Выбравшись из ванны, он пригладил волосы, потом надел рубашку и единственную свою пару дорогих слаксов и поехал в Верхний Ист-Сайд. Однако мысли его оставались в Гарлеме. *** Консьержи в доме 701 на Парк-авеню были отчего-то возбуждены. Обычно они и ухом не вели, когда приходил Ной, оказывали ему не больше знаков внимания, чем если б он был одним из них. Ноя только радовала их дружелюбная фамильярность, но сегодня они были чем-то встревожены и проводили Ноя наверх так официально, словно видели его в первый раз. Ной поблагодарил их, смущенный и немного уязвленный их чопорностью. В чем причина такого прохладного к нему отношения, он понял, едва вышел из лифта и постучал в массивную дверь Тейеров. Тот, кто стоял за нею, был предположительно сам мистер Тейер.– Здравствуйте, – сказал он, загораживая проход, – чем могу?Он был высокий, плотный, мускулистый – прямо масса сплетенных жил в элегантной рубашке и полосатых брюках. Он молча смотрел на Ноя поверх своего длинного носа.– Вы, должно быть, мистер Тейер, – сказал Ной, протягивая руку.Мистер Тейер не обратил на нее никакого внимания, продолжая свои попытки продеть во французский манжет серебряную запонку.– Да, это я. Но вы до сих пор не представились.Ной опустил руку.– Прошу прощения. Ной. Я репетитор ваших детей.– Вот как? И по какому же предмету?Мистер Тейер откинул голову и с любопытством посмотрел на Ноя. На губах его играла легкая улыбка, словно он только что раскрыл «Тайме» и нашел там кое-что для себя интересное.– Я готовил Дилана к письменной части, а Таскани – к Эн-ШВЭ, а сейчас занимаюсь с ней, чтоб она не отстала от школьной программы.– Ах да! Ной.Мистер Тейер прищурился, продел в манжету серебряную планочку и протянул руку. Взгляд его оставался все таким же бдительным; Ной был совершенно уверен, что он так и не выяснил для себя, кто такой этот репетитор. Ной подал руку и дал ее несколько раз энергично встряхнуть. Ладонь у мистера Тейера была сухая и жесткая, Ной ощутил все ее выпуклости.– Простите, что не могу задержаться и поговорить с вами о Таскани и Дилане, но у меня через пару часов самолет. Все же было бы любопытно узнать, как их успехи.– Ну, я не могу сказать…– Не хотите ли апельсинового сока, или, может, печенье, или чего-нибудь еще? Фуэн, я полагаю, на кухне.– Нет-нет, ничего не нужно. Я только хотел сказать, что уже не занимаюсь с Диланом. А Таскани делает большие успехи.– Да, она справилась блестяще, когда поступала. Хорошая работа. Что касается Дилана, я очень надеюсь, что он перевалит за две двести. Если этого не случится, признаться, я буду огорчен. Если же вы справитесь – что ж, мои поздравления.Говоря «мои поздравления», он показывает сжатый кулак, словно политик во время общения с избирателями.Либо мистер Тейер был совершенно не в курсе дела, либо Дилана по-прежнему готовили к СЭТу, только уже без Ноя. Он вспомнил слова Кэмерон о том, что к Дилану по-прежнему ходит репетитор. Ной мысленно наметил себе найти способ выяснить подробности у Таскани. Он не мог позволить себе думать об этом, разговаривая с мистером Тейером.– Я подготавливаю путешествие для Таскани. На следующей неделе, – сказал Ной.– Прекрасно, – отозвался мистер Тейер. Он взял портфель и перекинул через локоть пиджак. – Я улетаю в Лондон. Компания, которую я запускаю, устраивает презентацию.– Мои поздравления. – Ной отступил в сторону, давая пройти устремившемуся к двери доктору Тейеру.– Пустяки, – ответил тот, – спустя какое-то время это уже надоедает. Побеседуем, когда я вернусь, хорошо?Он говорил с ним как с ровней, как если бы Ной был не репетитором, а гендиректором или председателем или на худой конец членом совета директоров. Это «побеседуем», возможно, значило в коммуникационной системе мистера Тейера то же, что у других людей «до свидания». Ной кивнул, ему импонировало такое обращение. Дверь захлопнулась. *** – Ну что, Таскани, я познакомился с твоим отцом, – объявил Ной посреди занятия. Таскани отодвинула стул и начала чистить ногти и ощупывать бедра – верный признак того, что пора сделать перерыв.– С моим отцом! – скривилась Таскани. – Дейл был здесь?– Похоже, что так. Я разговаривал с ним возле входной двери.– А, – она снова занялась ногтями, – странно.– Он собрался лететь в Лондон, на презентацию компании.– Обычное дело.– А чем он занимается?Таскани раскрыла пачку «Парламента», ударив по коробке ребром ладони.– Понятия не имею. У него куча журналов и еще всякие разные компании, которые ни черта не делают. Он все время покупает и продает всякое не пойми чего, что на самом деле вроде как не существует. Какие-то ценные бумаги, предметы быта, всякую хрень. Я этого не понимаю.