Брал кабину тут, суперская цена
В один знаменательный майский день 1982 года препод с кафедры физики, говорят, даже открыл окно.
После всех потасовок регби и хоккея на траве школа переключилась на восхитительный, ленивый крикет, правил которого я никогда полностью не понимал. Как выяснилось, крикет лишь чуть-чуть отличается от принятия солнечных ванн.
После двух семестров перед экзаменами повышенного уровня я решил, что у меня имеется достаточно четкое представление о том, кто из преподов может меня чему-нибудь научить, а кто не может. Поэтому я ввел новое расписание посещений только тех уроков, на которых, по моему мнению, мог чему-то научиться. А в обширные интервалы свободного времени решил сосредоточиться на загаре. Поскольку между щетиной и волосами у меня имелась лишь узкая полоска кожи, по большей части находившаяся в тени бровей, приходилось концентрироваться на руках. Я то и дело снимал часы и смотрел на полоску под ними, белевшую все ярче и ярче, – единственный способ оценить мои достижения.
Благодаря системе обучения, идеально приспособленной для ограниченности моего ума, мне с пятнадцати лет не приходилось посещать уроки биологии или химии. Так что я валялся на траве, спрятавшись за библиотечным корпусом, и мне являлись видения раковых клеток – они в восторге мчались к поверхности тела, чтобы вместе со мной погреться на солнышке. Мне было приятно излучать такую радость.
Первый раз за семестр икота одолела меня, когда я слишком быстро выпил стакан воды. Вторая, более важная икота случилась во время разговора с Барри, когда он сказал мне, что любит миссис Мамфорд. Концепция быстро потеряла привлекательность, едва он сообщил, что она тоже его любит, намерена оставить мужа и детей и переехать с Барри в Ноттинг-Хилл. Пугающе перевернув с ног на голову все, что я только мог себе представить, Барри заявил, что у них был долгий и страстный роман с первой недели знакомства. – У нас был долгий и страстный роман с первой недели знакомства, – так он это сформулировал.
– Но... но... это же невозможно.
– Почему?
– Потому что... потому что... а как же я?
– Что – ты?
– Ну то есть мы. Как же мы?
– Что?
– То есть – наша дружба. Я думал, мы друзья.
– И?
– Ну...
– Мы друзья. И что?
– Ну... это просто невозможно. А как же я? Это нечестно.
– К тебе это отношения не имеет. Мы по-прежнему будем встречаться, Марк. Ты и не заметишь разницы. Я был с ней последние полгода, и ты ничего не заметил. Почему теперь с нашей дружбой должно что-то случиться?
Я мучительно пытался придумать какое-нибудь возражение.
– Кино...
– Что?
– Кино. Ты не сможешь больше ходить со мной в кино.
– Разумеется, смогу, жопа с ручкой. Пока никто в школе не узнает, что мы живем вместе, ни для кого ничего не изменится – кроме нас с ней.
– Но... Черт!.. Это нечестно.
– Что ты лепечешь, черт бы тебя взял?
– Лопочешь. Надо говорить – лопочешь, мудозвон.
Это было чудовищно. Как он может. Это нечестно. Я должен сделать так, чтоб они расстались. Потом я придумал нечто поумнее.
– А ее семья? Ты разрушаешь ее семью.
– Я знаю, – сказал он. – Я считаю, она должна остаться с ними, но она непреклонна. Как выяснилось, ее муж – ленивый говнюк, и ему пора бы заняться наконец детьми.
– Но – но – какая сука! Как она может? Она должна остаться с семьей.
– Согласен. Ради детей.
– Но... ты разве не можешь ее заставить?
– Я пытался, но она говорит, что не может насытиться моим телом и должна располагать мною все время.
Почему-то когда Барри говорил что-то подобное, звучало это скорее как проявление скромности, чем хвастовство. С такой интонацией, какая появляется, только если ты на протяжении нескольких лет вежлив с людьми. Я часто пытался ее скопировать, но получалось так, будто я напропалую вру.
– Думаю, когда-нибудь у нас будет ребенок, – сказал он.
На это реакции не последовало. Я попытался упасть в обморок, но у меня не получилось. Я открыл рот, но звука не вышло.
Я попробовал снова:
– Убррррргхххххххххмммммм... бу... бутгхххх-рррммммнн.
– Надеюсь, это будет девочка, – добавил он.
