– Александр?
– Алексей. Сам предложил называть его Алексом. Говорит, так он привык.
Я глотнула уже остывшего кофе, поморщилась. Встала, подошла к мойке и вылила кофе в раковину. Пополоскала чашку, налила в нее свежего кипятка и вернулась за стол. Анька молча наблюдала за моими манипуляциями.
– Ну как? – вдруг спросила она.
– Э-э… – я помялась, – по-моему, очень даже…
– Ты о чем это? – Анька с изумлением смотрела на меня.
– Об этом… – откашлявшись, пробормотала я, – об Алексе…
– Да? – Анька, похоже, была озадачена. – Я вообще-то о поездке тебя спросила.
– А-а… – Я попыталась сосредоточиться. – Поездка… Классно, что сказать.
– Ну? – поторопила меня Анька. – Рассказывай.
– Короче… – начала я.
Нет, но какие глаза… И посадка головы…
– Воробьева-а-а! – пропела Анька.
– Что? – встрепенулась я.
– Ты где? Ау-у!
– Да здесь я.
– Что-то не похоже.
Анька смотрела на меня внимательно.
– Что? – вскинула я голову. – Что ты уставилась?
– Так, так, та-ак, – протянула она.
– Что «так, так, так»? – передразнила я, пряча глаза.
– Вообще-то странно, – задумалась Анька.
– Что тебе странно?
– Никогда бы не подумала, – продолжала она.
– О чем это ты?
– Но в конце концов… – Анька прищелкнула языком, – никогда не знаешь, где тебя подкосит…
– О чем ты? – повторила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо.
– Давай, – сказала она. – Вперед!
– Что значит «вперед»? – Я встала, взяла наши чашки и пошла к раковине.
– Иначе будет поздно, – в спину мне сказала Анька.
– Что поздно? – не оборачиваясь и включая воду, спросила я. – Кому поздно? Куда поздно?
– Упустишь, – убежденно проговорила Анька. – И будешь кусать локотки.
– Что?! – Повернувшись, я уставилась на нее.
– Алекс, – сказала она. – Понравился, да?
– С чего это ты взяла? – Я вновь взялась за чашки. – Чепуха.
Анька рассмеялась:
– Воробьева, я тебя знаю как облупленную. Меня не обманешь. Ты аж про Париж забыла, как увидела его. Скажешь, нет?
Забыла про Париж? Вот уж ничего подобного! Просто почему-то расхотелось рассказывать о своем отпуске прямо сейчас. Я выключила воду, поставила чашки в сушилку и вернулась за стол.
– Мне даже и в голову бы не пришло. – Анька смотрела на меня с некоторым недоумением. – Такой обычный…
Это нужно прекращать. Срочно. СРОЧНО!!!
– Может, пойдем поработаем? – быстро предложила я. – А вечером ко мне, там все и расскажу. И фотки покажу.
– Как хочешь. – Анька пожала плечами, помолчала и добавила с усмешечкой: – А ты хочешь, я вижу… – И это последнее «хочешь» уже относилось явно не к нашим вечерним посиделкам.
Я резко поднялась со своего места и направилась к выходу, мало заботясь о том, идет ли за мной Анька или нет. Хотелось поскорее оказаться в своем отделе, чтобы еще раз взглянуть… Ерунда какая-то…
Что-то дрогнуло внутри, когда он вошел. Как-то по-особенному засосало под ложечкой. И мурашки по спине сразу побежали. Впрочем, может, это у меня с голодухи? После полугодичного общения с Петей кого хочешь приклинит. А потом выяснится, что Алекс этот двух слов связать не может и, кроме футбола, у него нет никаких интересов в жизни. Так что очередная иллюзия, ничего больше. Хотя…
Ира
– У твоей Маруси есть несколько вариантов, как вести себя дальше.
Димка сидел на полу по-турецки и пил кофе из любимой своей темно-синей чашки. Кофе он любил крепкий, с тремя ложками сахара да еще с какой-нибудь конфеткой. Я всегда посмеивалась над ним из-за его любви к сладкому. Он отшучивался, что ему, мол, для мозгов требуется много горючего, попробуй-ка управлять предприятием без мозгов.
