Только один человек в мире мог ответить
на безмолвный запрос монитора.
И тогда где-то на панели управления замигают огни, под ними вспыхнут
цифр, прочитав которые, Коуди мог бы заставить компьютер выдать свою
тайну. Перед Коуди эту раздавливающую ношу нес Брюстер. А перед Брюстером
- Мерриэм. А после Коуди... кто-нибудь еще понесет невыносимый груз
ответственности за слова, которые должны прозвучать: Грядет конец рода
человеческого... смотри я уничтожу их вместе с землей.

Взрыв протестующих мыслей с яростной силой прорвался через защитную
оболочку, которую возвел вокруг себя Коуди, взяв кинжал. Со всей
оживленной пещеры телепаты, прервав работы, бросали свои сильные, срочные
мысли в центр, которым стал Коуди.
Это ошеломляло. Он никогда прежде не испытывал столь сильного удара.
Он не собирался колебаться, но груз их протеста был почти физически
ощутим, и мог заставить зашататься под ним. Даже из надземного мира он мог
слышать и ощутить мгновенный поток устремленных вниз мыслей. В четверти
мили над известняковым небом, над скалой и почвой, пронизанной корнями
елей, охотник в рваной оленьей шкуре остановился и послал свою потрясенную
сочувственную мысль протеста, упавшую в пещеру. Мысль докатилась до Коуди
замутненной разделявшим из камнем, испещренной крохотными эмоциями
лишенных мозга существ, живших в толще почвы.
Кто-то высоко в вертолете, висящем в раскаленном синем небе, мысленно
связался с подземной группой, слабо и едва слышно, столь же мгновенно, как
и человек в ближайшей пещере за запертою дверью Коуди.
"Нет, нет, - говорили голоса в его сознании. - Ты не смеешь! Ты одно
целое с нами. Ты не смеешь. Ты все для нас, Джефф!"
Он знал, что это правда. Выход казался ему глубокой темной шахтой, к
которой его толкало головокружение, но он знал, что, убивая себя, он в
какой-то мере убивал и всю расу. Только телепат может испытать смерть и
продолжать жить. Когда умирает телепат, все остальные в пределах
досягаемости мысли чувствуют темноту вблизи угасающего сознания,
чувствуют, как их собственные сознания немного гаснут в ответ.
Все произошло так быстро, что Коуди все еще ощупывал двумя пальцами
край ключицы, и кинжал еще не был крепко сжат в кулаке, когда единый
сплетенный крик мучительного протеста сотни умов, говорящих хором,
сомкнулся над ним. Он замкнул свои мысли и остался непреклонным. Он мог
достаточно долго сражаться с ними. Это займет только секунду. Дверь была
заперта, и остановить его могла только физическая сила.
Но его тревожил не этот настойчивый пресс голосов и действий. Разум
Алленби не говорил вместе с остальными. Почему?
Рука стиснула кинжал. Он немного расставил пальцы, давая кинжалу
дорогу и зная, куда бить. Брюстер... чувствовал ли он что-нибудь похожее,
когда шесть месяцев назад избавился здесь от невыносимой ноши решения?
Трудно ли было нажать на курок? Или легко, как легко поднять кинжал и...
Ослепительно-белая вспышка разорвалась в середине его мозга. Это было
похоже на метеор, взорвавшийся осколками по самой мозговой ткани. В
последней вспышке угасающего сознания Коуди подумал, что нанес смертельный
саморазрушительный удар, и именно так выглядит смерть "изнутри".
Потом до него дошло, что этот удар метеора был мыслью Алленби,
которая ударила с ошеломляющей силой. Он почувствовал, как выскользнул из
руки кинжал, как подогнулись колени, а потом все исчезло. Навсегда.
Когда он снова пришел в себя, Алленби стоял рядом с ним на коленях, и
компьютер смотрел на него сверху, по-прежнему сверкая стеклом и отраженным
светом, но видимый с непривычной точки, словно Джефф был стоящим на
коленях ребенком. Дверь была распахнута настежь. Все выглядело непривычно.
- Все в порядке, Джефф? - спросил Алленби.
Коуди поднял на него глаза и ощутил звенящее напряжение, с трудом
сдерживающее рвущийся наружу гнев, перед которым в ужасе разбегались
мысли.
- Извини, - сказал Алленби. - Я поступал так только дважды в жизни.
Мне пришлось сделать это, Джефф.
Коуди отшвырнул его руку со своего плеча. Нахмурившись, он подобрал
под себя ноги и попытался встать. Комната непривычно кружилась вокруг
него.
- Кто-то должен быть мужчиной, - сказал Алленби. - В этом
неравенство, Джефф. Это тяжело для тебя и Мерриэма, и Брюстера, и всех
остальных, но...
Коуди сделал яростный жест, обрывая мысль.
- Ладно, - сказал Алленби. - Но не убивая себя, Джефф. Убей
кого-нибудь другого. Убей Джаспера Хорна.
