И мозаичную базилику пятого века с описаниями четырех рек рая. Мы сможем жить у моей сестры, это в Вароше.
Ты никогда не купалась в таком озере, оно триста метров глубиной и семьсот над уровнем моря. Чистое как зеркало. Кажется, я выпил слишком много коньяку сегодня.
Завтра напишу тебе еще, рано утром.
Г.

МОРАС
без даты
я знаю одиннадцать способов не умереть с голоду, два я освоил в барселоне, остальные — здесь, самый простой — гостиничный — требует нахальства и дурацкой одежды вроде белой рубашки и цветастых бриджей, сойдут и льняные шорты с отворотами
правда, отели надо менять раз в неделю, иначе тебя запомнят и изловят надутые гарсоны, и еще — годятся только те, что all included, где стеклянный прилавок в ресторации сплошь заставлен салатными плошками и соусницами
в гостиницу нужно пробраться с пляжа, часам к семи, освоиться, нырнуть в обеденную залу, подсесть к какой-нибудь тарабарской группе, но за отдельный столик — и обедать, обедать, для остроты ощущений придираясь к официантам
мне везет уже третий день в беломраморном шератон мальта, это километра три от голден тюлип, правда, вино у них паршивое и отдает пробкой, зато посреди кантины бьет фонтанчик изо рта позеленевшей рыбы, уставшей предупреждать прародителя ману о предстоящем потопе

без даты
что еще я делаю, когда один, — торопливая дойка прозы, сцеживание поэзии, молочные реки чужих текстов, где персонажи изображают волну, выгибая спины и разводя руками, а сюжет беспомощен, как полишинель без пищика, апостол фома без угольника, крепостная стена без живьем замурованной кошки
вот и я разеваю заполненный камнем рот в своей стене, той, что опаснее всех при артобстреле, готовый пить ваши слезы и даже прозрачную каплю на кончике вашего носа, если верить жану жене, но кто же станет ему верить?

без даты
spiritus mercurialis
своим рождением я обязана нездоровью, говорит жемчужина, суть насмерть простуженный моллюск, и я о том же, заключенный в своей раковине, будто в мусульманском раю, только в обнимку с сумасшедшей гурией
розоватая фасолина досталась мне от сбежавшей фионы, она сидит в серебряной шипастой оправе на перстеньке, который не налезет мне даже на мизинец
растереть ее в порошок, как богатый китаец, и излечиться от воспоминаний? или положить под язык и умереть, как богатый японец? или разобрать ее обратно на слона, кабана и облака, как сказано в ратнапарикше?
что ни сделаю — все хорошо, ловец жемчуга ныряет с бамбуковой прищепкой на носу, а у меня такая на губах, и оттого я молчу, и нет у меня ямки нашептать в нее чужие секреты, и сами секреты, чего уж там, ип реи vieux jeu, но тссс! нынче я человек-пауза

без даты, вечер
мы подобны дельфийским жрицам, что ослепляли себя дымом, чтобы лучше слышать речи богов — недаром зрячей Кассандре никто не верил! — мы думаем, что время протекает само собой, пока снуют челноки аккуратной ткачихи аматэрасу
и только безумные знают, что время — это всего лишь уток, дрожащая горизонтальность, слабая переменная, зато основа грубой холщовой бесконечности — другие возможности, целые поля других возможностей, залитые прямотою солнечного света, затопленные постоянством воды, la tierra feraz, господние поля под паром, но никто здесь не посылает благословения на год шестой, и пусто в амбарах до года девятого

без даты
номер с табличкой олеандр опустел, даже толстая белка не стала там задерживаться
в номере мертвого йонатана — с табличкой гибискус — поселилась туристка бланш и подбрасывает дрова в свежевымытый камин
о чем я думаю? читаю чужую рукопись, сижу в номере с табличкой можжевельник, пока его хозяин ужинает на террасе голден тюлип, решившись наконец показаться на свет божий
бедный профессор форж, дошедший до конца латыни! на чешуйчатой обложке его дневника раздвоенный меркурий изображен в виде птичек — взлетающей и падающей, хотя мне больше нравятся те, что в упанишадах: одна — наглая и сытая, другая — задумчивая и голодная
однако тут все изложено как положено: ветхий инфолио, cum superiorum privilegio veniaque, и гравюры с башнями, и вот — посадите жабу на грудь женщины и дайте ей высосать молоко, чтобы первоматерия пропиталась соком луны, смешайте единорога со львом и образуйте высшую целостность, это какого еще единорога? которого в чистом поле подманивают лоном девственницы? или который у юнга обращается в белого голубя?
еще был какой-то шипастый у марко поло, он убивал шипом и коленями, так вот что смешило мою рыжую археологиню, шип и колени! чуть не до смерти, право слово
ты забыла жемчужину, сказал я через стекло, когда она села в такси, возьми себе — прочитал по губам
у таксиста было желчное лицо, такси тоже было желтым, нет! цвета лёссовой земли, как сказал бы автор усыпляющей рукописи
citrinitas ! что указывает!
на поступательное движение изменчивой материи!
по направлению к философскому камню!
переходящей из черноты к красноте!
тьфу, черт бы его подрал, не могу больше