Я упал в обморок.
Глава двадцать первая
По мнению Барри, с моей стороны было очень благородно проглотить обиду и помочь им с миссис Мамфорд переехать в новую квартиру. Впервые кто-то назвал меня благородным, что было не вполне точно, если учесть, что я отправился помогать исключительно в надежде все им как-нибудь подпортить.
Я предпринял обманный поход вниз по лестнице, намереваясь подвинуть на край гардероб миссис Мамфорд и нечаянно его уронить, но ничего не вышло. Я ухитрился несколько переиграть, притворно спотыкаясь, слетел вниз вместе с гардеробом, смягчая его падение, и в итоге разлегся под ним на площадке второго этажа, не в состоянии пошевельнуться. А эти двое, на которых я благородно тратил время, надрывали животы, глядя на нас с гардеробом сверху.
– Великолепно, – крикнул я. – Правда, огромное спасибо, ребята, я вам очень признателен. Я теперь тонкий и длинный. Продайте мой метод гардеробной давилки салонам красоты.
Они захохотали еще громче.
– Я ХОЧУ ОТСЮДА ВЫЛЕЗТИ, ДОЛБОЕБЫ!
Они перестали смеяться и сняли с меня гардероб.
Миссис Мамфорд, кажется, не обиделась, что я назвал ее долбоебом. Я хотел извиниться и сказать, что “ы” затесалось случайно и я имел в виду только Барри, но непохоже было, что она собирается оставить меня после уроков. Совершенно фантастический расклад. Смахивает на инцест. Или как подглядывать за бабушкой в ванной.
Я решился на эксперимент.
– Маргарет?
– Да?
ТВОЮ МАТЬ! ОНА ОТЗЫВАЕТСЯ! МАТЬ ТВОЮ ЗА НОГУ!
– Не, ничего.
Через пару дней на уроке французского случилось нечто поразительное. Она объясняла что-то про время глаголов, используемое для описания действия, которое обычно происходит регулярно и было начато, но прервано движущимся объектом в первую среду високосного года, а потом вдруг замолчала.
Необычно само по себе, но она к тому же продолжала разглядывать доску. Пауза все затягивалась, и в воздухе запахло чем-то возбуждающим.
Она обернулась – не рассерженная, а, наоборот, очень спокойная. Села. Лицо обращено к чему-то, она о чем-то думала, – сосредоточенно, но с намеком на улыбку. В конце концов заговорила вновь – тише, чем обычно, и доверительнее.
– Мне известно, – сказала миссис Мамфорд, – о некоторых распространяющихся в шестом классе слухах о моих сексуальных отношениях с Барри. Эти слухи не просто опасны для меня, моей карьеры и моей семьи, они, помимо этого... – Последовала долгая, очень долгая пауза, миссис Мамфорд медленно моргала. – Правдивы. Я признаю это – у меня роман, очень страстный роман с одним из моих учеников. Я понимаю, что это может стоить мне места, и я пыталась положить нашим отношениям конец, но... ммм... когда я вижу его... – Еще одна длиннющая пауза. – ...и его прекрасное лицо, я просто не могу его прогнать.
Она сидела совершенно неподвижно. Закрыла глаза – пожалуй, на целую минуту, а когда открыла вновь, они были влажны и сияли.
– Когда он касается меня, я не могу противиться. – Она раз пять мигнула, веки опускались так медленно, что каждый раз казалось, будто она засыпает. – Это так чудесно – от этого я чувствую себя молодой. – Она улыбнулась сама себе, глаза пристально смотрели в какую-то ужасную даль. – Я чувствую, что жива. Он так добр, так нежен. Мой муж всегда был скотиной. Эти жирные неуклюжие пальцы меня калечили. Я не чувствовала в себе искры, но, когда меня касается Барри, все мое тело вспыхивает. – Она начала краснеть. Глаза внезапно остекленели. – Словно я погибла – я забываю обо всем – мы движемся вместе, как... как... – Она медленно моргнула, скрестила ноги, стиснула бедра, потом совсем закрыла глаза и безмолвно сидела на стуле, прямая как палка, грудь двигалась неторопливо и глубоко – вверх-вниз, вверх-вниз. Ноги по-прежнему скрещены, а таз слегка, но непрерывно вздрагивал, описывая еле заметные круги по сиденью.
Мы были ошеломлены. Стояла абсолютная тишина. Все без исключения пялились на ее соски, увеличившиеся вдвое. У меня встал.