Слабая горячая волна пробежала по мозгу Коуди. Он стоял неподвижно,
даже не скрывая мыслей, давая странной новой мысли дойти до центра его
сознания и вспыхнуть там.
"Убей Джаспера Хорна."
О, Алленби был мудрым человеком. Сейчас он сдержанно улыбнулся Коуди,
его круглое румяное лицо было напряжено, но на нем снова появилось
довольное выражение.
- Тебе лучше? Тебе нужно действие, Джефф, направленная активность.
Эти месяцы ты только тем и занимался, что сидел на месте и волновался.
Человек не в состоянии справиться с некоторыми обязанностями, если он не
действует. Так примени свой кинжал против Хорна, а не против себя.
Слабый трепет сомнения возник в сознании Коуди.
- Да, ты можешь проиграть, - отозвался Алленби. - И тогда он убьет
тебя.
- Он этого не сделает, - сказал вслух Коуди, и собственный голос
показался ему странным.
- Он может. У тебя будет шанс попробовать. Разделайся с ним, если
сможешь. Именно это ты собирался сделать, не понимая этого. Ты должен
кого-нибудь убить. А Хорн - это сейчас наша главная проблема. Это реальный
враг. Так что убей Хорна. Не себя.
Коуди молча кивнул.
- Ну вот так-то лучше. Мы найдем его для тебя. А я достану тебе
вертолет. Ты не хочешь вначале увидеть Люси?
Легкая волна беспокойства пробежала по разуму Коуди. Алленби заметил
это, но не позволил своему сознанию дрогнуть в ответ.
Бесчисленные связанные умы телепатов тихо отступили в ожидании.
- ДА, - сказал Коуди. - Сначала я увижусь с Люси. - Он повернул к
двери пещеры.

Джаспер Хорн - и те, кого он представлял - был причиной того, почему
Болди не могли позволить себе узнать метод Операции "Апокалипсис" и секрет
смертоносного избирательного вируса, хранящийся в памяти компьютера.
Секрет нужно было оберегать от Джаспера Хорна и его друзей-параноиков.
Ведь их подход заключался в следующем: Почему бы не убить всех людей?
Почему бы и нет, пока они не убили нас? Почему не нанести удар первыми, и
спасти себя?
На эти вопросы было тяжело отвечать, а Джаспер Хорн умел их задавать.
Если можно было сказать, что у параноиков был лидер, то Хорн был им. Никто
не знал, что известно этому человеку о Пещерах. Он знал, что те
существуют, но не знал где. Он знал кое-что из того, что там происходит,
несмотря на то, что все Болди Пещер носили шлемы Немых с частотной
модуляцией. Если бы он узнал об Индукторе, он - если бы смог - сбросил бы
на него бомбу с величайшей в своей жизни радостью и наблюдал бы за
поднимающимся столбом дыма. Он определенно знал о готовящейся Операции
"Апокалипсис", поскольку делал все, чтобы заставить Болди выпустить вирус,
который бы уничтожил всех обыкновенных людей.
И он знал, как заставить Болди сделать это. Если... когда... начнется
погром, вирус и Апокалипсис обрушатся на мир. Тогда не будет выбора. Когда
твоя жизнь зависит от смерти врага, ты не колеблешься. Но когда враг -
твой брат...
В том-то и заключалось различие. Для обыкновенных Болди человеческая
раса была близко родственной. Для параноиков она была лишь волосатыми
полу-людьми, достойными только истребления. Поэтому Джаспер Хорн
использовал все известные ему способы, чтобы вызвать беду. Ускорить
погром. Чтобы быть уверенным в том, что Болди выпустили вирус и уничтожили
волосатых людей.
И Хорн действовал в децентрализованном после Взрыва обществе,
построенном на страхе, до сих пор очень реальном страхе. Сегодня уже
никакие из будущих шагов не казались возможными. Общество балансировало
между новым уплотнением и дальнейшим расширением, и каждый человек, каждый
новый город пристально наблюдал за остальными. Ведь как можно было
доверять другому, не зная его мыслей?
Америкэн Ган и Свитуотер, Дженсенз Кроссинг и Санта-Клара, и все
остальные, разбросанные по дуге континента. Мужчины и женщины в городах,
занимающиеся своими делами, растящие своих детей, обслуживающие свои сады,
магазины и фабрики. Большинство из них был нормальными людьми. И в каждом
городе жили и Болди, растя своих детей, занимаясь своими магазинами.
Вполне дружелюбно со всеми. Но не всегда... не всегда.
А сейчас уже которую неделю над всей нацией каталась сырая и гнетущая
жаркая волна, постепенно поднимавшая агрессивность. И все же, если не
считать нескольких случаев поножовщины, никто не решался нанести первый
удар. Все люди были вооружены, и каждый город имел запас атомных бомб и
мог ответить на удар с убийственной точностью. Время для погрома уже более
чем созрело. Однако еще не образовалась толпа. Потенциальные линчеватели
еще не договорились о мишени.
