впрочем, если твои чувства к нему не столь сильны, как его, и действительно существуют какие-то «но», то тогда лучше этого не делать, потому что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Твой Адам Кори будет всегда стоять на своем, и ты либо примешь его условия, либо не получишь его вообще. Этот парень не прогнивший американский герой, как твой Пол, который выставляет душу на аукцион и ждет, кто заплатит более высокую цену.
– Что же мне было делать? Он даже не дал мне шанса обсудить наши отношения и то, как они впишутся в мою жизнь, и главное – как я впишусь в его жизнь.
– Это я как раз понимаю.
– Что именно?
– То, что обсуждать здесь нечего. Я не могу говорить за него, но, по-моему, большинство мужчин вовсе не озабочены выяснением отношений и чувств – если, конечно, они не голубые. Он повел себя как мужчина, ты – как женщина. Твой Адам считает, что вместе вы единое целое, а все остальное – детали, которые не имеют существенного значения. Вот ты говоришь сейчас о «моей жизни», «его жизни», а ведь он говорил о «нашей жизни»! Женщины успокаивают себя иллюзией, что всегда готовы к близости с мужчиной, но когда это наконец происходит, они пугаются того, что окажутся в их власти и утратят самостоятельность. Боюсь, что это как раз тот случай. Адам Кори предлагает тебе себя, романтические отношения, готовую семью, возможность почувствовать себя защищенной, а ты даешь ему понять, что готова отказаться от всего этого, что предпочитаешь просто трахаться с ним, но только не брать на себя ответственность за настоящую любовь.
– По-твоему выходит, что я допустила непростительную ошибку?
– Этого я не говорила. Просто пытаюсь тебе втолковать, что Адам – это не Пол, который служит прекрасным примером того, как можно жить, не взваливая на себя ответственность за судьбу другого человека.
– Хорошо, Дина, но если он так сильно меня любит, то почему же так легко от меня отказался? Могу тебе поклясться, что в тот момент он был разъярен, но в то же время не потерял хладнокровия.
– А что бы ты хотела? Чтобы он набросился на тебя с кулаками? Человек сказал то, что считал нужным, а потом развернулся и ушел, чтобы и дальше жить своей жизнью. Он повел себя как воспитанный человек, предоставив тебе сделать то же самое.
– Но, Дина, я ведь так сильно его любила.
– Значит, недостаточно, моя милая, недостаточно.
Глава 9
Мирелла была совершенно сбита с толку. Она маленькими глотками попивала шампанское и смотрела поверх бокала на человека, сидящего напротив.
Он не сводил с нее глаз, и она не могла понять, что в них отражается – гнев или раздражение. С Полом зачастую в этом трудно было разобраться.
Покинув спальню, они едва перемолвились словом. Атмосфера постепенно накалялась и достигла высшей точки, когда Мирелла попрощалась с Моузезом, уложившим ее вещи в багажник красного «феррари» Пола. Пол распахнул перед ней дверцу, и, усаживаясь на заднем сиденье, она услышала, как он сказал Моузезу:
– Кстати, я распорядился прислать два ящика «Шато Марго» для вашего винного погреба. Позаботьтесь о них, пожалуйста. – И он подчеркнуто аккуратно закрыл дверцу машины.
Когда он завел мотор и на бешеной скорости помчался вниз по улице, Мирелла не выдержала:
– Прошу тебя, не надо. Не надо ни вино присылать, ни нестись сломя голову, словно ты хочешь выиграть Гран-при Монте-Карло.
Атмосфера стала взрывоопасной, когда возле стойки регистрации в аэропорту Кеннеди он выхватил у нее из рук билет и своей золотой карточкой «Америкэн экспресс» оплатил разницу между ее местом в эконом-классе и первым классом до Лондона. Она хотела возразить, но он так гневно посмотрел на нее, что она предпочла промолчать. Он крепко взял ее под руку и быстрым шагом повел к залу ожидания первого класса, шепча сквозь стиснутые зубы:
– Только попробуй что-нибудь сказать по поводу того, что я поменял билет.
