Положительные эмоции магазин Wodolei.ru
..
– И что же, – спросил я, – выбирают того, чей портрет окажется самым крупным?
– Ну, если не вдаваться в детали, – согласился господин Ши-ми, – то все именно так и происходит.
– Но может ли при такой системе, – продолжал я, – верховным мандарином стать человек действительно достойный и способный?
– В виде исключения, пожалуй, да, – отвечал мне господин Ши-ми, – но обычно при такой системе, которую они называют (перевожу дословно) «народовластием», успеха добиваются лишь кандидаты, обладающие двумя качествами: верой в значительность своей особы и отсутствием определенной точки зрения по каким бы то ни было вопросам. Потому что без первого, – пояснил господин Ши-ми, – без веры в собственную значительность и важность ни один человек не смог бы так долго убеждать в этом других, а без второго, то есть без полнейшей расплывчатости суждений, он неизбежно прибился бы к существующему в данный момент большинству.
– Мне это тоже ясно, – согласился я, – но не значит ли это, что верховные мандарины обычно глупцы и обманщики? Ибо лишь глупец способен долго считать себя значительной и важной особой. Думающий же человек сомневается во всем, и в первую очередь – в самом себе. А тот, у кого нет определенной точки зрения, всегда вынужден лгать – или я неправ?
– Ваши слова, – сказал мне господин Ши-ми, – содержат очень суровую оценку верховных мандаринов, но нельзя не признать, что оценка эта справедлива.
Кстати, здесь таким образом выбирают не только верховных мандаринов, но и всех начальников, канцлеров, губернаторов и так далее, причем не только в А Мэй-ке, но во всех государствах, принявших эту систему, то есть в половине государств мира, и в стране Ба Вай тоже.
– Как же обстоит дело в другой половине?
– Там это проще, – сказал господин Ши-ми. – После смерти очередного верховного мандарина там начинается дворцовая смута. Один мандарин душит другого, подставляет ему ножку, выталкивает из окна – правда, по большей части лишь в переносном смысле, – и сильнейший наконец побеждает. Он-то и выходит на балкон, приветствуемый ликующими простолюдинами.
– А, – сказал я, – такая система мне знакома.
– Да, – согласился господин Ши-ми, – я так и думал. Однако и эта система, пожалуй, даже более той, первой, желает называться «народовластием». Поэтому о своей борьбе за власть тамошние мандарины предпочитают помалкивать и вообще ее отрицают.
Это мне тоже было понятно, и я привел слова великого мудреца с Абрикосового холма: «Управлять – это значит лгать».
Что ж, теперь, чтобы не делать нового отступления, я к этому лишь добавлю, что как одно, так и другое царство имеют по нескольку сравнительно небольших государств-союзников, и там, где сферы влияния обоих соприкасаются, они тоже возвели стену, подобную нашей Великой стене, только, по словам господина Ши-ми, не такую красивую. Есть и государства, малые и большие, которые не присоединились ни к той, ни к другой стороне. Впрочем, о большинстве из них, считает господин Ши-ми, следовало бы сказать: им хотелось бы не присоединяться к той или другой системе, а идти своим, независимым путем. Но это почти никогда не удается. Такие государства либо все равно оказываются в одном из двух лагерей, несмотря на все свои заверения, а то и искреннее убеждение в обратном, либо же не имеют в мире решительно никакого веса. Есть только одна страна, действительно не принадлежащая ни к одной из этих систем, и страна эта, что меня сильно обрадовало, наше Срединное царство, в котором тоже давно нет императора, а есть только верховный мандарин. На ее долю, сообщил господин Ши-ми, тоже выпали долгие годы унижений и хаоса, но теперь она восстановила свое могущество и снова стала великим Срединным царством. Верховный мандарин там теперь выбирается так же, как в стране Ло Си-яо, то есть путем уничтожения соперников, однако отношения между Срединным царством и этой порочной страной Ло Си-яо скорее враждебные, что, естественно, наполняет большой радостью, если не сказать злорадством, страну А Мэй-ка.
Такова, друг мой, несколько упрощенная, но тем не менее, как уверяет господин Ши-ми, истинная картина теперешнего мира.