Прошло множество блаженных минут.
Потом она внезапно распахнула глаза.
– Слушайте – слушайте – я заслуживаю чуточку счастья. Я сыта по горло... всем этим дерьмом. С меня хватит работать здесь вдвое больше, чем остальные учителя – мужики-лентяи, разумеется. С меня хватит вечно убирать этот чертов бардак, который мой муж-кретин оставляет за собой в нашем тоскливом доме. Я по горло сыта занудными детьми, которые жалуются на занудные, идиотские проблемы, так что к чертовой матери. К чертовой матери все. На этот раз я хочу получить то, что заслуживаю, – ради всего святого, я это заработала и больше ничье дерьмо жрать не намерена. Да – я по-прежнему буду проверять ваши сочинения, но не собираюсь разукрашивать их комментариями, которых вы даже не читаете. Да – я буду заниматься детьми, но не собираюсь готовить каждую долбаную ложку, которую они хватают жирными избалованными губами. И нет – мой муж может идти на хер. Поэтому я переехала и живу с Барри, которого люблю и который ко мне добр.
Она замолчала, снова закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос. Краска постепенно сбежала с ее щек. Член у меня начал опадать.
Потом она вновь заговорила – на этот раз обычным голосом:
– Простите, я не хотела вдаваться в подробности. Надеюсь, я не поставила вас в неловкое положение, но, думаю, вы понимаете, о чем я. А сказать я хотела вот что. В конце концов, впервые в жизни у меня есть что-то, чего я хочу, и я не чувствую, что тону в непрерывном потоке чьих-то требований. Первый раз я сама отвечаю за свою жизнь и способна сама решать, чего я хочу и чего не хочу. Никогда в жизни со мной не случалось ничего важнее. Так вот – да, у меня роман с Барри, и если слухи об этом дойдут до администрации, меня уволят. Поэтому я хотела бы попросить вас об одолжении. Я хочу, чтобы вы, мой любимый класс, убили эти слухи в зародыше. Сейчас знают лишь несколько человек, и я уверена, что вы-то в курсе, кто именно. Я прошу вас объяснить им мое положение – рассказать им то, что я рассказала вам. За всю свою жизнь я не говорила такой правды. Я и подумать не могла, что буду так счастлива. Пожалуйста, объясните им – мне нужна эта работа, раз я собираюсь жить без мужа. Надеюсь, вы понимаете. Я знаю, что не нужно было вам доверяться, но вы друзья Барри, так что я рискну. Если вы хоть чуть-чуть похожи на него, я в безопасности. Спасибо – спасибо вам за помощь. Я сейчас пойду, у вас будет время подумать.
И ушла.
Ебаный карась!
Глава двадцать вторая
Через два часа тысяча триста парней знали все подробности половой жизни миссис Мамфорд, включая форму ее сосков, когда она возбуждена, и через неделю ее уволили.
Версия, которую вы только что прочитали, почти точно воспроизводит ту историю, которая разошлась по школе и стоила миссис Мамфорд работы. Хотя это не дословный пересказ того, что было в классе, все принципиальные вещи, сказанные ею, там есть. Я лишь немного их раскрасил. Помог ей полнее выразиться. К деталям всегда придираются, но если вы поспрашиваете в Северном Лондоне, вам расскажут именно эту историю. Она стала общепринятой правдой. Без тени сомнения. Неопровержимо.
То, что миссис Мамфорд выкинули из школы, не было большой трагедией, но когда я узнал, что исключили Барри, у меня внутри все перевернулось. Я чуть не решил, что это моя вина.
В ближайшие выходные я отправился к ним в Ноттинг-Хилл, и миссис Мамфорд... Маргарет...
была, по понятным причинам, очень зла. Я сказал, как ужасно, с моей точки зрения, что история разошлась так быстро, и мы сочувственно поговорили о том, сколь недостойны доверия мужчины.
Она все твердила, какая она идиотка, а я пристально ее разглядывал, изо всех сил стараясь сохранить непроницаемый вид. Потеряв работу, она радикально переменилась. Исчезли прямые юбки, модные блузки, пояски, ожерелья, строгие туфли и толстый слой макияжа – вместо всего этого осталась одна странная, мешковатая, мрачная... штука. Я не спец в вопросах моды, но она была чем-то вроде гибрида пончо, саржевых брюк и коврика. Макияж, дорогие побрякушки и даже прическа – все исчезло. Подозреваю, на ней даже белья не было. На ней, по-видимому, оставалась только эта штука. Наверное, задумывалось это все для того, чтобы она мгновенно помолодела на двадцать лет, но получилось не вполне, и на самом деле выглядела она так, будто только что вышла из душа.
