Потом Дженет сказала:
— Давай съездим к Кевину в больницу.
— Давай, — согласилась Ники, подумав.
Дженет никогда не везло с друзьями. Она всегда надеялась, что они с Тедом составят счастливую пару, как персонажи из песни, но Тед в ее жизни больше напоминал держащегося на расстоянии начальника, и ему быстро надоедали все домашние дела кроме тех, которые касались Сары. Единственным из детей, в котором она чувствовала друга и товарища, был Уэйд. Сара была ледышкой и, никогда не причиняя Дженет боли, в то же время никогда не согревала ей душу. А Брайан — Брайан всегда оставался ребенком. Даже когда он вырос и пытался покончить с собой, в глазах Дженет он оставался ребенком.
Когда Тед бросил ее, оставив дом в ее распоряжении, она думала, что сойдет с ума, в медицинском смысле, от скуки и одиночества. При этом удавалось сохранять бодрый вид — она это знала, — но дни ее превратились в поиски кого-нибудь, кого-то, с кем она могла бы завязать какие-то отношения: это были кассиры в магазинах, автомеханики, чистильщики ковров или приятели по курсам в клубе (кельтская каллиграфия, «Стройнеем вместе», «Вечная суть фэн-шуй», «Искусство общения», плетение кружев). В конце концов именно в интернете она смогла познакомиться с людьми, которые не обращались в бегство при виде ее умоляющего взгляда или выражения Навеки Всеми Брошенной Женщины. Люди из интернета не знали, что она питается исключительно сливочным сыром с английскими галетами или с какой одержимой нежностью разглаживает морщинки в уголках глаз.
После ранения, по крайней мере, последовал короткий и постыдно лестный всплеск внимания, который, впрочем, быстро иссяк. Но потом, когда ей поставили смертельный диагноз, к ней со всех сторон хлынули люди из на удивление широкого эмоционального и культурного среза. Обостренное восприятие смерти быстро разрушило многие из традиционных преград между нею и миром, и она обнаружила в себе талант к организации всяких тематических вечеров. Примерно через год после постановки диагноза Сара позвонила матери узнать, как у нее в последнее время дела. Дженет обнаружила, что впервые за долгое время у нее нашлось много чего порассказать. Она описала вчерашний ужин с товарищами по несчастью — каждый приносит свое угощение:
— Ну, был Махир. Ему двадцать лет, он перс, и его семья от него отреклась. Он принес фалафель. Потом был Макс, ему семьдесят один, заразился при переливании крови. До него дошли слухи о том, что его бывшие приятели из Легиона прослышали о его болезни, и теперь он переживает кризис на тему «О — Боже — зачем — я — загубил — свою — жизнь». У него просто золотое сердце, и он принес купленные два дня назад пончики. Еще была Шейла, моя ровесница, она лесбиянка, и ее любовница, с которой они жили восемнадцать лет, бросила ее, когда узнала, что у нее за болезнь. Вчера она обрилась наголо и была в отвратительном настроении. Она принесла американские слабительные чипсы, и мы все от души посмеялись. Еще был Уолли, наш «официально сочувствующий гомик». Он уговаривал всех после ужина поехать в центр и, стоя на углу, раздавать презервативы, но я еще до такого не дошла.
— А что ты приготовила?
— Как всегда: лазанью, салат и чесночный хлеб.
— Весело было?
— Весело? Никогда об этом так не думала, но в принципе — да, было вполне оживленно. Наши посиделки всегда такие. Мы храбримся, но потом кто-то не выдерживает, другой заводит душещипательные речи, и вдруг все мы чувствуем себя в одной лодке. Это дает мне силы жить. Парадокс, верно?
Но она все равно была одинока и не собиралась обсуждать это ни с дочерью, ни с кем бы то ни было. Обмолвись она хоть единым словом, и это сделало бы ситуацию необратимой, но Дженет знала, что ей еще многое предстоит.