Снова заскучав, Таскани притащила сверху фирменную сумку из магазина одежды.– Смотрите, что я купила для нашего путешествия!Она вынула жакет – по всей видимости, плод совместного творчества «Коламбии» и «Тайны Виктории», с перекрещивающимися на груди лентами из овечьей шерсти. Ной подумал, что дизайнер, который это создал, по крайней мере предназначал свое творение для прогулок под открытым небом. Он показал большие пальцы.– И вот еще!Таскани достала полиэстровые брюки, широкие, влагоотталкивающие, преобразующиеся в шорты, – прекрасная идея для недельного путешествия. На этом, однако, создатели не остановились: от промежности диагональю тянулись две молнии – шорты преобразовывались в бикини.– Здорово, да?– С ума сойти, – сказал Ной.– Короче, я готова! – Она затолкала последнее достижение дизайнерской мысли под стол. – Как ваши дела? У вас такое озабоченное лицо.Ной никак не мог сообразить, как бы ему половчее задать вопрос, вертевшийся на кончике языка.– Послушай, Таскани, – сказал он наконец, – а что, Дилана до сих пор готовят к СЭТу?– Понятия не имею. Мне-то откуда знать? Мне никто ничего не говорит.Вот и все. *** Вечером, вернувшись домой, Ной сразу почуял запах подгоревшего оливкового масла. Сотейник шипел и фыркал, Гера даже не услышала, как Ной вошел и положил свою сумку. Но пристроившаяся на диванчике Олена сразу его заметила. Она закрыла книгу и улыбнулась ему.– Ну что, как ваш поход по магазинам ? – поинтересовался он.Олена глянула на мать, на Ноя и заговорщицки зашептала:– Ужасно. Целых шесть часов, Ной, шесть часов выбирали шмотки. Это был ужас. Или надо говорить «ужасть» ? Нет, ужас.Ной улыбнулся:– Ужасть – это просторечие.Олена кивнула:– Спасибо. Нет, правда, я бы предпочла остаться дома и учить грамматику, или работать в химчистке, чем смотреть, как девицы гогочут и рвутся в примерочные. Две вошли в кабинку рядом со мной, и одна говорит другой: «Я даже натянуть их до конца не могу!» – а другая ей: «Ну и что ? Покупай, по крайней мере можешь сказать, что у тебя есть настоящие „дизеля“!» Это было так глупо!– А какие у тебя планы на вечер ? – смеясь, спросил Ной.– А какие у меня могут быть планы? Друзей у меня здесь нет, дождусь, пока мама окончательно спалит ужин, и буду читать. Выбор невелик.– Я собираюсь поужинать со своими друзьями. Можешь присоединиться к нам.Олена отложила книгу и насмешливо подняла брови:– Федерико только сегодня жаловался мне, что ты не хочешь познакомить его со своими принстонскими друзьями. А я чем лучше, а?– Мне просто кажется, что тебе они понравятся.– О… Может быть. – Она бросила унылый взгляд в направлении своей комнаты. – Но, боюсь, мне придется остаться и готовиться к СЭТу. Осталось всего двое месяцев.– Ты хочешь сказать: два месяца.– А почему не «двое»? Это же значит то же самое, разве нет? Эх, ненавижу я этот предмет! И почему французский не стал языком всемирной торговли, вместо того что насадили страдающие отсутствием логики американцы?Ной засмеялся.– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Мои друзья будут от тебя в восторге.– Нет, – твердо ответила она. – Спасибо, но нет. Через два месяца я должна стать настоящей ученой дамой. И потом, у меня нет денег.Ной только собрался запротестовать, как из кухни выплыла Гера:– Ной! Ты дома? Поужинаешь с нами?В руках у Геры была сковорода с почерневшими масляными штуковинками, слабо поблескивавшими в тусклом вечернем свете.– Боюсь, у меня уже есть планы на вечер. Но я посижу с вами, если вас это не стеснит.Гера повернулась к Олене и напустила на себя аристократический вид.– Слышишь, как он разговаривает? «Я боюсь, у меня уже есть планы…» – это как в тех книжках, что мы читали с преподавателем английского, когда-то в лучшие времена. Чудесно. Ной не говорит, как эти темнокожие мальчишки на улицах, где только и слышишь: «ниггер», «дерьмо» и «заткнись»!Гера поставила сковороду на стол, открыла морозильник и достала поднос с ледяными кубиками, потом извлекла из-под раковины кувшин с албанским алкоголем.– Иди, Ной, – сказала она, указывая на место во главе стола, – иди посиди с нами, расскажи, каково жить там, на вершине мира.Ной уселся за стол и, вдыхая тяжелые лакричные пары, идущие от его стакана со спиртным, поведал о своей надежде показать Таскани, что мир не ограничивается одним Манхэттеном.– Само собой, Ной, – сказала Олена, – она уже знает, что существует и другой мир. Желая научить ее, как жить, не слишком ли ты много на себя берешь?– Я ее учитель, – ответил Ной, – а значит, это моя обязанность.Мне всегда казалось, что учителя не лучшие кандидаты, чтобы просить у них совета. В конечном итоге все сводится к жалобам на тяжелую работу и маленькую зарплату. Но что касается тебя, ты не слишком много работаешь и хорошо зарабатываешь, так что я уступаю. Возможно, ты и прав.