https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/so-svetodiodnoj-podsvetkoj/
Юноша направил лодку к ближайшему причалу и пришвартовался, обвязав канат вокруг тяжелого бронзового кольца, позеленевшего от ярь-медянки. Это кольцо прочно сидело в каменных ноздрях не то какого-то идола, не то тумбы, вырезанной в виде ужасного нечеловеческого лица. Подобные тумбы — одна страшнее другой, замерли вдоль причала, словно головы казненных преступников, выставленные на всеобщее обозрение. Оставив причал позади, молодой человек направился по узким улочкам, петлявшим вокруг лачуг и домов, вверх, к каменной обители Каргона.
Смуглые загорелые моряки с просмоленными дегтем волосами, проходили мимо молодого мага, спеша куда-то по своим делам и разя во все стороны дешевым перегаром. Нищие, высохшие, как щепки на солнцепеке, взывали к милости, выставляя напоказ жуткие раны, обрубки конечностей и пустые глазницы с настойчивостью хозяев аттракциона, предлагающих зрелища и развлечения, способные пощекотать нервы. Вокруг них вертелись дети с разбойничьими лицами, увлеченные древними играми, не имевшими смысла для чужака. Никто не обратил внимания на молодого мага, пока он пробирался по главной городской улице к открытым воротам замка.
Под самой крепостной стеной юноша обнаружил гостиницу для моряков. Из ее дверей вырывался тяжкий дух жареного Мяса и прокисшего вина, перемешанный с запахом острых пряностей. От этого аромата в желудке монаха заурчало. Он вдруг вспомнил, что целый день, фигурально выражаясь, «не ковырял зубочисткой», так что начинал забывать, для чего человеку зубы. Если же быть точным, пища забыла путь в его утробу уже с прошлой ночи, когда они с бардом весьма скромно поели в каком-то северном поселке или городке Крува, на самой границе с Азамом. Для более основательных трапез Просто не было времени.
Впрочем, теперь один час ровным счетом ничего не решал…
Морган проснулся, еще не зная, что готовит ему судьба в этот день.
Он встал с первым рассветом. Соленый морской бриз, приятно щипавший в носу, всегда навевал здоровый аппетит. Комната, предоставленная ему господином Таспером, окнами выходила на север. Ветер с моря заставлял дрожать ставни, отсыревшие настолько, что в них иногда зацветали водоросли, отчего дом казался жилищем морского конька — гиппокампуса, изображенного на гербе. Сюда вместе с ветром доносились и крики морских птиц, и песни подгулявших моряков, а также шум и плеск зеленых морских волн, разбивающихся об утесы. Комнатенка Моргана была крохотной, с низким потолком. Сквозь потолочные балки порой пробивался дневной свет как первого, так и второго солнц. Впрочем, второй рассвет почти никогда не заставал в постели хозяина комнаты. Несмотря на непрочность потолка, стены были сложены из настоящих каменных глыб, достойных какого-нибудь каземата, покрытых слоем штукатурки, толстым, как глазурь на сахарном пироге. Местами стены были обиты шпалерами из Альджеронны — города мастеров. Пол устилал тростник, от которого исходил приятный запах свежескошенного сена.
Плеснув освежающе холодной водой в лицо, Морган стер полотенцем остатки сна и подумал, что жизнь на острове Картона здорово напоминает жизнь викингов на древней Земле. Сам Морган родился на Центаврусе, однако народ его матери имел земные корни и когда-то его фамилия славилась в землях Скандинавии. Мать сумела выпестовать в Моргане уважение к дому, и Сигурд Вольсунг, Белая Гудрун и Фафнир Червь стали неизменными спутниками его детских грез.
Дрожа от холода, Морган поспешно натянул панталоны и подпоясал тунику. Вот уже два года как он прибыл на Бергеликс и, сначала с усмешкой, затем со все большим уважением, знакомился с местными обычаями. Инженер-социолог, он первоначально поселился на Трашне в системе Арктура, и подумывал провести там всю жизнь, отдаваясь любимой работе. Но тут случилась Семнедарская резня и начался Бунт Свободных. Волей-неволей Моргану пришлось вмешаться в происходящее, выступив против Палаты Наследников. Убежденный центрист, он был вынужден покинуть Трашну, чтобы посвятить остаток жизни чему-нибудь другому, менее опасному. Это произошло сразу после того, как Проконсулат нанес решительный удар по левым силам. И теперь, находясь в ссылке (точнее — в добровольном изгнании), объявленный вне закона указом императора Мардакса, как член партии центристов, Морган нашел приют на далекой Сьерре, которая на время стала его домом.