И вот теперь он в полном молчании разлил по бокалам «Дом Периньон» и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Почему ты на меня сердишься?
– Я не сержусь. Просто меня выводят из себя твои бабские штучки. Терпеть не могу, когда со мной играют в такие игры.
– Но я вовсе не играю с тобой.
– Только не нужно делать из меня дурака. Я звонил тебе утром на работу, как привык делать все последние десять лет, в среду, четверг и пятницу, но ни разу не застал тебя на месте. Когда я захотел увидеть тебя в четверг вечером, единственное, чего я был удостоен, – это часового разговора по телефону, во время которого узнал, что ты взяла отпуск и собираешься уезжать. Потом я выслушал какую-то чушь по поводу того, что нам нужно перестать встречаться на некоторое время, чтобы посмотреть, как это будет. По крайней мере до тех пор, пока ты не обоснуешься в Саутгемптоне. Боже, как же я ненавижу все эти женские хитрости!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты сама прекрасно знаешь! Например, ты заявила, что можешь уделить мне немного времени в воскресенье днем перед отъездом. Ты же знаешь, как трудно мне выбраться в воскресенье из дома, как мне это чертовски неудобно. При этом мы оба знаем, что ты могла бы улететь завтра, а не сегодня. Полагаю, для тебя явилось полной неожиданностью, когда я сказал, что приглашаю тебя на обед в половине первого, а потом сам отвезу в аэропорт.
– Да, если честно, я удивилась и ответила, что в этом нет необходимости. Я собиралась пообедать с Диной, а в аэропорт меня должен был отвезти Моузез. Так что тебе совсем ни к чему было пропускать воскресный обед в кругу семьи.
– Почему же ты не сказала этих слов после обеда и до того, как мы приехали в аэропорт? – Он сделал большой глоток шампанского, и следующая его фраза заставила Миреллу покраснеть. – Твой двенадцатиминутный монолог на тему «Пол, все кончено» утонул в бушующем океане оргазмов, которые длились намного дольше, чем эти смешные, выброшенные из жизни двенадцать минут. – Он сверился с часами, словно ища фактическое подтверждение своим словам. – Четыре часа плюс-минус несколько минут. Четыре часа восхитительной, животной страсти, в течение которых я почему-то не слышал: «Пол, все кончено». Я слышал лишь: «Еще, еще». А также слова типа «потрясающе» и «изысканно». И еще выражения вроде «Возьми меня так, как хочешь», «Я сейчас снова кончу», «Затрахай меня до смерти». И это не считая хриплых стонов и душераздирающих криков боли и наслаждения. Что же я видел? Ты извивалась подо мной, когда мы кончали одновременно, и это было настолько головокружительно, что, казалось, на какой-то миг мы умирали, чтобы затем возродиться для следующего акта любви.
Мирелла резко поднялась с места, но Пол злобно прошипел через стол:
– Сядь! Сядь, пока не объявили твой рейс. Если ты этого не сделаешь, я устрою сцену. Ты меня знаешь. Это не пустая угроза.
Мирелла послушалась. Они молча допили шампанское, и Пол снова наполнил бокалы. Ощущение надвигающейся бури постепенно отступало.
– Мирелла, я не понимаю, к чему вся эта идиотская затея под названием «Пол, все кончено», и знать не хочу. Это не важно, потому что я доказал тебе в постели, что между нами еще не все кончено.
Она ничего не ответила. Пол ни за что бы не поверил, если бы она сказала, что когда он порвал на ней платье, бросил лицом вниз на кровать и, привязав к четырем столбикам за руки и за ноги обрывками платья, грубо и жестоко трахнул ее, стремясь продемонстрировать свою власть, он ее попросту изнасиловал. Он всего лишь добавил несколько часов всплеска похоти к уже умершим отношениям.
