Указания удалиться не последовало, и они деликатно ухватили по самой маленькой косточке.И только Фраер бегал взад-вперед на безопасном расстоянии и то подскуливал, то вдруг обиженно лаял. И каким-то непостижимым образом было понятно, что лай его предназначается вовсе не новому начальству, а этим иудам, его бывшим подчиненным. И даже слышалось в его лае какое-то выстраданное предупреждение преемнику.Три дня Фраер держался в некотором отдалении. Иногда принимался скандалить, обращаясь уже непосредственно в высокую инстанцию, но за все три дня не услышал от нового вожака даже рыка. На четвертый день Фраер вернулся в стаю. Это произошло так.Каштанка (а именно она была заводилой, пока еще Норт плохо знал местные условия) привела стаю к лесному ресторану. Стая, став малочисленной и слабой, уже давно не совершала набегов на раскормленных ресторанных сторожей. Подойдя к месту засады, стая привычно залегла за кустами. Норт сел. Он понял, что нужно чего-то ждать. Ждать он выучился на границе профессионально.Наконец, выпустив во двор клубы ароматного пара, из кухни показался человек в белой, перепачканной жиром и кровью куртке с большой кастрюлей в руках. Каштанка от волнения привскочила и придушенно пискнула. Норт расценил это движение как сигнал к действию и большими скачками понесся к ресторану.Ресторанные псы, может быть, и не стали бы ввязываться в драку с этим черным дьяволом из-за привычных, неиссякаемых харчей, но перед хозяином-кормильцем вынуждены были держать марку. Они вдвоем бросились навстречу Норту.Братья только плотнее вжались в снег. Мефодий закашлялся. Каштанка, не сходя с места, залилась предостерегающим лаем.Сторожа налетели на Норта по всем правилам собачьей драки с двух сторон одновременно. Тот, который был слева, со стороны здорового глаза, был в первое же мгновение опрокинут. И Норт непременно добрался бы до его глотки, если бы не второй пес, предательски прокрадывающийся к Норту в пах. Норт огрызался на него, придерживая лапой поверженного.Неизвестно, как долго ему удалось бы держаться в подобном положении, если бы неведомо откуда не выскочил Фраер и не наскочил на этого второго. Сторож был вынужден отстать от Норта и заняться Фраером.Почуяв свои тылы в безопасности, .Норт одним точным и будто неторопливым движением подсунулся пастью к горлу извивающегося на снегу пса. Раздался сиплый, тонкий писк, тело лежащего пса сжалось в комок, а потом судорожно распрямилось. Норт дернул головой и поднял вверх окровавленную пасть…Тело лежащего на боку пса еще подрагивало и скребло когтями утоптанный снег, а голова с выкатившимися глазами и прикушенным языком была уже неподвижна. На месте горла зияла кровавая рана, из которой будто белые сломанные пластмассовые пружинки, топорщились останки вырванной трахеи.Повар, сорвавший было с противопожарного стенда красный багор, застыл, встретившись глазами с Нортом. Выставив вперед багор, он попятился к двери и скрылся в кухне, во всех окнах которой тут же появились человеческие лица.Второй ресторанный пес не преднамеренно, а скорее в пылу схватки с Фраером, задом налетел на Норта. И снова неторопливое движение головы, и в окровавленной пасти Норта хрустнула задняя лапа сторожа. Через мгновение пес валялся на спине, три его лапы торчали вверх, а четвертая сложилась пополам, перекушенная в районе колена. Сустав висел лишь на лоскуте кожи.Фраер подошел к кастрюле с объедками, опрокинул ее на снег и почтительно посторонился, давая место Норту. Так он снова вернулся в стаю.Случай с ресторанными собаками стал в тот же день известен всему поселку. По Щедринке поползло тревожное слово «убийца». Ребята-ловцы, связав воедино все факты, пришли к выводу, что этот «убийца» и есть тот самый пес, чью огромную голову видел над забором пьяный Витек и чьи неправдоподобно большие следы они нашли утром под забором.— Да, — сказал Толян, — это точно не пятерик, это целый червонец…— А я и за сотню не хотел бы встретиться с этим «червонцем», — сказал Игорек.За несколько дней до начала течки у Каштанки Фраер начал проявлять признаки беспокойства и ревности. Он то подобострастно заигрывал с нею, опасливо оглядываясь на Норта, то начинал ее игриво покусывать, то отгонял от нее чумазых братьев.Каштанка жалась к Норту и совсем не шуточно кусала беднягу Фраера за самые чувствительные места. Он взвизгивал и отскакивал.В то утро, когда у нее началась течка, Каштанка преобразилась. Первым делом она куснула великана Норта прямо за нос, когда он, покорно опустив голову, потянулся к ее хвосту. Фраер бегал на некотором отдалении, заливаясь обиженным лаем. Братья подкрадывались к Каштанке, вертя грязными хвостами, а Мефодий принюхивался к следам Каштанки и кашлял, поднимая кашлем пушистый ночной снежок.