Я все рассказала ему. Не намеренно. Случайно. Он заехал ко мне как-то вечером, прошел в спальню – не за тем, о чем вы подумали, а просто бесцельно слоняясь по квартире, – а там у меня к обоям на стене прикреплен лист ватмана. Весь исчерканный вдоль и поперек моими заметками на тему тяжелой Марусиной жизни.
– Что это? – остолбенел Димка.
– Ватман.
– Вижу, не дурак. Откуда? Его ж вроде не было.
– Не было. Теперь есть!
– Для чего? – Димка силился разобрать мои каракули.
– Люблю порисовать что-нибудь.
– Тогда заведи кисти, мольберт и рисуй акварелью, – посоветовал Димка.
– Да не в этом смысле, – отмахнулась я. – В живописи я полный ноль. А здесь я рисую всякие свои вопросы и проблемы. И потом смотрю на них – а вдруг что-нибудь полезное придет в голову? Знаешь, визуализация там и все такое.
– Читал, – кивнул Димка. – Вот только не думал, что этим кто-то всерьез занимается. Но ты вообще всегда была у нас со странностями.
– То есть? – удивилась я.
– В хорошем смысле, – успокоил меня Димка. – Вечно что-нибудь новенькое выкопаешь, потом внедряешь в свою жизнь.
– А-а… Ну ладно, коли так.
– Так что у тебя здесь за проблема нарисована? – спросил Димка, постукивая пальцем по ватману.
– Да так, – вздохнула я. – На самом деле не моя проблема.
– Да?
– Машка… Помнишь Машку? Мы с ней жили в общаге. До четвертого курса.
– Машка? – переспросил Димка. – Конечно, я помню вашу Машку. Такая с косой. Она?
– Да.
– У нее еще фигура была очень даже, – продолжал свои реминисценции Димка.
– Господи, – я застонала, – и ты туда же! Сразу фигура!
– А что я должен про нее сказать? – защищался Димка. – Я ее видел несколько раз. Минут по десять. Вот и помню только косу и фигуру. Извини.
– Извиняю, – буркнула я. – Кофе будешь?
– Буду. А под кофе твой рассказ о Машке. Или как вы ее там звали? Маруся, по-моему?
Димка Марусину историю выслушал молча, прихлебывая кофе. Переварил мой рассказ и сказал:
– У Маруси есть несколько вариантов, как вести себя дальше…
– Сочувствовать не будешь? – перебила я.
– Не вижу смысла.
В этом весь Димка. Терпеть не мог сантиментов, а поговорить по существу – это пожалуйста.
– Хорошо, тогда поподробнее о вариантах.
– Уйти или остаться, – сказал он.
– И это все, что ты можешь сказать? – криво усмехнулась я.
– Нет. – Он мотнул головой, отставил пустую чашку. – В каждом есть свои подварианты.
– Ну-ка, ну-ка.
– Уйти в никуда или уйти к другому мужику. – Димка вопросительно смотрел на меня.
– Хочешь услышать комментарии? Ладно. Уйти в никуда – нет денег. Уйти к другому мужику – нет другого мужика.
– Совсем никакого? – удивился Димка. – При такой-то внешности?
– Она почти семнадцать лет безвылазно просидела дома, – пояснила я. – Откуда может взяться другой мужик?
– А деньги? – спросил Димка. – У нее их совсем нет?
– Откуда? Она не работала. Петя давал ей на хозяйство…
– Могла бы утаить из того, что он давал, – перебил Димка.
Да что ты! Машка так не может, – вздохнула я. – Она патологически честная особа. Если что-то у нее и есть, то лишь на карманные расходы, не больше.
– Знаешь, – подумав, изрек Димка, – если она такая мямля, тогда ей не стоит дергаться. Пусть живет как жила.
– Что? – Я смотрела на него непонимающе. – Как это?