Что она могла сказать ему? Что она бросила его еще несколько дней назад, на тротуаре перед рестораном «Мишимо»? Или о том, что между ними было сегодня, – это всего лишь секс ради секса, и те же самые ощущения она могла получить от любого жеребца, у которого душа и ум сосредоточены между ног?
Нет, ничего этого сказать она не могла. Равно как и открыть причину, по которой вообще позволила ему подняться в спальню, пока укладывала вещи – ей хотелось сделать для него этот разрыв менее болезненным и обидным, хотелось остаться в рамках приличий. Боже, какая наивность!
– Что с нами случилось, Пол? Неужели мы действительно так сильно изменились? Что стало с милым, любящим мальчиком из богатой семьи с Лонг-Айленда, который был известен своими радикальными взглядами в бизнес-школе Гарварда, и с бедной, старательной девочкой, оканчивающей колледж? Что стало с этими двумя детьми, которые когда-то влюбились друг в друга? В тот день, когда мы познакомились, я пришла заниматься арабским с твоим товарищем по комнате, а ты сидел напротив и не сводил с меня глаз. Когда урок закончился и он заплатил мне три доллара, ты взял у меня деньги, вернул их ему и обозвал его тупым жлобом, который эксплуатирует меня, зная, что я в стесненных обстоятельствах. Я очень огорчилась тогда, потому что не хотела терять честно заработанные деньги, которые были нужны мне на жизнь, и велела тебе не лезть не в свое дело. Когда мы выходили из комнаты, твой приятель согласился платить мне по семь долларов за час. Ты извинился за вмешательство и сказал, что не можешь выносить несправедливость в любом ее виде, а потом пригласил меня на обед. Годы, когда мы, привилегированные и блестяще образованные дети богачей, собирались спасти мир красотой и любовью, были прекрасны. Мы раздвигали рамки нашего самосознания с помощью и без помощи наркотиков. Мы были верными любовниками, которым казалось, что нет ничего важнее свободы личности. Мы с головой погружались в клубы наркотического дыма с мыслью, что он сделает нашу жизнь насыщеннее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Она сделала глоток бренди и увидела, что на лице Дины застыло страдальческое выражение.
– Я поцеловала его, сказала, что люблю, и попросила больше не медлить, – продолжала Мирелла. – Он ответил мне страстным поцелуем, и я почувствовала, что открываюсь навстречу ему. Я ждала, что через секунду он войдет в меня, но он вдруг прошептал мне на ухо дрожащим голосом: «Ответь мне. До тех пор, пока я не буду знать ответы на все эти вопросы, я не смогу строить планы про нас двоих». Я отчетливо помню его тяжесть, ощущение его кожи, запах, то, как сильно я хотела его, и то, как это было мучительно больно. Он немного отстранился, чтобы видеть мое лицо. Тогда я обняла его за шею и сказала: «Я приеду к тебе, но…» Он перебил меня: «Между нами не может быть никаких «но», я уже говорил тебе это». Он ждал от меня ответа. Тогда я сказала, что прочла часть документов и уже успела понять, насколько трудно будет ликвидировать это наследство. Я сказала, что уезжаю в Лондон через четыре дня и что будет здорово, если он сможет побыть там со мной. Он спросил: «А как же Турция? Ты хочешь сказать, что решила отказаться от собственности, даже не взглянув на нее?» И я ответила, что если я поеду туда когда-нибудь, то только для того, чтобы заниматься с ним любовью в тех местах, о которых он мне рассказывал.
Мирелла замолчала и посмотрела на Дину. Казалось, они обе пытались представить себе, какое воздействие могли оказать на Адама эти слова. Мирелла тяжело вздохнула, и Дина нарушила молчание осторожным вопросом:
– А что было потом?