Она сидела посреди дороги. Она будто ждала кого-то. Как собака, оставленная около магазина, сидит и ждет и смотрит на дверь. Только Каштанка смотрела не на дверь магазина, а на закрытый переезд, на бесконечный товарняк, который полз в Москву. Игорь удивился тому, что она оказалась здесь, на станции, во владениях станционной стаи. Уж чего-чего, а повадки их он изучил.Думая все это, он автоматически стал налаживать удавку. Тросик был от старых велосипедных тормозов, составной и всегда путался, потому что узелок вечно задевал за все, цеплялся. Ребята пробовали что-нибудь другое приспособить, но тросик оказался лучше всего. Во-первых, никакая собака его не перегрызет, а во-вторых, петля не висит, как веревочная. Веревочную-то не вдруг — накинешь на собачью голову. А тут петля на конце палки стоит колечком. Вроде сачка, только без сетки. И привести в боевое положение удавку — дело минутное. Наладив ее, Игорь направился к Каштанке.Котлеты, которые он носил в кармане с утра, были уже съедены, но кусок белого хлеба, рядом с которым они лежали, еще оставался. Он был пропитан котлетным жиром. Он бросил половину Каштанке. «Красивая же, стерва», — подумал он.Она проглотила кусок с лета и сидела, вытянув лисью мордочку и перебирая от нетерпения лапами. Наверное, хозяева, около которых она приживалась летом, угощали ее котлетами. Ведь сколько раз она не покупалась на колбасу…Потом Игорь протянул левой рукой кусок, а правой начал осторожненько подводить сзади петлю. Она так уставилась на хлеб, что ничего не замечала. Но подойти и схватить боялась. Только лапами перебирала и попискивала от нетерпения…Краем глаза Игорь увидел, что из телефонной будки выбежал Саша. Значит, он звонил в Москву, подумал Игорь, заводя петлю, значит, еще не уехал. И тут Игорь наконец накинул петлю на голову Каштанки и дернул за тросик. Каштанка удивленно тявкнула и начала пятиться, крутя головой, и Игорь почувствовал, что петля ей велика, что она вот-вот выскочит, а Сашка бежал к нему и что-то кричал, а он тянул за тросик (этот чертов узелок не пускал) и не слышал, что тот кричит, а Каштанка уже почти уши протащила сквозь петлю. Игорь тянул, что есть силы, за тросик, но узелок не пускал. Наконец он с характерным хрустом проскочил в скобочку, и Игорь почувствовал, как петля упруго сжимает собачье горло. Саша, что-то крича, подбежал, вырвал удавку и отпихнул Игоря. Тот упал, так как дорога в том месте была накатанная, скользкая, и даже обиделся.— Ну ты даешь! — досадливо буркнул он.— Беги, идиот! Разорвут! — закричал Саша.— Да нет же никого…И тут хвост поезда прополз через переезд, и Игорь увидел стаю. Впереди, голову набок, медленным, крупным галопом летел Норт.— Атас, Саня, атас! — крикнул Игорь, все еще лежа на дороге. Потом вскочил, и стал оттаскивать Сашу. Тот пытался растянуть петлю у Каштанки, а узелок в обратную сторону не проскакивал.— Отвал, Саня! — срывая голос, заорал Игорь.Саша отшвырнул его и крикнул:— Палку найди, палку! — Он попытался голыми руками разорвать металлическую петлю. Каштанка кусала его запястья, а Норт летел через площадь…Саша сидел на корточках, когда тот налетел. Может, он и устоял бы или как-нибудь увернулся, но он сидел на корточках и пытался разорвать петлю, а тросик от велосипедных тормозов голыми руками не разорвешь…Когда Норт врезался в Сашу головой, он вскинул руками, опрокинулся и стукнулся затылком об укатанную ледяную дорогу. На какую-то долю секунды остался так лежать с раскинутыми руками, с открытым горлом…— А-а-а-а-а… — завопил Игорь и на половине крика сорвал голос и перешел на сип.А Норт и не слышал его, он завис над Сашей в мягком, тяжелом прыжке и, находясь еще в воздухе, своей разинутой пастью, от которой шел пар, дотянулся до его горла…Тут Игорь завизжал не своим голосом и шагнул к нему, и ему было трудно и больно шагать, потому что на ногах у него висели черные, грязные собаки, и он молотил их кулаками по спинам, но мордам, по хребтам, а Фраер крутился перед ним, и он обдирал руки о его клыки.Норт неподвижно стоял, уткнувшись пастью в Сашино горло, и только кожа на его спине подергивалась волнами… Игорь увидел, как Сашина рука царапнула ногтями дорогу, и Фраер наконец бросился на Игоря, и тот, поскользнувшись, стал медленно падать. Падая, он увидел, как Норт еще теснее приник к Саше и потом дернул головой вверх, и что-то розовое, какие-то дымящиеся лоскутки свисали из его сомкнутой пасти, а из того места, где было белое Сашино горло, в разные стороны, как из плохого крана, била черная кровь…А Игорь все отталкивал и отталкивал слюнявую пасть Фраера, в то время как его ноги небольно рвали Братья. Крутилась волчком Каштанка, пытаясь сбросить давящую петлю, Мефодий опасливо кашлял в стороне, из магазина, размахивая пустой посудой, бежали кричащие люди, а Норт стоял с задранной окровавленной мордой, как будто позировал перед фотографом. Игорь потерял сознание… Эпилог Восстанавливая в памяти события той далекой зимы, я несколько раз ездил в Щедринку и узнал о том, как сложилась дальнейшая судьба остальных участников этой печальной истории.