Срединное царство, оказавшееся, таким образом, между двух враждебных лагерей, вынуждено (ради собственной безопасности) по возможности хранить в тайне все, что в нем действительно делается, говорится и задумывается. Что ж, это вполне разумно. Однако именно поэтому теперешние правящие мандарины – наши настоящие внуки, с нормальными носами, – не впускают в страну никого, кто хоть чем-нибудь их не устраивает. Я же, очевидно, не мог бы устроить их ни в каком отношении. Так что побывать в нынешнем Срединном царстве я не смогу. И потом, мне, как и предполагал господин Ши-ми, действительно было бы больно видеть, как там попирают ногами память великого Кун-цзы. Неужели учение мудреца с Абрикосового холма и вправду забыто в Срединном царстве?
– Увы, да, – подтвердил господин Ши-ми. Я прикрыл лицо руками. Хоть носы у наших потомков и не выросли, ума у них не прибавилось.
Поэтому я остаюсь здесь, в Минхэне. Это лучше и потому, что недалеко от госпожи Кай-кун. Я осторожно осведомился у господина Ши-ми, что он думает о возможности нашего второго к ней визита. Отвечал он уклончиво. Не хочу ни расспрашивать, ни торопить его. Посмотрим, что будет дальше. Если бы мне удалось сделать это, не обидев господина Ши-ми, я охотно покинул бы его дом и снял себе жилье где-нибудь в городе. Я уже достаточно овладел языком жителей Минхэня и ознакомился с их обычаями, чтобы прожить здесь без чьей-либо помощи, и думаю, что узнал от господина Ши-ми все, чему он мог научить меня – за что я безгранично ему благодарен, – так что узнать что-либо новое смогу теперь, лишь сменив обстановку.
Впрочем, и с этим лучше не торопиться, а посмотреть, что будет дальше. Письмо мое и так вышло очень длинным. Однако для меня оно очень важно. Сердечно приветствую тебя и остаюсь –
твой Гао-дай , мандарин и начальник
императорской Палаты поэтов ,
именуемой «Двадцать девять
поросших мхом скал».
ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ
(пятница , 3 сентября)
Мой милый Цзи-гу,
вот и еще одна луна миновала. Начинается осень. Когда я хожу по утрам гулять вдоль канала (того самого, который считал каналом Голубых Колоколов), над ним тянутся легкие полоски тумана. Иногда шум стихает, и тогда бывает слышно, как плещется в канале вода: одинокая утка-мандаринка описывает по воде круги, и на мгновение мне кажется, что я дома.
Господин Ши-ми обратился ко мне с просьбой, немало меня огорчившей. Этому предшествовали долгие беседы, в которых мы далеко отошли от вопросов философии и естествознания, занимавших нас вначале. Господин Ши-ми обеспокоен судьбой мира – своего мира. Нам за свой мир беспокоиться нечего. Мое путешествие показало, что у нас есть еще тысяча лет впереди, – иначе меня просто вынесло бы за пределы человеческого времени (это, кстати, единственное, чего я боялся во время моего краткого «полета», но Небо, к счастью, этого не допустило). Да, у нас есть будущее, пусть даже и напоминающее бездонную пропасть. Господин Ши-ми опасается, что у его мира не окажется даже такого будущего. Он не рассчитывает и на сотню лет. Временами, признался он, ему кажется, что его мир не продержится и двадцати.
Да и мне после всего, что я видел, эти опасения не кажутся пустыми, так что объяснять их одним лишь разлитием черной желчи у господина Ши-ми не приходится. Ему действительно есть чего бояться. Все, что делают большеносые, неминуемо приближает гибель этого мира, в котором, к сожалению, живут и наши внуки.