Едва отхлебнув из своего стакана, Олена метнулась к раковине и сплюнула.– Мама! Даже албанцы больше этого не пьют!– Титания! – укоризненно проговорила Гера. – Это не очень благовоспитанно.При слове «благовоспитанно» Олена закатила глаза:– Мамочка, откуда ты?– Что? – переспросила Гера и, повернувшись к Ною, игриво добавила: – Титания завидует, как я хорошо говорю по-английски.– Ха! – Олена снова уселась за стол и поддела вилкой обуглившийся кусочек. – Ну да, примерно.– В общем, я думаю, вы делаете доброе дело. Может быть, вы познакомите Таскани с Титанией, как вы уже сделали для Дилана с Федерико.– Ода, – сухо сказала Олена, – не сомневаюсь, мы с ней станем лучшими подругами. Прошу вас, Ной, сделайте милость!– Думаю, Таскани могла бы много узнать от тебя, – обиженно сказала Гера.– Верно, – согласилась Олена, – например, таблицу умножения.Она весело и зло прищурилась и взяла в рот еще один обгорелый кусочек. Ной смотрел на ее губы, представлял, как прижимает к ним свои, и думал, как убедить ее пойти сегодня с ним.– И что еще важнее, – продолжала настаивать Гера, – ты могла бы многому у нее научиться, Титания. Она вращается в хорошем обществе.– Французы придумали для такого поведения особое название. Не правда ли, Ной? – сказала Олена. – Это arriviste Зд.: приспособленчество, карьеризм (фр).

. Но, видишь ли, мама, в Америке такой способ восхождения по социальной лестнице уже устарел. Здесь каждый рассчитывает только на собственные силы.На лице и у Геры, и у Ноя было написано сомнение.– Ной, – взмолилась Олена, – это же правда, то, что я сказала? Правда?Она искренне жаждала услышать подтверждение, куда девались ее обычная ирония и сдержанность? Похоже, это убеждение очень много для нее значило. И, подумав о том, сколько времени она провела, таская подносы и чистя чужую одежду, Ной понял, что это и должно быть так. Причиной ее сдержанности, ее холодности была гнетущая боязнь навсегда остаться пленницей своего класса, В этом они с Ноем были похожи: они оба пытались преодолеть социальные барьеры, препятствующие их самореализации.– Это правда, – медленно проговорил Ной, кладя руку на ладонь Олены. Ему хотелось почувствовать ее мягкость, успокоить, приободрить. – Сейчас намного больше возможностей для усердного и плодотворного труда, чем то было раньше.– Очень осторожное утверждение. – Олена убрала руку, подняла свой стакан, мрачно посмотрела на прозрачную жидкость и поставила его на место. – Очень, очень осторожное.– Олена пойдет в школу, и это будет чудесная школа, – сказала Гера, заключив изящную ручку дочери в свою широкую ладонь.– И также правда, – продолжал Ной, – что, к лучшему это или нет, решающую роль будет играть то, как успешно она сдаст СЭТ. Скажу вам честно, я знал в Принстоне многих выходцев из стран бывшего Восточного блока и все они прежде учились где-нибудь в другом месте. Я не хочу сказать, что американская высшая школа при поступлении отнесется к тебе предвзято, но вполне может выйти так, что они не обратят внимания на твои документы об образовании. Они не имеют понятия об албанских школах. Они могут усомниться в качестве твоего аттестата.– Но у меня прекрасные оценки. Я много работала, чтобы их получить, – запротестовала Олена.– Мое мнение как специалиста, – продолжал Ной, – это что твоя оценка за СЭТ – единственное, что будет учтено при поступлении.– Я уже сдала тест «Английский язык как иностранный», и сдала хорошо.– Это прекрасно, но удивляться тут нечему, ты говоришь очень бегло. СЭТ – это совсем другое дело.Олена сжала руками голову:– Но это смешно. Как может один тест значить больше, чем четыре года работы? У меня есть два месяца на подготовку. Два месяца.– Да, Ной, – заговорила Гера, – я хотела кое о чем с вами поговорить…– Думаю, я знаю, о чем вы собираетесь спросить, – перебил ее Ной, – буду рад помочь.– Ну, – Гера искоса посмотрела на Олену, – видите ли, у нас нет таких денег, которые вы…Олена в упор глянула на Ноя:– Это будет для тебя большой обузой, и мы ничего не можем тебе предложить.Ной посмотрел на Геру – нежную, любящую мать, мечтающую о том, чтобы ее дочь получила самое лучшее, потом взглянул на Олену, казавшуюся совершенно равнодушной, даже враждебной, в любую минуту готовой к обороне.– С Таскани мы начинаем заниматься в девять утра…– Олена может учиться по выходным! – воскликнула Гера.Ной покачал головой:– Из этого ничего не выйдет. Ей нужны куда более интенсивные занятия. Если мы хотим добиться результата, мы должны усиленно работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41