Она угадала, о чем я думаю, и попыталась объяснить:
– Я всю одежду оставила у мужа. Не хотела ничего с собой брать. Хотела устроить ритуальное сожжение одежды, которую надевала в последний день, но не нашла подходящего места, так что просто бросила в кучу на Портобелло-роуд. Теперь вот по лавкам Ноттинг-Хилла собираю новый гардероб.
Более гибельного плана я и вообразить не мог, но сказал, что ее оптимизм “восхитителен”. Я где-то читал, что жертвы кризиса среднего возраста хотят слышать нечто подобное.
– Правда же, она теперь красивая? – спросил Барри.
– Да, она... э... восхитительна.
– Спасибо. – Судя по выражению лица, она хотела, чтоб ей льстили дальше.
– Да, – сказал я. – Вы... Э... (Ну, выдавлю я из себя уже что-нибудь?) – Вы выглядите... (Тужься – тужься.) ...на двадцать лет моложе.
– Ты правда так думаешь?
О нет! Чудовищный ответ! Я был истощен. Ничего больше я изобразить не мог.
Слава богу, за меня вступился Барри:
– Ну разумеется – тебе же все об этом говорят.
Настала пора сменить тему.
– Вы теперь опять будете искать работу в школе? – спросил я.
– На хер школу, – ответила она. “На хер” у нее прозвучало как-то неправильно. По-моему, она чуть-чуть перестаралась, чтобы это слово вышло у нее без усилий. – Мы с Барри... (Как можно ставить рядом “мы с Барри” и “на хер”? Все не так.) Мы собираемся летом поработать на сборе фруктов в самых интересных районах страны, а потом я пущу свои сбережения на нашу поездку в Индию. Туда ехать лучше всего в октябре – сразу после сезона дождей. Может, останемся на зиму – будем жить в грязных гостиницах, дешево питаться...
– А что потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
После всех потасовок регби и хоккея на траве школа переключилась на восхитительный, ленивый крикет, правил которого я никогда полностью не понимал. Как выяснилось, крикет лишь чуть-чуть отличается от принятия солнечных ванн.
После двух семестров перед экзаменами повышенного уровня я решил, что у меня имеется достаточно четкое представление о том, кто из преподов может меня чему-нибудь научить, а кто не может. Поэтому я ввел новое расписание посещений только тех уроков, на которых, по моему мнению, мог чему-то научиться. А в обширные интервалы свободного времени решил сосредоточиться на загаре. Поскольку между щетиной и волосами у меня имелась лишь узкая полоска кожи, по большей части находившаяся в тени бровей, приходилось концентрироваться на руках. Я то и дело снимал часы и смотрел на полоску под ними, белевшую все ярче и ярче, – единственный способ оценить мои достижения.
Благодаря системе обучения, идеально приспособленной для ограниченности моего ума, мне с пятнадцати лет не приходилось посещать уроки биологии или химии. Так что я валялся на траве, спрятавшись за библиотечным корпусом, и мне являлись видения раковых клеток – они в восторге мчались к поверхности тела, чтобы вместе со мной погреться на солнышке. Мне было приятно излучать такую радость.
Первый раз за семестр икота одолела меня, когда я слишком быстро выпил стакан воды. Вторая, более важная икота случилась во время разговора с Барри, когда он сказал мне, что любит миссис Мамфорд. Концепция быстро потеряла привлекательность, едва он сообщил, что она тоже его любит, намерена оставить мужа и детей и переехать с Барри в Ноттинг-Хилл. Пугающе перевернув с ног на голову все, что я только мог себе представить, Барри заявил, что у них был долгий и страстный роман с первой недели знакомства. – У нас был долгий и страстный роман с первой недели знакомства, – так он это сформулировал.
– Но... но... это же невозможно.
– Почему?
– Потому что... потому что... а как же я?
– Что – ты?
– Ну то есть мы. Как же мы?
– Что?
– То есть – наша дружба. Я думал, мы друзья.
– И?
– Ну...