Нельзя сказать, чтобы они делали это намеренно: они и не замечают, что каждый шаг приближает их к пропасти. Молодежь просто не желает ничего знать и шагает, зажмурив глаза. Старики большею частью надеются, что не доживут до ужасного конца. Причина столь пагубного хода событий коренится в себялюбии здешних правителей, озабоченных не столько благом отечества, сколько тем, как бы подольше удержать власть. Если кого-то не выбрали главным мандарином, он считает себя опозоренным. Верховные мандарины и просто мандарины, канцлеры и министры только тем и заняты, что обеими руками цепляются за свои должности. Ясно, что управлять государственным кораблем они не в состоянии: руки-то заняты. Правда, временами то один, то другой удосуживается высвободить руку... но лишь затем, чтобы тайком протянуть ее какому-нибудь доброхотному деятелю.
Подобный образ мыслей, конечно, не назовешь достойным. О такой добродетели, как у-вэй, большеносые даже не слыхали. И я знаю, отчего это так: от их неудержимого стремления менять все и вся, от того, что они путают новое с лучшим. Новое может быть лучшим, но оно не обязано им быть. Впрочем, надо ли объяснять это тебе, величайшему знатоку книги Дао Дэ-цзин во всей Поднебесной? Большеносые все время что-то меняют. И называют это, как я тебе уже говорил, «П'ло г'ле-си». Покой им неведом. Того, кто решит удалиться от общественной жизни, чтобы предаться созерцанию и самоусовершенствованию, сочтут здесь неудачником и глупцом. Образ мыслей поистине злонравный и опасный. Поэтому ни один из здешних министров, верховных мандаринов или канцлеров добровольно от должности не отказывается: поступи он так, на него все стали бы показывать пальцами. Кроме того, как говорит господин Ши-ми, высокая должность означает и высокий доход.
А еще это происходит оттого, что большеносые почти совершенно не знают ни учения великого мудреца с Абрикосового холма, ни достославного канона Дао Дэ-цзин. Поэтому за души своих подданных здешние правители не отвечают и отвечать не намерены. Я мог бы сказать, что в таком случае они и не заслуживают ничего иного, кроме гибели своего мира, если бы не опасение, что вместе с ним погибнет наше возлюбленное Срединное царство. Об этих своих выводах, весьма неутешительных, я рассказал господину Ши-ми, и он со мной согласился, а затем сообщил, что подобные опасения приходят в голову многим, но в целом людей разумных все-таки слишком мало, чтобы они могли что-то сделать. А когда наконец это станет понятным большинству неразумных или хотя бы правителям, может оказаться уже поздно.
Главная проблема в том, что самих большеносых стало слишком много. Вот уже несколько веков они размножаются так быстро, что их дома и селения буквально трещат по швам. Их так много, что большинству из них не находится настоящего дела. Поэтому они целыми днями сидят в огромных мастерских, изготавливая никому не нужные вещи, а государство поддерживает эти мастерские, чтобы они не разорились, но они все равно разоряются, потому что производимые ими товары становятся все несуразнее и покупатели выбрасывают их все скорее. Мастерские перестают давать прибыль, из-за чего государство, естественно, получает все меньше налогов, и вот уже ему то и дело не хватает денег, чтобы помогать всем вопиющим о помощи, правители начинают бояться, как бы эти люди, оставшись вовсе без еды и без работы, от безделья не задурили и не подожгли бы дворца, где они, их правители, заседают...
Все это страшно запутанно и сложно, одному человеку во всем этом разобраться не под силу: дремучий лес! И состоит этот лес из самих большеносых, которых и в самом деле слишком много, в чем я убеждаюсь каждый раз, стоит мне лишь выйти на улицу. Здесь, в стране Ба Вай, говорит господин Ши-ми, еды пока хватает на всех. Но есть и бедные страны, где голод уже разразился. Так что нехватка еды в Ба Вай – только вопрос времени. Что же делают большеносые? Что делают их правители, чтобы предотвратить катастрофу? Ничего! Продолжают поглощать свой двойной рацион, пока обстоятельства позволяют им это делать. Поголодать, говорят они себе, мы успеем и завтра. Так они уходят от самих себя, уходят все дальше и дальше от своей души. Они не знают ни И Цзин, ни Дао Дэ-цзин.