Но Болди были в меньшинстве.
Все, что требовалось - это ускоряющий толчок, и параноики делали для
этого все, что могли.

Коуди взглянул на серое каменное небо пещеры и протянул руку с ключом
к замку двери квартиры жены. Уже вставив ключ, он заколебался, на сей раз
не от нерешительности, а потому, что почти наверняка знал, что ждало его
внутри. Между его бровями залегла глубокая морщина, и все мелкие черточки
лица были сведены и пребывали в постоянном напряжении, которое не
отпускала ни одного Болди с первого момента, когда они вошли в пещеру.
Каменный свод собирал и накапливал такую сложную путаницу мыслей,
отражающихся от стен, переплетающихся и смешивающихся в стесненный галдеж.
"Вавилонская Пещера", - язвительно подумал Коуди и почти уверенно повернул
ключ. За дверью он сменит один Вавилон на другой. Стены дадут ему
некоторую защиту от внешних облаков спертой мрачной обиды, но внутри было
нечто, что нравилось ему даже меньше. И все-таки он знал, что не может
уйти, не повидав Люси и ребенка.
Он открыл дверь. Гостиная с широким, удобным, зеленым, как мох,
диваном-полкой вдоль трех стен, казавшимся почти черным под полками с
катушками книг, с разбросанными цветными подушками, неяркими
светильниками, выглядела достаточно ярко. За витой готической решеткой,
напоминая освещенный изнутри маленький храм, горел электрический камин.
Через широкое окно в оставшейся стене он видел отражение на улице огней
соседней гостиной Ральфа, а через дорогу - Джун и Хью Бартонов в их
гостиной, пьющих предобеденный коктейль перед электрическим камином. Это
выглядело приятно.
Но здесь все ясные цвета и сияние были приглушены глубокими
всплесками отчаяния, окрашивающими все дни жены Джеффа Коуди, и увы -
сколько же это тянулось? Ребенку было три месяца.
Он позвал:
- Люси?
Ответа не было. Но более сильная волна несчастья прошла по квартире,
и через мгновение он услышал скрип кровати в соседней комнате. Он услышал
вздох. Голос Люси, немного глухой, сказал:
- Джефф.
Наступило мгновенное молчание, и он уже повернул к кухне, когда вновь
услышал ее голос.
- Сходи на кухню и принеси мне еще немного виски, ладно?
- Сейчас, - ответил он. "Виски ей особо не повредит", - думал он.
Все, что могло помочь ей пережить еще несколько месяцев, было к лучшему.
Следующие несколько?.. Нет, конец наступит много раньше.
Недовольный голос Люси:
- Джефф?
Он принес виски в спальню. Она лежала лицом вверх на постели,
разметав рыжеватые локоны, прислонившись ногами в одних чулках к стене.
Высохшие дорожки слез тянулись через ее щеки к ушам, но сейчас ее ресницы
не были мокрыми. В углу в маленьком коконе своих бессвязных полуживотных
мыслей спал ребенок. Ему снилось тепло и огромная всепоглощающая мягкость,
которая слабо шевелилась, сон без формы, структуры и темперамента.
Светло-рыжие волосы были не более чем пухом на его хорошей формы голове.
Коуди взглянул на Люси.
- Как ты себя чувствуешь? - услышал он свой бессмысленный вопрос.
Не шевельнув ни одним мускулом, она позволила глазам скатиться вбок,
и теперь смотрела на него из-под полуопущенных век тяжелым, страдающим,
ненавидящим взглядом. Пустой бокал стоял на прикроватном столике в
пределах досягаемости ее слабой руки. Коуди шагнул вперед, откупорил
бутылку и направил густую янтарную струю в бокал. Два дюйма, три. Она не
собиралась останавливать его. Он остановился на трех и убрал бутылку.
- Тебе не нужно спрашивать, кто и как себя чувствует, - сказала Люси
унылым голосом.
- Я не читаю твои мысли, Люси.
Она повела плечами в постели.
- Рассказывай...
Снова взглянув на спящего ребенка, Коуди промолчал. Но Люси
неожиданно села, заставив кровать застонать, удивив Коуди своим спонтанным
движением, которое он не смог предугадать в ее мыслях.
- Он не твой. Он мой. Совсем мой, моего рода, моей расы. Не... - она
продолжила мысль. - Никаких примесей в его крови нет. Не урод, не Болди.
Прекрасный, нормальный, совершенно здоровый ребенок... - Она не сказала
этого вслух, но ей это и не требовалась. Она специально придержала мысль,
а потом отпустила ее, зная, что с тем же успехом могла сказать это вслух.
Затем добавила ровным голосом:
- И я полагаю, что ты не читал этих мыслей.
Он молча протянул ей бокал с виски.

Прошло пять лет с тех пор, как была сброшена бомба на Секвойю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32