– Мы друзья. И что?
– Ну... это просто невозможно. А как же я? Это нечестно.
– К тебе это отношения не имеет. Мы по-прежнему будем встречаться, Марк. Ты и не заметишь разницы. Я был с ней последние полгода, и ты ничего не заметил. Почему теперь с нашей дружбой должно что-то случиться?
Я мучительно пытался придумать какое-нибудь возражение.
– Кино...
– Что?
– Кино. Ты не сможешь больше ходить со мной в кино.
– Разумеется, смогу, жопа с ручкой. Пока никто в школе не узнает, что мы живем вместе, ни для кого ничего не изменится – кроме нас с ней.
– Но... Черт!.. Это нечестно.
– Что ты лепечешь, черт бы тебя взял?
– Лопочешь. Надо говорить – лопочешь, мудозвон.
Это было чудовищно. Как он может. Это нечестно. Я должен сделать так, чтоб они расстались. Потом я придумал нечто поумнее.
– А ее семья? Ты разрушаешь ее семью.
– Я знаю, – сказал он. – Я считаю, она должна остаться с ними, но она непреклонна. Как выяснилось, ее муж – ленивый говнюк, и ему пора бы заняться наконец детьми.
– Но – но – какая сука! Как она может? Она должна остаться с семьей.
– Согласен. Ради детей.
– Но... ты разве не можешь ее заставить?
– Я пытался, но она говорит, что не может насытиться моим телом и должна располагать мною все время.
Почему-то когда Барри говорил что-то подобное, звучало это скорее как проявление скромности, чем хвастовство. С такой интонацией, какая появляется, только если ты на протяжении нескольких лет вежлив с людьми. Я часто пытался ее скопировать, но получалось так, будто я напропалую вру.
– Думаю, когда-нибудь у нас будет ребенок, – сказал он.
На это реакции не последовало. Я попытался упасть в обморок, но у меня не получилось. Я открыл рот, но звука не вышло.
Я попробовал снова:
– Убррррргхххххххххмммммм... бу... бутгхххх-рррммммнн.
– Надеюсь, это будет девочка, – добавил он.
Я упал в обморок.
Глава двадцать первая
По мнению Барри, с моей стороны было очень благородно проглотить обиду и помочь им с миссис Мамфорд переехать в новую квартиру. Впервые кто-то назвал меня благородным, что было не вполне точно, если учесть, что я отправился помогать исключительно в надежде все им как-нибудь подпортить.
Я предпринял обманный поход вниз по лестнице, намереваясь подвинуть на край гардероб миссис Мамфорд и нечаянно его уронить, но ничего не вышло. Я ухитрился несколько переиграть, притворно спотыкаясь, слетел вниз вместе с гардеробом, смягчая его падение, и в итоге разлегся под ним на площадке второго этажа, не в состоянии пошевельнуться. А эти двое, на которых я благородно тратил время, надрывали животы, глядя на нас с гардеробом сверху.
– Великолепно, – крикнул я. – Правда, огромное спасибо, ребята, я вам очень признателен. Я теперь тонкий и длинный. Продайте мой метод гардеробной давилки салонам красоты.
Они захохотали еще громче.
– Я ХОЧУ ОТСЮДА ВЫЛЕЗТИ, ДОЛБОЕБЫ!
Они перестали смеяться и сняли с меня гардероб.
Миссис Мамфорд, кажется, не обиделась, что я назвал ее долбоебом. Я хотел извиниться и сказать, что “ы” затесалось случайно и я имел в виду только Барри, но непохоже было, что она собирается оставить меня после уроков. Совершенно фантастический расклад. Смахивает на инцест. Или как подглядывать за бабушкой в ванной.
Я решился на эксперимент.
– Маргарет?
– Да?
ТВОЮ МАТЬ! ОНА ОТЗЫВАЕТСЯ! МАТЬ ТВОЮ ЗА НОГУ!
– Не, ничего.
Через пару дней на уроке французского случилось нечто поразительное. Она объясняла что-то про время глаголов, используемое для описания действия, которое обычно происходит регулярно и было начато, но прервано движущимся объектом в первую среду високосного года, а потом вдруг замолчала.
Необычно само по себе, но она к тому же продолжала разглядывать доску. Пауза все затягивалась, и в воздухе запахло чем-то возбуждающим.