Другая проблема – это грязь. По-моему, я писал тебе об этом в самом начале: шум и грязь были самым первым моим впечатлением. Грязь тут тоже не похожа на нашу. Когда у нас по улице, не вымощенной камнем, гуляет ветер, он поднимает пыль. Сильный ветер или ураган заносит эту пыль в дом. Сандалии гонца, проделавшего долгий путь, оставляют на вычищенной циновке комочки глины. Есть люди, подолгу не моющиеся, и свиньи, копающиеся в навозе. Но все это, если можно так выразиться, чистая грязь. Здешняя же грязь состоит из липкой жирной копоти, оседающей на всем и пропитывающей даже воздух. Из большеносых никто, даже господин Ши-ми, этого не замечает, но я, привыкший к чистому воздуху, замечаю это даже слишком хорошо. Дождь тоже пропитан копотью. Возможно, именно из-за этой всепроникающей нечистоты у них портится и погода. В последнее время, по словам господина Ши-ми, обнаружилось, что в некоторых местах гибнут целые леса хвойных деревьев. У них опускаются ветви, опадает хвоя, они засыхают и умирают. Большеносые кричат об этом не переставая, но делать никто ничего не делает. Между тем уже можно вычислить, когда у них погибнут последние деревья. Реки переполнены грязью настолько, что в них почти не водится рыбы. Однако большеносые спокойно в них купаются, ибо впитывают привычку к копоти буквально с молоком матери. Они всюду закапывают яды, которые неизвестно зачем в огромных количествах изготавливают в своих мастерских. Но яды, конечно, не лежат спокойно, а просачиваются из земли в корни и листья растений. Что же правители? Они издают указы, запрещающие открыто говорить об этом!
Остановить этот пагубный ход событий мог бы только отказ от подобного образа мыслей. Но для этого им не хватает знания, да и эту неудержимую тягу к шагам в неизвестном направлении вряд ли удастся искоренить. Так что чему быть, того, видимо, не миновать. Кроме того, как думает господин Ши-ми, вообще уже слишком поздно. Я же, благодарение Небу, через полгода вернусь в родное время – надеюсь, что эти несколько месяцев здешний мир еще продержится. Господин Ши-ми признался со вздохом, что ему хотелось бы уехать отсюда вместе со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– И что же, – спросил я, – выбирают того, чей портрет окажется самым крупным?
– Ну, если не вдаваться в детали, – согласился господин Ши-ми, – то все именно так и происходит.
– Но может ли при такой системе, – продолжал я, – верховным мандарином стать человек действительно достойный и способный?
– В виде исключения, пожалуй, да, – отвечал мне господин Ши-ми, – но обычно при такой системе, которую они называют (перевожу дословно) «народовластием», успеха добиваются лишь кандидаты, обладающие двумя качествами: верой в значительность своей особы и отсутствием определенной точки зрения по каким бы то ни было вопросам. Потому что без первого, – пояснил господин Ши-ми, – без веры в собственную значительность и важность ни один человек не смог бы так долго убеждать в этом других, а без второго, то есть без полнейшей расплывчатости суждений, он неизбежно прибился бы к существующему в данный момент большинству.
– Мне это тоже ясно, – согласился я, – но не значит ли это, что верховные мандарины обычно глупцы и обманщики? Ибо лишь глупец способен долго считать себя значительной и важной особой. Думающий же человек сомневается во всем, и в первую очередь – в самом себе. А тот, у кого нет определенной точки зрения, всегда вынужден лгать – или я неправ?
– Ваши слова, – сказал мне господин Ши-ми, – содержат очень суровую оценку верховных мандаринов, но нельзя не признать, что оценка эта справедлива.
Кстати, здесь таким образом выбирают не только верховных мандаринов, но и всех начальников, канцлеров, губернаторов и так далее, причем не только в А Мэй-ке, но во всех государствах, принявших эту систему, то есть в половине государств мира, и в стране Ба Вай тоже.
– Как же обстоит дело в другой половине?
– Там это проще, – сказал господин Ши-ми. – После смерти очередного верховного мандарина там начинается дворцовая смута. Один мандарин душит другого, подставляет ему ножку, выталкивает из окна – правда, по большей части лишь в переносном смысле, – и сильнейший наконец побеждает. Он-то и выходит на балкон, приветствуемый ликующими простолюдинами.