– Ну а что?
Мои глаза непроизвольно наполнились слезами.
– Так нельзя… Это же… свою жизнь…
– Да, – сказал Димка, – это значит выкинуть свою жизнь на свалку. Согласен. – Он погладил меня по голове. – Но, Ирк, это она уже сделала. Сто лет назад.
– Она не знала тогда… Никто не знал.
– Не ври хоть сама себе, – предложил Димка. – Ты же догадывалась?
Я удрученно кивнула.
– И не сделала бы так? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Димка.
Я опять кивнула.
– Тогда и сейчас не ставь себя на ее место. Ты так все остро переживаешь, потому что ставишь на ее место себя. А ты – другая. Дру-га-я, – по слогам произнес он, одновременно похлопывая меня по руке. – А она может относиться ко всему совсем иначе. Ты, кстати, ей звонила?
– Один раз. У нее все были дома, она не стала говорить. Сказала лишь, что все нормально. Мы договорились, что я позвоню как-нибудь.
– Так звони сейчас!
– У них ночь. Три часа разницы.
– Завтра, – сказал Димка. – Звони ей завтра. И перестань себя мучить.
Я набрала Марусин номер на следующий день утром, сидя в своем кабинете.
– Привет, – сказала я.
– Привет! – обрадовалась она.
– Как дела? – осторожно спросила я.
– Прекрасно! – воскликнула Маруся.
Прекрасно? У нее что, опять кто-то дома?
– Ты можешь сейчас говорить? – спросила я. – Ты одна?
– Одна-одинешенька. Могу говорить.
– Тогда рассказывай.
– Ирка! Я все придумала! – возбужденно начала Машка. – Он ведь почему на эту девушку клюнул?
– Почему? – автоматически переспросила я.
– Потому что она вся такая умница…
– Что? – оторопела я.
– Ну там, работает и вообще много всего знает, – торопилась Маруся, – ездит по всему свету… А я сижу дома, как куль с мукой…
– Ну и что?
– Пойду работать! – триумфально оповестила Машка.
– Что?
– Тогда Петя бросит ее, потому что я ничуть не хуже! Я верну его. Понимаешь, любовь, она ведь стирается с годами.. – Машкин голос звенел от возбуждения, в нем так и слышалось: эврика! эврика! – Но ее можно возродить…
О нет! Она так ничего и не поняла.
Алена
– Здравствуй, – сказал Петя, – я вернулся.
Он позвонил на следующий день после своего приезда.
– Привет, – равнодушно ответила я. – Как съездил?
– Да все нормально. А ты? Хорошо отдохнула?
– Отлично. – Я щелкала по клавишам компьютера.
– Я не смогу… – замялся Петя.
– Да? – подбодрила его я.
Я была сегодня доброй, белой и пушистой.
– Я смогу заехать к тебе только на следующей неделе…
– Здорово, – перебила его. – Хорошо. Идет.
– …у меня родственник… – продолжал объяснять Петя.
– Я поняла, – прервала его бормотание.
Мне было совершенно неинтересно, по каким причинам я не буду иметь возможность лицезреть Петю на этой неделе.
– Тогда пока, – сказал Петя.
– Ага, счастливо, – ответила я и положила трубку.
И через стеклянную перегородку бросила взгляд на Алекса. Слышал или нет? Стеклянная перегородка не всегда спасала от чужих ушей. Конечно, если говорить тихо, тогда не будет слышно. Но стоит лишь слегка повысить голос, как весь кредитный отдел оказывался в курсе твоих разговоров.
У меня не было отдельного кабинета. Когда руководство банка решило обзавестись PR-службой, вся площадь офиса уже была поделена между отделами. Меня можно было посадить только в свободный угол у окна в операционном зале либо в кредитный отдел.
– В операционном как-то несолидно, – рассудил управляющий, и моя судьба была решена.