Она обернулась – не рассерженная, а, наоборот, очень спокойная. Села. Лицо обращено к чему-то, она о чем-то думала, – сосредоточенно, но с намеком на улыбку. В конце концов заговорила вновь – тише, чем обычно, и доверительнее.
– Мне известно, – сказала миссис Мамфорд, – о некоторых распространяющихся в шестом классе слухах о моих сексуальных отношениях с Барри. Эти слухи не просто опасны для меня, моей карьеры и моей семьи, они, помимо этого... – Последовала долгая, очень долгая пауза, миссис Мамфорд медленно моргала. – Правдивы. Я признаю это – у меня роман, очень страстный роман с одним из моих учеников. Я понимаю, что это может стоить мне места, и я пыталась положить нашим отношениям конец, но... ммм... когда я вижу его... – Еще одна длиннющая пауза. – ...и его прекрасное лицо, я просто не могу его прогнать.
Она сидела совершенно неподвижно. Закрыла глаза – пожалуй, на целую минуту, а когда открыла вновь, они были влажны и сияли.
– Когда он касается меня, я не могу противиться. – Она раз пять мигнула, веки опускались так медленно, что каждый раз казалось, будто она засыпает. – Это так чудесно – от этого я чувствую себя молодой. – Она улыбнулась сама себе, глаза пристально смотрели в какую-то ужасную даль. – Я чувствую, что жива. Он так добр, так нежен. Мой муж всегда был скотиной. Эти жирные неуклюжие пальцы меня калечили. Я не чувствовала в себе искры, но, когда меня касается Барри, все мое тело вспыхивает. – Она начала краснеть. Глаза внезапно остекленели. – Словно я погибла – я забываю обо всем – мы движемся вместе, как... как... – Она медленно моргнула, скрестила ноги, стиснула бедра, потом совсем закрыла глаза и безмолвно сидела на стуле, прямая как палка, грудь двигалась неторопливо и глубоко – вверх-вниз, вверх-вниз. Ноги по-прежнему скрещены, а таз слегка, но непрерывно вздрагивал, описывая еле заметные круги по сиденью.
Мы были ошеломлены. Стояла абсолютная тишина. Все без исключения пялились на ее соски, увеличившиеся вдвое. У меня встал.
Прошло множество блаженных минут.
Потом она внезапно распахнула глаза.
– Слушайте – слушайте – я заслуживаю чуточку счастья. Я сыта по горло... всем этим дерьмом. С меня хватит работать здесь вдвое больше, чем остальные учителя – мужики-лентяи, разумеется. С меня хватит вечно убирать этот чертов бардак, который мой муж-кретин оставляет за собой в нашем тоскливом доме. Я по горло сыта занудными детьми, которые жалуются на занудные, идиотские проблемы, так что к чертовой матери. К чертовой матери все. На этот раз я хочу получить то, что заслуживаю, – ради всего святого, я это заработала и больше ничье дерьмо жрать не намерена. Да – я по-прежнему буду проверять ваши сочинения, но не собираюсь разукрашивать их комментариями, которых вы даже не читаете. Да – я буду заниматься детьми, но не собираюсь готовить каждую долбаную ложку, которую они хватают жирными избалованными губами. И нет – мой муж может идти на хер. Поэтому я переехала и живу с Барри, которого люблю и который ко мне добр.
Она замолчала, снова закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула через нос. Краска постепенно сбежала с ее щек. Член у меня начал опадать.
Потом она вновь заговорила – на этот раз обычным голосом:
– Простите, я не хотела вдаваться в подробности. Надеюсь, я не поставила вас в неловкое положение, но, думаю, вы понимаете, о чем я. А сказать я хотела вот что. В конце концов, впервые в жизни у меня есть что-то, чего я хочу, и я не чувствую, что тону в непрерывном потоке чьих-то требований. Первый раз я сама отвечаю за свою жизнь и способна сама решать, чего я хочу и чего не хочу. Никогда в жизни со мной не случалось ничего важнее. Так вот – да, у меня роман с Барри, и если слухи об этом дойдут до администрации, меня уволят. Поэтому я хотела бы попросить вас об одолжении. Я хочу, чтобы вы, мой любимый класс, убили эти слухи в зародыше. Сейчас знают лишь несколько человек, и я уверена, что вы-то в курсе, кто именно. Я прошу вас объяснить им мое положение – рассказать им то, что я рассказала вам. За всю свою жизнь я не говорила такой правды. Я и подумать не могла, что буду так счастлива. Пожалуйста, объясните им – мне нужна эта работа, раз я собираюсь жить без мужа. Надеюсь, вы понимаете. Я знаю, что не нужно было вам доверяться, но вы друзья Барри, так что я рискну. Если вы хоть чуть-чуть похожи на него, я в безопасности. Спасибо – спасибо вам за помощь. Я сейчас пойду, у вас будет время подумать.