– А, – сказал я, – такая система мне знакома.
– Да, – согласился господин Ши-ми, – я так и думал. Однако и эта система, пожалуй, даже более той, первой, желает называться «народовластием». Поэтому о своей борьбе за власть тамошние мандарины предпочитают помалкивать и вообще ее отрицают.
Это мне тоже было понятно, и я привел слова великого мудреца с Абрикосового холма: «Управлять – это значит лгать».
Что ж, теперь, чтобы не делать нового отступления, я к этому лишь добавлю, что как одно, так и другое царство имеют по нескольку сравнительно небольших государств-союзников, и там, где сферы влияния обоих соприкасаются, они тоже возвели стену, подобную нашей Великой стене, только, по словам господина Ши-ми, не такую красивую. Есть и государства, малые и большие, которые не присоединились ни к той, ни к другой стороне. Впрочем, о большинстве из них, считает господин Ши-ми, следовало бы сказать: им хотелось бы не присоединяться к той или другой системе, а идти своим, независимым путем. Но это почти никогда не удается. Такие государства либо все равно оказываются в одном из двух лагерей, несмотря на все свои заверения, а то и искреннее убеждение в обратном, либо же не имеют в мире решительно никакого веса. Есть только одна страна, действительно не принадлежащая ни к одной из этих систем, и страна эта, что меня сильно обрадовало, наше Срединное царство, в котором тоже давно нет императора, а есть только верховный мандарин. На ее долю, сообщил господин Ши-ми, тоже выпали долгие годы унижений и хаоса, но теперь она восстановила свое могущество и снова стала великим Срединным царством. Верховный мандарин там теперь выбирается так же, как в стране Ло Си-яо, то есть путем уничтожения соперников, однако отношения между Срединным царством и этой порочной страной Ло Си-яо скорее враждебные, что, естественно, наполняет большой радостью, если не сказать злорадством, страну А Мэй-ка.
Такова, друг мой, несколько упрощенная, но тем не менее, как уверяет господин Ши-ми, истинная картина теперешнего мира.
Срединное царство, оказавшееся, таким образом, между двух враждебных лагерей, вынуждено (ради собственной безопасности) по возможности хранить в тайне все, что в нем действительно делается, говорится и задумывается. Что ж, это вполне разумно. Однако именно поэтому теперешние правящие мандарины – наши настоящие внуки, с нормальными носами, – не впускают в страну никого, кто хоть чем-нибудь их не устраивает. Я же, очевидно, не мог бы устроить их ни в каком отношении. Так что побывать в нынешнем Срединном царстве я не смогу. И потом, мне, как и предполагал господин Ши-ми, действительно было бы больно видеть, как там попирают ногами память великого Кун-цзы. Неужели учение мудреца с Абрикосового холма и вправду забыто в Срединном царстве?
– Увы, да, – подтвердил господин Ши-ми. Я прикрыл лицо руками. Хоть носы у наших потомков и не выросли, ума у них не прибавилось.
Поэтому я остаюсь здесь, в Минхэне. Это лучше и потому, что недалеко от госпожи Кай-кун. Я осторожно осведомился у господина Ши-ми, что он думает о возможности нашего второго к ней визита. Отвечал он уклончиво. Не хочу ни расспрашивать, ни торопить его. Посмотрим, что будет дальше. Если бы мне удалось сделать это, не обидев господина Ши-ми, я охотно покинул бы его дом и снял себе жилье где-нибудь в городе. Я уже достаточно овладел языком жителей Минхэня и ознакомился с их обычаями, чтобы прожить здесь без чьей-либо помощи, и думаю, что узнал от господина Ши-ми все, чему он мог научить меня – за что я безгранично ему благодарен, – так что узнать что-либо новое смогу теперь, лишь сменив обстановку.
Впрочем, и с этим лучше не торопиться, а посмотреть, что будет дальше. Письмо мое и так вышло очень длинным. Однако для меня оно очень важно. Сердечно приветствую тебя и остаюсь –
твой Гао-дай , мандарин и начальник
императорской Палаты поэтов ,
именуемой «Двадцать девять
поросших мхом скал».
ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ
(пятница , 3 сентября)
Мой милый Цзи-гу,
вот и еще одна луна миновала. Начинается осень. Когда я хожу по утрам гулять вдоль канала (того самого, который считал каналом Голубых Колоколов), над ним тянутся легкие полоски тумана. Иногда шум стихает, и тогда бывает слышно, как плещется в канале вода: одинокая утка-мандаринка описывает по воде круги, и на мгновение мне кажется, что я дома.
Господин Ши-ми обратился ко мне с просьбой, немало меня огорчившей. Этому предшествовали долгие беседы, в которых мы далеко отошли от вопросов философии и естествознания, занимавших нас вначале. Господин Ши-ми обеспокоен судьбой мира – своего мира. Нам за свой мир беспокоиться нечего. Мое путешествие показало, что у нас есть еще тысяча лет впереди, – иначе меня просто вынесло бы за пределы человеческого времени (это, кстати, единственное, чего я боялся во время моего краткого «полета», но Небо, к счастью, этого не допустило). Да, у нас есть будущее, пусть даже и напоминающее бездонную пропасть. Господин Ши-ми опасается, что у его мира не окажется даже такого будущего. Он не рассчитывает и на сотню лет. Временами, признался он, ему кажется, что его мир не продержится и двадцати.
Да и мне после всего, что я видел, эти опасения не кажутся пустыми, так что объяснять их одним лишь разлитием черной желчи у господина Ши-ми не приходится. Ему действительно есть чего бояться. Все, что делают большеносые, неминуемо приближает гибель этого мира, в котором, к сожалению, живут и наши внуки.
Нельзя сказать, чтобы они делали это намеренно: они и не замечают, что каждый шаг приближает их к пропасти. Молодежь просто не желает ничего знать и шагает, зажмурив глаза. Старики большею частью надеются, что не доживут до ужасного конца. Причина столь пагубного хода событий коренится в себялюбии здешних правителей, озабоченных не столько благом отечества, сколько тем, как бы подольше удержать власть. Если кого-то не выбрали главным мандарином, он считает себя опозоренным. Верховные мандарины и просто мандарины, канцлеры и министры только тем и заняты, что обеими руками цепляются за свои должности. Ясно, что управлять государственным кораблем они не в состоянии: руки-то заняты. Правда, временами то один, то другой удосуживается высвободить руку... но лишь затем, чтобы тайком протянуть ее какому-нибудь доброхотному деятелю.
Подобный образ мыслей, конечно, не назовешь достойным. О такой добродетели, как у-вэй, большеносые даже не слыхали. И я знаю, отчего это так: от их неудержимого стремления менять все и вся, от того, что они путают новое с лучшим. Новое может быть лучшим, но оно не обязано им быть. Впрочем, надо ли объяснять это тебе, величайшему знатоку книги Дао Дэ-цзин во всей Поднебесной? Большеносые все время что-то меняют. И называют это, как я тебе уже говорил, «П'ло г'ле-си». Покой им неведом. Того, кто решит удалиться от общественной жизни, чтобы предаться созерцанию и самоусовершенствованию, сочтут здесь неудачником и глупцом. Образ мыслей поистине злонравный и опасный. Поэтому ни один из здешних министров, верховных мандаринов или канцлеров добровольно от должности не отказывается: поступи он так, на него все стали бы показывать пальцами. Кроме того, как говорит господин Ши-ми, высокая должность означает и высокий доход.
А еще это происходит оттого, что большеносые почти совершенно не знают ни учения великого мудреца с Абрикосового холма, ни достославного канона Дао Дэ-цзин. Поэтому за души своих подданных здешние правители не отвечают и отвечать не намерены. Я мог бы сказать, что в таком случае они и не заслуживают ничего иного, кроме гибели своего мира, если бы не опасение, что вместе с ним погибнет наше возлюбленное Срединное царство. Об этих своих выводах, весьма неутешительных, я рассказал господину Ши-ми, и он со мной согласился, а затем сообщил, что подобные опасения приходят в голову многим, но в целом людей разумных все-таки слишком мало, чтобы они могли что-то сделать. А когда наконец это станет понятным большинству неразумных или хотя бы правителям, может оказаться уже поздно.