В кредитном мне отгородили стеклом закуток два на два с половиной, поставили стол, кресло и стеллаж. Когда ко мне приходили посетители из внешнего мира, мне приходилось вести их в конференц-зал, потому что впихивать порой корпулентных граждан в мои незначительные квадратные метры было трудновыполнимой задачей.
Кредитный жил своей жизнью у меня под боком. На этом и был построен Анькин план. О том, что у нее есть какой-то план, я узнала вчера вечером, когда она заявилась ко мне с вишневым пирогом и разговором.
– Начнем с того, что шансов у тебя поболее, чем у других… – затараторила Анька, разрезая пирог.
– Шансов? – покрутила головой я. – По поводу?
– Алекс, – произнесла Анька ключевое слово и впилась в меня взглядом.
– Анька, перестань! – нахмурилась я. – Что ты втемяшила себе в голову?
– А вдруг это ТО САМОЕ? – интонацией выделив последние два слова, сказала Анька. – То, что ты ждешь?
– Если ТО САМОЕ, – усмехнулась я, – значит, должно свалиться в руки само собой. Такая теория.
– Да брось ты. Мужчина – существо слабое.
Анька встала и подошла ко мне.
– Никогда не знает, что именно ему нужно. Здесь кто смел, тот и схрумкал его.
«Схрумкал»? Алекса? Хочу ли я «схрумкать» его? Перед моим мысленным взором промелькнула сцена на кухне: вот он входит, улыбается… Не знаю, ничего уже не знаю и не понимаю. Но может, лучше выслушать Аньку? Вдруг скажет что-нибудь умное?
– О'кей, – обреченно кивнула я. – Продолжай.
– Итак, – Анька подцепила большой кусок пирога и аккуратно положила на мою тарелку, – шансов у тебя больше, чем у других…
– Это почему же? – прервала ее. – Я что, так красива?
Анька взглянула на меня с жалостью:
– Ты красива, спору нет, но вообще-то я имела в виду другое. Просто ты чаще других имеешь возможность общаться с ним.
Это о моей дислокации. Ясно.
– Ну и что дальше?
– А дальше не будем изобретать колесо, – воодушевилась Анька, усаживаясь за стол, – и воспользуемся – накопленным предыдущими поколениями опытом. Нужно узнать, чем он интересуется, и проникнуться его увлечениями.
– А если это горные лыжи? Я не смогу разделять такое экстремальное хобби. Я боюсь.
Не обязательно же спускаться с горы, – отмахнулась Анька, – можно проявить богатые познания в области горнолыжного инвентаря или упомянуть известных спортсменов. Всегда найдется способ показать себя.
– Ну ладно, успокоила. Что дальше?
– Дальше? – Анька откусила кусочек пирога, прожевала его и продолжила: – Фаза номер два – зафиксироваться в его сознании как приятная собеседница, потом фаза номер три: приглашаешь его домой под благовидным предлогом, ну, положим, помочь тебе переставить тяжелую вещь с места на место. Причем задача не должна быть чрезмерно сложной и отнимать много времени. Так, что-нибудь вроде – снять с антресоли тяжелый чемодан…
– У меня нет антресоли.
– Девушка, не злите меня, – сурово сказала Анька. – Антресоль – это к примеру. Так вот, дело сделано, и вы мило пьете кофе под дивный музончик и при свечах.
– Не слишком ли много для первого раза? – засомневалась я.
– Нет, – категорично ответила Анька. – Кроме того, сама говоришь мало, в основном переводишь разговор на него и завороженно смотришь ему в глаза. А дальше – будем решать по ситуации.
– Анька, – задумчиво произнесла я, – тебе это зачем?
Она опять откусила пирог, долго жевала, потом запивала чаем – словом, думала. Наконец, изрекла:
– Я люблю тебя. Вот просто люблю, и все. И поэтому хочу помочь.
Я молчала. Помочь? Мне? В чем? Втащить в мою жизнь очередного мужчину, не будучи уверенной в том, нужен ли он мне? Впрочем, судя по Анькиному возбужденному виду она уже формулировала в уме фразочки типа «Он – твоя судьба». В отличие от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29