– Он погладил меня по голове, нежно поцеловал и сказал: «Это не очень хорошо. Ты хочешь отказаться от наследства и своих предков, чтобы не обременять себя обязанностями. Тебя интересуют только деньги. Никогда не сталкивался с таким глупым, ограниченным и разрушительным поведением. Может быть, ты и от меня заодно хочешь отказаться? Ты решила не связываться с наследством еще до того, как мы встретились. Неужели ты так глупа, что не понимаешь, что означает любить и быть любимой? Неужели ты думаешь, что я позволю превратить наши чувства в простую интрижку? Нет, того, что ты предлагаешь, мне недостаточно. Мне нужно все, а не какая-то часть тебя. Мирелла, ты привыкла в жизни разыгрывать разные роли, поэтому путаешь игру с глубокими чувствами. Это очень плохо. Следует сохранять между ними равновесие. Я считал тебя женщиной, способной взять на себя такую огромную ответственность, как настоящая любовь. Мы могли бы быть счастливы вместе до конца наших дней. Я не вернусь к тебе во второй раз». Затем он разжал мои руки, поднялся, собрал свою одежду, подошел ко мне и поднял на руки. Я хотела что-нибудь сказать, но не знала что. Он спросил, где спальня. Пока он нес меня наверх, я продолжала думать, что все еще поправимо, что он хочет заняться со мной любовью в постели. Я думала, что когда он войдет в меня, ему больше не придет в голову со мной расстаться. Но все получилось совсем не так. Он просто бросил меня на кровать, нашел ванную, принял душ, оделся и ушел. Он больше не вернется, я знаю. Он не шутил, когда говорил это.
– Ну и дела! И что ты собираешься теперь делать?
– Ничего. Не представляю, что тут можно сделать.
– Ты можешь ему позвонить.
– Это невозможно. Послушай, Дина, он ясно дал мне понять, что по натуре он одиночка – несмотря на наличие довольно своеобразной семьи – и был таким всю жизнь. Мы встретились, и он хотел полюбить меня, но ушел, потому что ему мало того, что я готова ему дать. Как я могу преследовать мужчину, который говорит подобные вещи?
– Да, не можешь. Все, что ты можешь, это поехать к нему и дать ему то, что он хочет. Он показался мне довольно умным парнем. Впрочем, если твои чувства к нему не столь сильны, как его, и действительно существуют какие-то «но», то тогда лучше этого не делать, потому что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Твой Адам Кори будет всегда стоять на своем, и ты либо примешь его условия, либо не получишь его вообще. Этот парень не прогнивший американский герой, как твой Пол, который выставляет душу на аукцион и ждет, кто заплатит более высокую цену.
– Что же мне было делать? Он даже не дал мне шанса обсудить наши отношения и то, как они впишутся в мою жизнь, и главное – как я впишусь в его жизнь.
– Это я как раз понимаю.
– Что именно?
– То, что обсуждать здесь нечего. Я не могу говорить за него, но, по-моему, большинство мужчин вовсе не озабочены выяснением отношений и чувств – если, конечно, они не голубые. Он повел себя как мужчина, ты – как женщина. Твой Адам считает, что вместе вы единое целое, а все остальное – детали, которые не имеют существенного значения. Вот ты говоришь сейчас о «моей жизни», «его жизни», а ведь он говорил о «нашей жизни»! Женщины успокаивают себя иллюзией, что всегда готовы к близости с мужчиной, но когда это наконец происходит, они пугаются того, что окажутся в их власти и утратят самостоятельность. Боюсь, что это как раз тот случай. Адам Кори предлагает тебе себя, романтические отношения, готовую семью, возможность почувствовать себя защищенной, а ты даешь ему понять, что готова отказаться от всего этого, что предпочитаешь просто трахаться с ним, но только не брать на себя ответственность за настоящую любовь.
– По-твоему выходит, что я допустила непростительную ошибку?
– Этого я не говорила. Просто пытаюсь тебе втолковать, что Адам – это не Пол, который служит прекрасным примером того, как можно жить, не взваливая на себя ответственность за судьбу другого человека.
– Хорошо, Дина, но если он так сильно меня любит, то почему же так легко от меня отказался? Могу тебе поклясться, что в тот момент он был разъярен, но в то же время не потерял хладнокровия.
