Но дальше, страница за страницей, – о, какой же нас охватывает трепет, когда мы понимаем это! – становится ясно, что именно в этой размытости голосов и кроется вся суть. К читателю медленно приходит понимание, что все эти голоса вовсе не претендуют на индивидуальность. На самом деле они есть единое целое. И мы имеем дело вовсе не с чревовещанием, но с монологом. Если хотите, мистер Коллинз словно проговаривает все строчки, и проговаривает их про себя. Пациентов не существует, как и “настоящего” Грегори Коллинза не существует. Вымышленный автор заперт в психлечебнице собственной головы, его мозг – своего рода литературный сумасшедший дом. Автор – единственный пациент, а книга – лишь вдохновитель. Все, что мы читаем, – это слова, слова, слова. Эта книга – записки литературного сумасшедшего, и она великолепна.Бентли положил листки на стол Линсейда. Никто не шелохнулся. Я и не знал, что бывают такие непроницаемые лица, какие смотрели сейчас на Бентли.– Не понимаю, что все это значит, – сказал доктор Гаттеридж.Полагаю, он говорил от имени всех нас, но откровение Бентли настолько отличалось от того, чего я ожидал, что я бросился в многословное наступление.– Ну разве не очевидно, что это полная чушь? – воскликнул я. – Неужели вы в самом деле пытаетесь сказать, что я все это выдумал, что это я написал “Расстройства” от начала до конца? Что это всего лишь роман?– Я этого не говорю, – ответил Бентли. – Но кое-кто говорит.– И вообще, кто написал эту рецензию? – спросила Алисия.– Некто по имени Майкл Смит, – сказал Бентли. – Мне это имя незнакомо.И он вновь мне подмигнул. Меня прошиб пот. Где он взял эту рецензию? Почему она подписана моим именем? Кто ее написал? Зачем Бентли это делает? Чего он добивается?– Совершенно очевидно, что это не так, – упорствовал я. – Я не придумал эту клинику. Я не придумал доктора Линсейда. Я не придумал пациентов.– Верно, в этом рецензент определенно ошибается. Но он выдвигает более простое и более тяжкое обвинение: “Расстройства” – не творение коллективной патологии, но произведение, написанное одним человеком.– И это очевидная неправда! – возразил я с горячностью. – Зачем мне так поступать? Зачем кому-либо вообще так поступать? Какой в этом смысл?Бентли картинно пожал плечами.– Ну, – медленно и весомо сказала доктор Дрисколл, – например, затем, чтобы получить финансовую поддержку. Беспринципный врач мог, полагаю, нанять профессионального писателя, чтобы тот создал искусный текст, а потом этот беспринципный врач приписал бы произведение пациентам, чтобы доказать действенность своей методики лечения, – вот, так сказать, больные излечились.Для меня эти слова прозвучали настоящей абракадаброй, словно прямиком явившейся из “Алисы в стране чудес”.– Я могу показать рукописи, – возразил я и тут же понял, что не могу. Рукописи находились у Грегори или издателя. Да и если хорошенько подумать, очевидно, что эти тысячи машинописных листов ровным счетом ничего не доказывают. – Все это ерунда, – упорствовал я. – Я могу пройти проверку на детекторе лжи. Да какую угодно проверку.И тут же пожалел о сказанном. Бог знает, что покажет детектор лжи. Вдруг он распознает, что я не тот, за кого себя выдаю? К счастью, никто не принял мои слова всерьез.Доктор Гаттеридж повернулся к Бентли:– Вы просите нас поверить, что утверждения, выдвинутые в рецензии, истинные?– Я ни о чем не прошу, – ответил Бентли.– Но вы говорите, что “Расстройства” могут оказаться… как это… литературной мистификацией?– Я просто познакомил вас с текстом, – ответил Бентли. – В мои намерения не входит склонять вас к той или иной его интерпретации.Линсейда словно сразил паралич: казалось, что он хотел предаться буйству и неистовству, но смог сдержаться, вогнав себя в ступор. На его защиту бросилась Алисия.– Извините, – сказала она. – Несколько минут назад вы были полностью удовлетворены. Мы уверенно продвигались вперед. И я не понимаю, что может изменить одна остроумная рецензия. Это всего лишь мнение одного человека, и мы знаем, что оно ошибочно.– Ничего такого я не знаю, – сказала доктор Дрисколл.– Это действительно меняет многое, – согласился доктор Гаттеридж. Он взял рецензию, будто надеясь отыскать в ней скрытые подсказки.– Мы понимаем, – продолжала Алисия. – Мы прекрасно понимаем ваше положение, но все-таки…Она пыталась говорить бодро, словно сам факт понимания их положения каким-то образом подразумевал, что мы находимся по одну сторону баррикад. Но было очевидно, что это совсем не так и попечители ни в чем не убеждены.Доктор Гаттеридж повернулся к Бентли:– Позвольте выразиться проще. Вы сами считаете, что текст “Расстройств” написан одним человеком?