Порой Бергеликс казался сказкой — миром, оказавшимся за гранью времен, живущим за долгие века до появления Имперских звезд, экзотическим островком, на бескрайних просторах которого, в уединенных замках, могли найти себе убежище все неугодные режиму. Это была планета пылких бардов и рыцарей. Мир романтических грез, туманных рассветов, сверкающих полдней и мистических сумерек.
Предаваясь таким размышлениям, с улыбкой «спрятанной в тени губ» (как говорилось в любимых им сагах), Морган оделся. Он был уже не молод, ему перевалило за тридцать шесть или что-то вроде этого. Если бы он сейчас посмотрел в зеркало (чего никогда не делал по утрам) или в гладь воды в умывальном тазу (что делал иногда, кривя душой, поскольку считал, что не пристало мужчине заниматься такими вещами, как самосозерцание), то он увидел бы там смуглого, загорелого парня, чуть ниже ростом и помельче, нежели предписано по норме Орионидов, с волосами, тронутыми сединой, и задумчивым взглядом.
Сюда он прибыл два года назад в 152 году от возникновения Империи , в крошечном одноместном звездолете, который давно заржавел и развалился. Морган, кажется, оставил его на каком-то лугу… Впрочем, он уже и сам не помнил этого. Звездолет ему был не нужен, потому что возвращаться он не собирался.
Человек «робкого десятка», то есть немногословный на людях, застенчивый и предпочитающий оставаться в тени, Морган считал себя чужеземцем в этих краях и был совершенно прав, не заблуждаясь на свой счет. Некоторым просто суждено родиться чужаками, которых не принимает сей мир. Морган был из таких, хотя в глубине души все же надеялся обрести новый дом на просторах Империи. Его тянуло к простым людям, поближе к зелени и неспешным сменам времен года, с которыми он расставался неохотно и к которым долго привыкал. Его больше устраивало, когда весна незаметно перетекала в лето, а то, в свою очередь, исподволь, медленно становилось осенью, так что с удивлением можно было обнаружить на столе свежие сочные плоды, а потом так же внезапно поразиться первому снегу. Таким Пришелец стал еще до Заговора Тревожных Времен, из-за которого оказался выдворен за пределы системы Арктура…
У Моргана, как и у любого космополита, не было прочных корней. Однако здесь, на Бергеликсе, он обрел их. У него даже возникло подозрение, что он когда-то родился здесь, но после чудесным образом оказался подкинут в иной мир. Моргану казалось, что образ Бергеликса давно отпечатан в его душе, и только теперь понемногу начинает раскрываться. Похоже, Морган знал его до мельчайшей пылинки: это море, эти два солнца, горы, деревья и каждый листок.
«С возвращением домой, Морган», — еще раз мысленно поздравил он себя. Он чувствовал себя своим среди заносчивых и одиноких морских королей Каргонессы — проклятых королей, чья древняя вражда с загадочным статутом Кровников сделала этот остров домом и прибежищем для всех беглых каторжников и нарушителей закона Бергеликса. Кроме того, Морган был обласкан Каргоном, снискав его расположение и покровительство. Здесь он нашел мир, о котором мог только грезить в мальчишеских мечтах.
Он привязался к жителям острова с пылкостью, которая его самого иногда смущала и приводила в недоумение. Их песни, их праздники, их безграничная вера в благородство души трогали Моргана куда глубже, чем любого другого человека с «цивилизованных» планет, где на первом месте стоял политический интерес и выгода, ничего общего не имевшие с человеческими чувствами.
Морган любил варваров, как бы странно ни звучало это признание. Он любил их быт, и обычаи, любил их еду и напитки, простую одежду, неказистое оружие и те простые способы, которыми они сводили счеты. Тут люди ложились спать, не пряча камня за пазухой. Варвары жили как дети.
К тому же Морган считался звездным дворянином — пришельцем из незнакомых мест. Обитатели этого мира полюбили в Моргане тайну, которая окутывала его магическим туманом.
Впрочем, ни Морган, ни местные жители не имели ни малейшего представления о том, кем он станет для их детей, а также детей их детей, понятия не имели, что этот поселившийся среди них чужак — выходец из иного мира — не кто иной, как будущий герой саг и легенд, мифов и сказок, который перешагнет порог бессмертия.
Граф Таспер, правитель Каргонессы, нарушил в то утро свой пост по-барски роскошно. В зале с низкими потолками, выложенными брусом, насквозь прокопченным, будто куски балыка, уже копошились слуги. Помимо мужей и жен его свиты, в зале присутствовали рыбаки и моряки, купцы и просто жители острова.
Огонь пылал в каменных очагах. Длинноволосые мальчики-пажи носили тарелки с жареным мясом. Кислый эль и мутное вино вместе со сладковатой виноградной водкой выплескивались на камышовый пол во время здравиц и тостов. Всюду кипело шумное, слегка пьяное веселье.