– А что бы ты хотела? Чтобы он набросился на тебя с кулаками? Человек сказал то, что считал нужным, а потом развернулся и ушел, чтобы и дальше жить своей жизнью. Он повел себя как воспитанный человек, предоставив тебе сделать то же самое.
– Но, Дина, я ведь так сильно его любила.
– Значит, недостаточно, моя милая, недостаточно.
Глава 9
Мирелла была совершенно сбита с толку. Она маленькими глотками попивала шампанское и смотрела поверх бокала на человека, сидящего напротив.
Он не сводил с нее глаз, и она не могла понять, что в них отражается – гнев или раздражение. С Полом зачастую в этом трудно было разобраться.
Покинув спальню, они едва перемолвились словом. Атмосфера постепенно накалялась и достигла высшей точки, когда Мирелла попрощалась с Моузезом, уложившим ее вещи в багажник красного «феррари» Пола. Пол распахнул перед ней дверцу, и, усаживаясь на заднем сиденье, она услышала, как он сказал Моузезу:
– Кстати, я распорядился прислать два ящика «Шато Марго» для вашего винного погреба. Позаботьтесь о них, пожалуйста. – И он подчеркнуто аккуратно закрыл дверцу машины.
Когда он завел мотор и на бешеной скорости помчался вниз по улице, Мирелла не выдержала:
– Прошу тебя, не надо. Не надо ни вино присылать, ни нестись сломя голову, словно ты хочешь выиграть Гран-при Монте-Карло.
Атмосфера стала взрывоопасной, когда возле стойки регистрации в аэропорту Кеннеди он выхватил у нее из рук билет и своей золотой карточкой «Америкэн экспресс» оплатил разницу между ее местом в эконом-классе и первым классом до Лондона. Она хотела возразить, но он так гневно посмотрел на нее, что она предпочла промолчать. Он крепко взял ее под руку и быстрым шагом повел к залу ожидания первого класса, шепча сквозь стиснутые зубы:
– Только попробуй что-нибудь сказать по поводу того, что я поменял билет.
И вот теперь он в полном молчании разлил по бокалам «Дом Периньон» и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Почему ты на меня сердишься?
– Я не сержусь. Просто меня выводят из себя твои бабские штучки. Терпеть не могу, когда со мной играют в такие игры.
– Но я вовсе не играю с тобой.
– Только не нужно делать из меня дурака. Я звонил тебе утром на работу, как привык делать все последние десять лет, в среду, четверг и пятницу, но ни разу не застал тебя на месте. Когда я захотел увидеть тебя в четверг вечером, единственное, чего я был удостоен, – это часового разговора по телефону, во время которого узнал, что ты взяла отпуск и собираешься уезжать. Потом я выслушал какую-то чушь по поводу того, что нам нужно перестать встречаться на некоторое время, чтобы посмотреть, как это будет. По крайней мере до тех пор, пока ты не обоснуешься в Саутгемптоне. Боже, как же я ненавижу все эти женские хитрости!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты сама прекрасно знаешь! Например, ты заявила, что можешь уделить мне немного времени в воскресенье днем перед отъездом. Ты же знаешь, как трудно мне выбраться в воскресенье из дома, как мне это чертовски неудобно. При этом мы оба знаем, что ты могла бы улететь завтра, а не сегодня. Полагаю, для тебя явилось полной неожиданностью, когда я сказал, что приглашаю тебя на обед в половине первого, а потом сам отвезу в аэропорт.
– Да, если честно, я удивилась и ответила, что в этом нет необходимости. Я собиралась пообедать с Диной, а в аэропорт меня должен был отвезти Моузез. Так что тебе совсем ни к чему было пропускать воскресный обед в кругу семьи.