Бентли сквозь стиснутые зубы втянул в себя воздух. Демонстрировал всю трудность вопроса. Показывал, что он не из тех, кто принимает скоропалительные решения, приходит к поспешным выводам. Давал понять, как он осторожен, вдумчив, авторитетен. Но в конце концов ему пришлось ответить:– Если вы настаиваете, если вы действительно хотите знать мое мнение, то думаю, что так оно и есть.– Значит, вы считаете, что мистер Коллинз сам написал “Расстройства” от начала до конца?Бентли выставил ладони:– Он очень умный, очень находчивый и очень убедительный молодой человек. И если не он, то кто еще?Доктор Дрисколл и доктор Гаттеридж кивнули. Вот этому человеку они могут доверять – он ведь один из них, к его мнению можно отнестись всерьез. Я едва сдерживал ярость. Да что случилось с этими людьми? Как они смеют думать, будто я – автор этой книги, я – едва способный связно написать два абзаца? Да и какая разница, способен или нет, если я просто-напросто ничего подобного не делал. Но я сознавал, что не существует способа убедить их в обратном.Бог мой, да Бентли молодец. В поисках вдохновения я обвел глазами голые стены, и мой взгляд упал на окно. И тут я увидел ужас моей жизни. Попечители тоже его увидели.– О боже, что это? – закричала доктор Дрисколл.В окне маячило лицо, – точнее, лицо с туловищем. Чарльз Мэннинг исхитрился взобраться по водосточной трубе и теперь, устроившись на карнизе, всматривался в комнату. Он подглядывал. Для такой шпионской операции ему недоставало искусности. Карниз был узок, и, чтобы не упасть, Чарльзу пришлось навалиться на стекло. И тут мы разглядели еще одну деталь. Его ширинка была расстегнута, пенис высунут и плотно прижат к стеклу расплющенным куском теста.– О господи, – проговорила Алисия.Внезапно дверь кабинета распахнулась и в кабинет ворвалась голая, на вид совершенно обкуренная Черити. Она закружилась по комнате, размахивая руками, взбрыкивая ногами и напевая какой-то псалом неведомого религиозного культа.– Наверное, нам следует… – начала Алисия, но было слишком поздно.Попечители уже собрали свои вещи и спешили к двери. Правда, Бентли не выказывал желания бежать. Он явно наслаждался происходящим. Тем не менее мы все последовали за попечителями. Алисия на ходу бормотала нечто успокаивающее. Мы с Линсейдом хоть и помалкивали, но ни на шаг не отставали от остальных.Процессию возглавляла Черити: она танцевала впереди, словно обнаженная сильфида, которая заманивает нас бог знает куда. Когда мы миновали коридоры и вышли на свежий воздух, Черити прекратила танцевать и опрометью кинулась к высохшему фонтану. Мы как привязанные поспешили за ней, а попечители торопливо устремились в противоположном направлении, к воротам. Глаза наши были прикованы к Черити, которая бежала к фонтану, а события, разворачивавшиеся там, поистине захватывали.Мне кажется, слово “оргия” употребляется слишком небрежно и лишилось своего изначального смысла. Поэтому скажу так: Черити прыгнула в фонтан и присоединилась к остальным обитателям клиники Линсейда, которые собрались вокруг бетонной русалки. Все они были голыми, и все занимались изощренным и весьма эффектным групповым сексом. Слава богу, хоть Грегори Коллинз не принимал в нем участия.Полагаю, если вы видели одну оргию в исполнении психов, вы видели их все. Это лишь кутерьма из мелькающих рук, ртов и гениталий. Пациенты не совершали ничего сверхъестественного. Они просто занимались всем тем, чем могли заниматься. Меня поразили лишь три вещи. Во-первых, на Карле была футболка с Че Геварой, которая поразительно походила на мою пропавшую футболку. Во-вторых, Байрон, который лишь изредка присоединялся к остальным, щелкал фотоаппаратом, который очень напоминал мой. И в-третьих, Чарльз Мэннинг, спустившись с карниза и сняв остатки одежды, мастурбировал, уставившись на фотографию обнаженной девушки, которая определенно была Николой: снимок был из моей коллекции фотографий.Нужно ли говорить, что в этом зрелище даже близко не было ничего эротичного? Пациенты взвизгивали, издавали нечленораздельные звуки, которые в другой ситуации, наверное, можно было бы расценить как крики экстаза, но мне все эти возгласы напомнили звуковое сопровождение к дурному порнофильму – надуманные и крайне неумелые. В звуках этих не было и намека на естественность, искренность, даже на сексуальность. Разумеется, то не было законченное притворство – ведь пациенты занимались все-таки сексом, – и все же я чувствовал, что занимаются они этим напоказ, а не ради удовольствия. А уж когда они принялись сигнализировать Бентли и попечителям, приглашая присоединиться, я окончательно в этом убедился.