То: др. Фиона Рассел
russellfiona@hotmail.com
From: Густоп
gzemeroz@macedonia.eu.org
21 апреля
Сегодня видел твоего приятеля Мораса, он приносил мне в номер обогреватель, на острове здорово похолодало.
И что ты в нем нашла — бледное славянское лицо, торчащие скулы, слишком длинные ноги и одевается черт знает во что. Глаза недурны, но расставлены слишком широко — как у того черепа, что Тим Уайт нашел в Эфиопии. Помнишь, мы осенью смотрели фотографии из Херто на сайте Калифорнийского университета? Вылитый Морас.
Не понимаю, за что все в этом задрипанном Голден Тюлип зовут его красавчик.
Правда, у него безупречный английский и, кажется, даже французский. Я слышал, как он трепался с двумя надменными парижанами в холле.
Он бы еще санскрит с тибетским выучил, чтобы тебе понравиться. Зачем такие изыски гостиничной прислуге?
Сказал ему, что скоро уезжаю. Он спрашивал, нет ли от тебя новостей.
Я, разумеется, сказал, что есть, но его они не касаются.
Он и глазом не моргнул, наверное, привык — здесь с ним многие так разговаривают. Несмотря на красоту.
Ты пишешь, что у нас большое будущее, но это наводит на меня тоску: то, что ты считаешь будущим, — это уже прошлое археологии. Времена триумфальных одиночек и бравых крохотных экспедиций прошли.
Посмотри сама: мы убили целую осень на Гипогеум и пещеры только потому, что у тебя была идея. И целую зиму — на идею профессора Форжа!
Только сейчас понял свой нечаянный каламбур: убили зиму и троих членов экспедиции.
Это тебя не настораживает?
Такое не могло бы произойти, будь все устроено как положено, с толпой народу — нужного и ненужного, десятком крутых профессионалов и прикормленной съемочной группой телевидения. Но это была бы уже не ты, Фиона, и не твоя экспедиция.
Ты пишешь о символике луны, о женственном свойстве периодичности, о том, что зеркало связывают с мышлением, как инструмент самопознания… К чему это все?
Тебя послушать, так космос смотрится в человеческое сознание, как беспредельный зияющий Нарцисс. Уверяю тебя, Фиона, в моей университетской программе были и Шелер, и Клакхон, и даже Камю, тебе не стоило трудиться.
Если уж говорить и думать о серебряной штуке, которую вы с Оскаром вьщали мне — точнее, предоставили возможность выбрать самому, — то меня больше занимает рыбина, вчера разглядывал ее целый вечер, пытаясь определить значение.
Ведь, если я правильно понял, каждая из найденных нами средневековых игрушек должна иметь значение?
В тот день Оскар Форж говорил, что рыба в алхимии означает тайную субстанцию, а в китайской мифологии — богатство и изобилие.
Ничего не скажешь, подходящий для меня артефакт! Изобилие мне не помешало бы, если учесть, что возвращаться в Лондон будет не на что. Да и незачем, судя по всему.
Добавить к этому можно то, что одна рыба у китайцев означает одинокого человека, сироту или холостяка. Улавливаешь, Фиона?
У кельтов рыба — кажется, форель — символизирует высшее знание богов. Ха-ха-ха.
У египтян — это фаллос Озириса. У греков — символ плодовитости. Ну это тебе виднее, моя дорогая.
Что касается культа Адониса, то рыба — жертвоприношение для мертвых, а у римлян означает похороны… Не дождетесь!
Но это шуточки, а на деле я понятия не имею, к какому слою можно отнести эту погремушку. Было бы там три рыбины с одной головой, как на том зеркале, что ты нашла в монастыре Сен-Огастине.
Да, да, не удивляйся, я и это знаю! я читал о тебе все, что можно найти в сети, я люблю узнавать подробности про своих женщин.
Я разыскал в интернете отчет о раскопках в римских катакомбных церквах. Там находили печати и лампады с изображением рыб как секретного знака Иисуса Христа.
Это и понятно: буквы греческого слова «рыба» (ichthus) образуют акроним слов Iesous Christos Theou Huios Soter, впрочем, это и школьнику известно, а вот то, что новообращенных называли pisciculi, для меня было новостью.
И кстати — нашла ли ты объяснение своей жемчужине? Ты ведь не можешь без объяснений.
Отвечай сегодня же, я нашел удобное кафе и проверяю почту каждое утро. К тому же они подают горячие плюшки с ежевичным джемом!
Скучаю с каждым днем все больше.
Густоп