Сам Таспер восседал на высоком троне, расположенном на громадном помосте под выцветшими, но все еще славными гобеленами, изображавшими деяния Арвери Великого и его битвы с Морским народом за устье Уайтстранда. Тонкие чуткие пальцы девяти поколений женщин Диомы работали над этими роскошными узорами, и старые выцветшие краски чудесным образом оживали под солнечными лучами, бьющими из высоких стрельчатых окон, возрождая былую славу полотен.
Таспер находился в хорошем настроении, что было редкостью. В ответ на шутки, раздававшиеся за столом, он взрывался смехом, как облако грозовыми раскатами. Выкрикивая тосты и посулы, он пил из кубка, сжимая его сильной рукой, после чего бросал его в тяжелый щит, поставленный напротив его высокого трона. Кубок со звоном ударялся о щит, что служило сигналом для барда, исполнявшего всякий раз новый куплет старинной саги. Тонкий чистый голос старца плыл под сводами зала, точно мятный запах забытых старых дней, точно дух с сеновала, где хранятся воспоминания о свежей луговой траве.
— …Вот песнь об Арвери, старинном герое… — начал бард.
Эту песню Морган хорошо знал. Она ему нравилась. И ничего удивительного, что она исполнялась именно сегодня, так же как и ничего странного не было в том, что во время, когда положено быть завтраку, шло разгульное пиршество. Сегодня был День Арвери, почитаемого издревле, ибо не кто иной, как именно этот герой основал Дом Диомы. Поэтому Морган, с благоговением внимая замечательной истории былых времен, остановился на пороге зала, и только когда смокли последние слова песни, занял свое место за столом.
Таспер первым подал знак к рукоплесканиям, захлопав в ладоши и зазвенев многочисленными перстнями. Он бросил певцу золотой браслет. Старик с неожиданной сноровкой схватил его прямо в воздухе опытной, видать, рукой, как раз в тот миг, когда Морган опустился за стол.
В краю варваров положено было не есть, а набрасываться на еду, что Морган освоил давным-давно. Остальные уже понемногу утолили зверский аппетит и жестокое похмелье — результат вчерашних проводов второго светила за горизонт, когда согласно ритуалу полагалось предаваться обильным возлияниям. Впрочем, в этой стране, где всякое празднество обретало поистине всенародный размах, поводом для возлияний могли стать любые политические события и природные явления.
Затем граф взревел, требуя исполнения последнего лэ старого эпоса, в котором говорилось о самой Битве или Побоище Великих, и все за столами с готовностью стихли, словно шумный осенний лес, в один миг сбросивший листву. Чуткие пальцы певца проворно забегали по серебряным струнам и грянули торжественные аккорды, заполняя закопченную залу, заставляя трепетать сердца присутствующих от мыслей о великих деяниях и подвигах, о Золотом веке, минувшем задолго до разрыва со статутом и с Кровниками, когда было утрачено согласие с побратимами, жившими на землях Азама, на другом берегу реки.
Могучие воины графа один за другим подхватывали древнюю песнь. Глаза их краснели от вина и слезились от дыма. Морган Пришелец пел наравне со всеми, сидя за высоким столом, веселясь с остальными, повторяя их похабные жесты, их грубые шутки и скабрезные тосты, причем делал он это не только искренне, но и с воодушевлением.
Откуда ни возьмись, появился старина Осмер, особо приближенный слуга графа. Он объявил, что пришел некто, не удостоенный чести сидеть за столом героев, кто просит позволения предстать перед графом Таспером и его слугами. Какой-то юнец из Азама, и, по всему видать, чародей. Как выяснилось из дальнейших расспросов слуги, «видать» это прежде всего было по зеленой рясе. Судя по одежде это был маг Зеленого братства. Таспер рассмеялся и распорядился впустить юношу, кто бы он ни был, маг или не маг. Так что вскоре молодой человек предстал перед ним. Опасливо осмотревшись, бросая взгляды, которые, казалось, были способны заворожить или загипнотизировать кого угодно, юноша отказался от предложенного вина и мяса, сказав, что принес графу важное послание.
И тогда граф Таспер Каргон предложил ему начинать не мешкая, а сидевший за длинным столом Морган, странник с Центавруса, почувствовал необъяснимый страх, когда желтые, как у тигра, глаза чародея остановились на нем, выделив именно его, Моргана, из всей толпы. Затем юноша заговорил:
— Граф и правители острова Каргонессы, вы поете о славных деяниях былых дней, героях-победителях, ратоборцах, бившихся с драконами во времена пращуров… но я пришел призвать одного из вас в поход еще более славный и благородный! Ибо звезда Бейль горит на востоке, а это верный признак возвращения дракона. Все возвращается по временной спирали, ибо время — лишь обращение звезд и небесных знаков, как учит магия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19