Тина Сапожникова долго лежала в больнице с воспалением придатков и вышла оттуда бесплодной. Врач, который ей делал аборт на дому, находился под следствием, но потом с помощью Геннадия Николаевича дело замяли.
Геннадий Николаевич возил Тину лечиться на курорт, но это ей не помогло. Она долго работала в одной из бригад Геннадия Николаевича художником-реставратором. Теперь она руководит работой всех реставрационных бригад «и пользуется особым доверием Геннадия Николаевича.
Игорек Спиридонов, Сашин друг, отсидел полные шесть лет в колонии. Там он работал токарем. При заточке резца от наждачного камня отлетел острый осколок величиной с пшеничное зерно и выбил ему правый глаз. Игорек, конечно же, пренебрегал правилами техники безопасности и затачивал резец без очков. Домой он вернулся одноглазым, но весьма авторитетным человеком. Живет он неплохо. «Держит» щедринский рынок, еще несколько торговых точек и станцию автосервиса. Он до сих пор не женат, но недостатка в женщинах не испытывает. Ему по субботам в его собственную роскошную баню привозят по три или четыре девицы сразу. Все девицы с Тверской улицы его прекрасно знают и любят. Он никогда всерьез их не обижает. А за внешней его грубостью скрывается нежное сердце. Да и платит он щедро и аккуратно.
Лариса Зверева через год вышла замуж за Сергея Кострюкова, того самого, которого ранил Игорек. Тогда, на поминках, Сергей отделался легким испугом. Его спасла толстая кожаная куртка мотоциклиста. Нож скользнул по ребру и только разрезал кожу на левом боку. Метил, однако, Спиридонов в сердце. Они через несколько лет разошлись, и теперь Лариса воспитывает сына, которого назвала Александром. Впрочем, в деньгах она не нуждается, получая очень хорошие алименты.
Сам Сергей, или Серый, или Бес, как звали его в поселке, закончил в свое время Плехановский институт и стал финансистом. Занимает высокий пост в крупнейшей нефтяной компании.
Витек, их товарищ, поступил в Холодильный институт, окончил его и уехал работать в Африку, в какой-то рыбный порт. Там он заболел экзотической африканской болезнью и умер. Его тело перевезли на холодильном траулере в цинковом гробу и похоронили на щедринском кладбище.
Толян, чьим ножом («самопиской») Игорек Спиридонов пытался зарезать Сергея Кострюкова, поступил работать сторожем в дачный кооператив «Резистор» на место выбывшего по известной причине Фомина.Первое время, когда в поселке еще оставались беспризорные собаки, он заменил Фомина и в цепочке собачьего промысла, сам в одиночку ловил собак и обдирал с них шкуры.Правда, малокалиберную винтовку Фомина реквизировал Васильев, и Толяну приходилось собак вешать. Делал он это в пожарном сарае. В этом деле было только одно неудобство: потом, когда собака затихала, ему приходилось ее перевешивать за задние лапы…Со временем он стал неотличимо похож на Фомина. Правда, к рожкам с постным маслом и сахаром он равнодушен, а любит отварную картошку с майонезом. Впрочем, майонезом он поливает всю потребляемую пищу. А когда ничего другого нет, то ест его с хлебом. Когда нет и хлеба, ест его ложками.В сторожке его не воняет, так как постоянно открыта или дверь, или форточка.
Ираклий Мелашвили так и не закончил институт. Он несколько раз брал академический отпуск по состоянию здоровья, и это влетело в копеечку его родителям. Он женился на грузинке «московского разлива», как он любит шутить. Ее зовут Медея. У них родилась дочка Катя — Кето. Он стал настоящим москвичом, но не забывает Грузию и родные обычаи.После грузино-абхазской войны у него постоянно кто-то проживает из сухумских родственников. Он всем помогает, как может.Он примерный семьянин и ради дочки даже бросил курить. Правда, сильно растолстел после этого.
Наташа Соснина и Лева построили кооперативную квартиру, родили дочку Аню. Шапками вскоре перестали заниматься. Этот бизнес после известных событий кончился сам но себе…Лет через десять они разошлись с Левой.У Наташи теперь своя швейная мастерская, купленная ей на прощание Левой. Она хорошо зарабатывает и ведет вполне светский образ жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48