Главная проблема в том, что самих большеносых стало слишком много. Вот уже несколько веков они размножаются так быстро, что их дома и селения буквально трещат по швам. Их так много, что большинству из них не находится настоящего дела. Поэтому они целыми днями сидят в огромных мастерских, изготавливая никому не нужные вещи, а государство поддерживает эти мастерские, чтобы они не разорились, но они все равно разоряются, потому что производимые ими товары становятся все несуразнее и покупатели выбрасывают их все скорее. Мастерские перестают давать прибыль, из-за чего государство, естественно, получает все меньше налогов, и вот уже ему то и дело не хватает денег, чтобы помогать всем вопиющим о помощи, правители начинают бояться, как бы эти люди, оставшись вовсе без еды и без работы, от безделья не задурили и не подожгли бы дворца, где они, их правители, заседают...
Все это страшно запутанно и сложно, одному человеку во всем этом разобраться не под силу: дремучий лес! И состоит этот лес из самих большеносых, которых и в самом деле слишком много, в чем я убеждаюсь каждый раз, стоит мне лишь выйти на улицу. Здесь, в стране Ба Вай, говорит господин Ши-ми, еды пока хватает на всех. Но есть и бедные страны, где голод уже разразился. Так что нехватка еды в Ба Вай – только вопрос времени. Что же делают большеносые? Что делают их правители, чтобы предотвратить катастрофу? Ничего! Продолжают поглощать свой двойной рацион, пока обстоятельства позволяют им это делать. Поголодать, говорят они себе, мы успеем и завтра. Так они уходят от самих себя, уходят все дальше и дальше от своей души. Они не знают ни И Цзин, ни Дао Дэ-цзин.
Другая проблема – это грязь. По-моему, я писал тебе об этом в самом начале: шум и грязь были самым первым моим впечатлением. Грязь тут тоже не похожа на нашу. Когда у нас по улице, не вымощенной камнем, гуляет ветер, он поднимает пыль. Сильный ветер или ураган заносит эту пыль в дом. Сандалии гонца, проделавшего долгий путь, оставляют на вычищенной циновке комочки глины. Есть люди, подолгу не моющиеся, и свиньи, копающиеся в навозе. Но все это, если можно так выразиться, чистая грязь. Здешняя же грязь состоит из липкой жирной копоти, оседающей на всем и пропитывающей даже воздух. Из большеносых никто, даже господин Ши-ми, этого не замечает, но я, привыкший к чистому воздуху, замечаю это даже слишком хорошо. Дождь тоже пропитан копотью. Возможно, именно из-за этой всепроникающей нечистоты у них портится и погода. В последнее время, по словам господина Ши-ми, обнаружилось, что в некоторых местах гибнут целые леса хвойных деревьев. У них опускаются ветви, опадает хвоя, они засыхают и умирают. Большеносые кричат об этом не переставая, но делать никто ничего не делает. Между тем уже можно вычислить, когда у них погибнут последние деревья. Реки переполнены грязью настолько, что в них почти не водится рыбы. Однако большеносые спокойно в них купаются, ибо впитывают привычку к копоти буквально с молоком матери. Они всюду закапывают яды, которые неизвестно зачем в огромных количествах изготавливают в своих мастерских. Но яды, конечно, не лежат спокойно, а просачиваются из земли в корни и листья растений. Что же правители? Они издают указы, запрещающие открыто говорить об этом!
Остановить этот пагубный ход событий мог бы только отказ от подобного образа мыслей. Но для этого им не хватает знания, да и эту неудержимую тягу к шагам в неизвестном направлении вряд ли удастся искоренить. Так что чему быть, того, видимо, не миновать. Кроме того, как думает господин Ши-ми, вообще уже слишком поздно. Я же, благодарение Небу, через полгода вернусь в родное время – надеюсь, что эти несколько месяцев здешний мир еще продержится. Господин Ши-ми признался со вздохом, что ему хотелось бы уехать отсюда вместе со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39