И ушла.
Ебаный карась!
Глава двадцать вторая
Через два часа тысяча триста парней знали все подробности половой жизни миссис Мамфорд, включая форму ее сосков, когда она возбуждена, и через неделю ее уволили.
Версия, которую вы только что прочитали, почти точно воспроизводит ту историю, которая разошлась по школе и стоила миссис Мамфорд работы. Хотя это не дословный пересказ того, что было в классе, все принципиальные вещи, сказанные ею, там есть. Я лишь немного их раскрасил. Помог ей полнее выразиться. К деталям всегда придираются, но если вы поспрашиваете в Северном Лондоне, вам расскажут именно эту историю. Она стала общепринятой правдой. Без тени сомнения. Неопровержимо.
То, что миссис Мамфорд выкинули из школы, не было большой трагедией, но когда я узнал, что исключили Барри, у меня внутри все перевернулось. Я чуть не решил, что это моя вина.
В ближайшие выходные я отправился к ним в Ноттинг-Хилл, и миссис Мамфорд... Маргарет...
была, по понятным причинам, очень зла. Я сказал, как ужасно, с моей точки зрения, что история разошлась так быстро, и мы сочувственно поговорили о том, сколь недостойны доверия мужчины.
Она все твердила, какая она идиотка, а я пристально ее разглядывал, изо всех сил стараясь сохранить непроницаемый вид. Потеряв работу, она радикально переменилась. Исчезли прямые юбки, модные блузки, пояски, ожерелья, строгие туфли и толстый слой макияжа – вместо всего этого осталась одна странная, мешковатая, мрачная... штука. Я не спец в вопросах моды, но она была чем-то вроде гибрида пончо, саржевых брюк и коврика. Макияж, дорогие побрякушки и даже прическа – все исчезло. Подозреваю, на ней даже белья не было. На ней, по-видимому, оставалась только эта штука. Наверное, задумывалось это все для того, чтобы она мгновенно помолодела на двадцать лет, но получилось не вполне, и на самом деле выглядела она так, будто только что вышла из душа.
Она угадала, о чем я думаю, и попыталась объяснить:
– Я всю одежду оставила у мужа. Не хотела ничего с собой брать. Хотела устроить ритуальное сожжение одежды, которую надевала в последний день, но не нашла подходящего места, так что просто бросила в кучу на Портобелло-роуд. Теперь вот по лавкам Ноттинг-Хилла собираю новый гардероб.
Более гибельного плана я и вообразить не мог, но сказал, что ее оптимизм “восхитителен”. Я где-то читал, что жертвы кризиса среднего возраста хотят слышать нечто подобное.
– Правда же, она теперь красивая? – спросил Барри.
– Да, она... э... восхитительна.
– Спасибо. – Судя по выражению лица, она хотела, чтоб ей льстили дальше.
– Да, – сказал я. – Вы... Э... (Ну, выдавлю я из себя уже что-нибудь?) – Вы выглядите... (Тужься – тужься.) ...на двадцать лет моложе.
– Ты правда так думаешь?
О нет! Чудовищный ответ! Я был истощен. Ничего больше я изобразить не мог.
Слава богу, за меня вступился Барри:
– Ну разумеется – тебе же все об этом говорят.
Настала пора сменить тему.
– Вы теперь опять будете искать работу в школе? – спросил я.
– На хер школу, – ответила она. “На хер” у нее прозвучало как-то неправильно. По-моему, она чуть-чуть перестаралась, чтобы это слово вышло у нее без усилий. – Мы с Барри... (Как можно ставить рядом “мы с Барри” и “на хер”? Все не так.) Мы собираемся летом поработать на сборе фруктов в самых интересных районах страны, а потом я пущу свои сбережения на нашу поездку в Индию. Туда ехать лучше всего в октябре – сразу после сезона дождей. Может, останемся на зиму – будем жить в грязных гостиницах, дешево питаться...
– А что потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22