– Почему же ты не сказала этих слов после обеда и до того, как мы приехали в аэропорт? – Он сделал большой глоток шампанского, и следующая его фраза заставила Миреллу покраснеть. – Твой двенадцатиминутный монолог на тему «Пол, все кончено» утонул в бушующем океане оргазмов, которые длились намного дольше, чем эти смешные, выброшенные из жизни двенадцать минут. – Он сверился с часами, словно ища фактическое подтверждение своим словам. – Четыре часа плюс-минус несколько минут. Четыре часа восхитительной, животной страсти, в течение которых я почему-то не слышал: «Пол, все кончено». Я слышал лишь: «Еще, еще». А также слова типа «потрясающе» и «изысканно». И еще выражения вроде «Возьми меня так, как хочешь», «Я сейчас снова кончу», «Затрахай меня до смерти». И это не считая хриплых стонов и душераздирающих криков боли и наслаждения. Что же я видел? Ты извивалась подо мной, когда мы кончали одновременно, и это было настолько головокружительно, что, казалось, на какой-то миг мы умирали, чтобы затем возродиться для следующего акта любви.
Мирелла резко поднялась с места, но Пол злобно прошипел через стол:
– Сядь! Сядь, пока не объявили твой рейс. Если ты этого не сделаешь, я устрою сцену. Ты меня знаешь. Это не пустая угроза.
Мирелла послушалась. Они молча допили шампанское, и Пол снова наполнил бокалы. Ощущение надвигающейся бури постепенно отступало.
– Мирелла, я не понимаю, к чему вся эта идиотская затея под названием «Пол, все кончено», и знать не хочу. Это не важно, потому что я доказал тебе в постели, что между нами еще не все кончено.
Она ничего не ответила. Пол ни за что бы не поверил, если бы она сказала, что когда он порвал на ней платье, бросил лицом вниз на кровать и, привязав к четырем столбикам за руки и за ноги обрывками платья, грубо и жестоко трахнул ее, стремясь продемонстрировать свою власть, он ее попросту изнасиловал. Он всего лишь добавил несколько часов всплеска похоти к уже умершим отношениям.
Что она могла сказать ему? Что она бросила его еще несколько дней назад, на тротуаре перед рестораном «Мишимо»? Или о том, что между ними было сегодня, – это всего лишь секс ради секса, и те же самые ощущения она могла получить от любого жеребца, у которого душа и ум сосредоточены между ног?
Нет, ничего этого сказать она не могла. Равно как и открыть причину, по которой вообще позволила ему подняться в спальню, пока укладывала вещи – ей хотелось сделать для него этот разрыв менее болезненным и обидным, хотелось остаться в рамках приличий. Боже, какая наивность!
– Что с нами случилось, Пол? Неужели мы действительно так сильно изменились? Что стало с милым, любящим мальчиком из богатой семьи с Лонг-Айленда, который был известен своими радикальными взглядами в бизнес-школе Гарварда, и с бедной, старательной девочкой, оканчивающей колледж? Что стало с этими двумя детьми, которые когда-то влюбились друг в друга? В тот день, когда мы познакомились, я пришла заниматься арабским с твоим товарищем по комнате, а ты сидел напротив и не сводил с меня глаз. Когда урок закончился и он заплатил мне три доллара, ты взял у меня деньги, вернул их ему и обозвал его тупым жлобом, который эксплуатирует меня, зная, что я в стесненных обстоятельствах. Я очень огорчилась тогда, потому что не хотела терять честно заработанные деньги, которые были нужны мне на жизнь, и велела тебе не лезть не в свое дело. Когда мы выходили из комнаты, твой приятель согласился платить мне по семь долларов за час. Ты извинился за вмешательство и сказал, что не можешь выносить несправедливость в любом ее виде, а потом пригласил меня на обед. Годы, когда мы, привилегированные и блестяще образованные дети богачей, собирались спасти мир красотой и любовью, были прекрасны. Мы раздвигали рамки нашего самосознания с помощью и без помощи наркотиков. Мы были верными любовниками, которым казалось, что нет ничего важнее свободы личности. Мы с головой погружались в клубы наркотического дыма с мыслью, что он сделает нашу жизнь насыщеннее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42