Гости опрометью выскочили за ворота, и, наверное, оргия на этом прекратилась бы сама собой, но тут примчались санитары, волоча за собой садовые шланги, и обрушили на пациентов ледяные струи – неизбежный финал шоу оказался еще и мокрым. Побросав шланги, санитары кинулись на больных, стали грубо запихивать их в смирительные рубашки, затем движением, которого я прежде не видел, натягивали на головы мешки из толстого черного нейлона и волокли в здание. Хотя на стороне пациентов был численный перевес и при желании они могли долго сопротивляться, никто не упорствовал – даже Андерс. Они словно считали, что заслужили наказание.Алисия грустно наблюдала за происходящим, но не вмешивалась, так что протестовать пришлось мне, пусть то была и очень робкая попытка.– Это тоже составная часть вашей хваленой методики? – спросил я Линсейда.Линсейд явно пребывал не в том настроении, чтобы терпеливо наблюдать, как кто-то подвергает сомнению его действия. Он сделал санитарам знак, и я тут же заткнулся. Они схватили меня и проделали со мной то же самое, что и с пациентами: надели смирительную рубашку и мешок на голову. Ничто так не сводит с ума, как обращение с тобой, как с сумасшедшим. Я вырывался и кричал, но тщетно. Я слышал, как Алисия просит санитаров обращаться со мной помягче. Они немного попинали меня, подубасили, а затем оттащили в писательскую хижину, бросили на пол, где я и пролежал немало времени. 29 Человека, валяющегося на полу своего жилища в смирительной рубашке, с черным нейлоновым мешком на голове, могут посетить весьма странные мысли, и моя странная мысль заключалась в том, что я наконец-то понял, что происходит. Что-то замкнулось в моем мозгу, и я вдруг постиг логику действий Линсейда и пациентов. И тотчас вскипел от негодования, праведного гнева и желания сообщить кому-нибудь драгоценную истину, которую только что осознал.Однако мои возможности по части общения были строго ограничены. Поначалу за стенами хижины раздавались удары и грохот, крики, смех, кто-то рявкал, передавая приказы Линсейда, слышался звон разбитого стекла, доносились глухие удары, словно кого-то колошматили дубинкой. Затем все стихло, хотя сама по себе эта тишина вряд ли могла успокоить. Я спрашивал себя, что за дубинки Линсейд с подручными пустили в ход, фармакологические или какие-то еще, что за шоковую терапию они применяют, что за “экспериментальную методику” апробируют. И где сейчас Алисия?Время тянулось мучительно. Я дышал медленно и ритмично, стараясь не концентрироваться на судорогах в руках и ногах. Наконец, спустя долгие часы, раздались шаги – кто-то вошел в хижину, кто-то один, значит, не санитары, как я боялся, да и шаги вроде бы женские. Затем меня коснулись чьи-то руки, стянули с головы мешок. Это была Алисия, и я ощутил абсолютное облегчение. Теперь все будет в порядке.Когда руки снимали мешок, я ждал, что в глаза ударит яркий свет, но уже наступила ночь, хижина была погружена во тьму, и Алисия действовала при свете маленького фонарика. Ее поведение выглядело несколько театрально, но, возможно, в том имелась необходимость.– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Алисия. – Это я во всем виновата. Наверное, мне вообще не стоило приглашать тебя сюда.Меня подмывало с ней согласиться, но я возразил:– Ни за что на свете не упустил бы такого приключения.– А ты интересный объект для исследования.– Более интересный, чем ты можешь себе представить. – А затем с несокрушимой уверенностью, свойственной всем главным героям, я добавил: – Слушай, я могу все объяснить.– Неужели? – сказала Алисия, и мне показалось, что она потрясена. – Что значит – все?Что ж, справедливый вопрос. Кое-что я и вправду объяснять не собирался. Например, кто я такой.– Начнем с того, что я знаю, почему пациенты вдруг повели себя так безумно.– Безумно?– Да. Мне кажется, групповой секс в присутствии попечителей – безумство по любым меркам.– Возможно, – недовольно согласилась Алисия.– Ты не можешь снять с меня смирительную рубашку?– Сначала изложи свою теорию.Я разочарованно понял, что немедленная свобода мне не светит, но мне так хотелось все рассказать, что я был готов еще потерпеть.– Пациенты обезумели только потому что сами того захотели, – сказал я. – Им нужно было показать попечителям, что они сумасшедшие. Вспомни, ведь Карла подслушивала под дверью? Она слышала, как они говорили, что методика Линсейда действует и что пора всех выписывать. А пациенты вовсе не хотят выписываться, поэтому им потребовалось доказать свою шизанутость. Карла рассказала новость остальным, и те поняли, что срочно требуется безумие напоказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45