Без даты
Фиона, о чем ты?
Я всю ночь перечитывал твое письмо — вернее, письмище, боже милосердный! я его даже распечатал и взял с собой — перечитывал и окончательно запутался. Позволь мне усомниться в твоей версии, хотя она неожиданна и изящна, как, впрочем, все, что ты делаешь.
Но я сделаю то, о чем ты просишь. Или скорее то, что ты велишь.
Хотя это представляется мне невыполнимым, потому что профессор отказывается со мной разговаривать. Вчера я встретил его на лестнице и уверяю тебя — он либо пьет горькую, либо пытается получить золото из ртути в гостиничных условиях. В крайнем случае я передам твои записи с room-сервисом, ему их положат на подносик с апельсиновым соком, уж подносик-то он наверняка приберет.
Поискал в интернете подробности про Кефалайю.
Нашел жалкие крохи, полагаю, у тебя на руках источник получше, стихи меня поразили — силлабика чужого языка, совсем чужого, вязкого, грубого, проступает сквозь марлевый английский перевод.
Помнишь, как доктор Мессих обошелся с найденной в египетском погребении птицей из сикоморы? Он построил ее копию из легких материалов и запустил в воздух. И что же — птичка оказалась моделью планера! То, как тщательно ты копаешь свою коптскую версию, наводит меня на мысль, что ты ищешь планер внутри сикоморовой вороны.
Впрочем, я подметаю пол шляпой — как бы там ни было, догадка гениальная. Ты пишешь, что артефакты, найденные нами, на самом деле не то, за что себя выдают, а следовательно, опасны, но ведь мы и раньше толком не знали, как с ними обращаться, instruction профессора Форжа с самого начала выглядел сомнительным.
Я готов согласиться с тем, что элементов не шесть, а пять и твое кольцо было случайной побрякушкой, затесавшейся между серьезными амулетами. Если хоть кто-нибудь объяснит мне, в чем их серьезность.
Я готов согласиться с тем, что в рукописи монастырского завхоза Иоанна были описаны именно эти вещи, и даже с тем, что он действительно привез их из ватиканских кладовых, чтобы спрятать в своей маленькой частной кладовке, которую мы столь драматично раскопали.
Но, Фиона, дорогая! не станешь же ты утверждать, что гибель француза связана с действием глиняной чаши, в твоей коптской версии символизирующей мрак. При чем здесь мрак?
Если уж принимать это всерьез — то он должен был погибнуть от символа железа или земли! Теперь, когда мы знаем, что СаВа разбился в строительной канаве, полной железного мусора, а Йонатан умер, разведя в камине огонь, то — если мы, зажмурившись, поверим в таинственную связь между вещицами из монастырской кладовки и способом умереть, который избрали наши коллеги, — то объяснение профессора подходит как родное!
Твои же объяснения представляются мне притянутыми за уши, с таким же успехом можно подвести под наши находки тибетскую Книгу Мертвых. Или, на худой конец, китайскую Книгу Перемен. Или — пронеси, Господи, — Книгу Царств.
Если сказать откровенно, я вообще не вижу связи между находкой в Гипогеуме и гибелью Надьи, Эжена и Йонатана. Более того, мне кажется, что вы с профессором наслаждаетесь своими теориями, как будто речь идет не о живых людях, а об оловянных солдатиках.
В моей жизни были времена, когда я видел смерть каждый день, но рассказывать тебе об этом мне почему-то не хочется.
Люди умирают оттого, что есть другие люди, которые хотят, чтобы они умерли.
Свое зеркало я, как и профессор, считаю символом серебра, но никаких мистических предчувствий у меня нет. Не хочешь же ты сказать, что меня убьют серебряной пулей? Или проткнут серебряным копьем?
Зеркала — и это тебе известно, разумеется, — магические символы бессознательных воспоминаний, они удерживают душу в равновесии. Очень полезная в хозяйстве вещь.
Вот профессору с его фаллическим символом неясной этиологии, может статься, придется туговато! Шучу.
Этот деревянный дилдо с инкрустацией, который он оставил себе, если и является символом бессмертия, то разве что того мгновенного, растворимого бессмертия, которое ты так любишь, Фиона.
Помнишь, как ты говорила со мной по-итальянски, когда я пытался учить его в Мемфисе? В постели это звучало так сочно и сладко, не то что на учебных CD, которые я крутил в плеере.
— Vivace та поп troppo ! — говорила ты прямо мне в ухо, у меня до сих пор колени подгибаются, когда я слышу итальянскую речь… а ведь ты знаешь всего пару-тройку неловких фраз!
И еще — возвращаясь к зеркалу, которым ты меня так трогательно пугаешь, — это же символ Марии, давшей миру подобие Бога, который отразился в ней, как в зеркале, и отражение его — Иисус… это я не сам придумал, увы, а нашел у Якоба Бёме.
Впрочем, что я тебя уговариваю, когда мне положено беспрекословно тебя слушаться, о строгая госпожа! Ухожу из кафе, передо мной гора кофейных блюдечек и фантиков, я и не заметил, как все это съел и выпил, — очень волновался, пока писал тебе, сам не знаю почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41