16
Впервые Уэйд встретился с Бет в диабетической клинике больницы Лас-Вегаса во время первого посещения кружка «Мысли позитивно!», объединявшего зараженных ВИЧ. Первое, что бросилось ему в глаза при виде Бет, было то, что на ней... му-му? Он не был уверен в том, как именно называется ее наряд — нечто вроде украшенного цветастым узором платья сельской училки прямиком из школьной постановки мюзикла «Оклахома!». Но женщина, на которой было надето это платье, отнюдь не напоминала румяную, как яблоко, девицу с фермы. Она была костистой и до странности изможденной, как если бы отдала дань кристаллической отраве. Старомодное платье Бет показалось Уэйду внешним прикрытием внутренней преображенности. Она побывала там, где был Уэйд, но нашла выход.
При первом взгляде на Бет он почувствовал какую-то духоту на сердце, и в то же время что-то как бы отлегло. Он сразу же решил с ней познакомиться, но подумал, что это, пожалуй, слишком важная встреча, чтобы использовать свое тысячеваттное обаяние или стандартные донжуанские приемы («Я знаю, о чем вы думаете, и есть только один способ убедиться, что я прав»). Вместо этого он посредством различных маневров переместился на кресло рядом с ней. Как верный пес, он сидел, выжидая, надеясь, молясь, чтобы она уронила ручку или блокнот, чтобы он мог ринуться и принести ей оброненную вещь. Эта женщина повергла его в детсадовское обожание, хотя он ровно ничего о ней не знал.
Она уронила ручку. Апорт! В мгновение ока он поднял ручку и положил ее перед ней на стол. Она прохладно посмотрела на него: «Спасибо». Она не разыгрывала недотрогу; она просто ничего не разыгрывала.
Участников попросили поделиться своим опытом. Ведущая, Дебби, сказала:
— У нас тут новенький, Уэйд. Уэйд, расскажите членам группы свою историю — пускай не всё, только что хотите.
— Не знаю, — ответил Уэйд, — особенно и рассказывать-то нечего. Я имею в виду себя, свою жизнь и как я подцепил эту штуку.
— Пожалуйста, — сказала Дебби, — давайте называть вещи своими именами. Это СПИД, Уэйд.
— Ладно, пусть СПИД. По ориентации я нормальный, никогда не занимался этим с мужчинами или даже втроем.
По кружку, состоявшему человек из двадцати, разнеслись подавленные смешки.
— Эй там, потише. Зачем бы я стал тащиться в ваш кружок, а потом врать? Другое дело, что женщин у меня была целая куча. Собственно, в этом и была моя жизнь. Это занятие всегда давало мне все, чего мне хотелось. Знаю я этих богатых парней, которые и дня в жизни не проработали, потому что им всегда все подносили на блюдечке. Ну, а у меня вместо денег был мой — черт — не знаешь, как и сказать, чтобы не показаться придурком, — но женщинам это нравилось.
Смешков стало больше. Дебби попросила присутствующих успокоиться.
— Продолжайте.
— Как бы там ни было, я узнал, что болен, случайно. Такая заморочная заморочка вышла. — Уэйд рассказал историю с ранением, слегка ее приукрасив. Кружок заинтересованно притих, завороженный курьезным рассказом. — Вот так все и получилось. Теперь во мне сидит этот вирус. И ничего с ним не поделаешь. Сейчас я даже работать не могу — собирался играть в хоккей в казино через дорогу, но теперь это невозможно. Месяцы уходят зазря. Я просто... просто не представляю, что делать.
Молчание.
— А как ваша мать? — спросила Бет. — Что она чувствует? Вы с ней, наверное, много говорили.
— Говорили пару раз. Я чувствую себя самым дерьмовым сыном на свете. Она пытается сделать вид, что это пустяки, но сам-то я знаю, что это не так.
Занятие продолжалось, группа обсудила несколько медицинских вопросов, связанных с колебаниями самочувствия. Снова разобрали по косточкам новые процедуры, лекарства и режимы, а закончилось занятие на больничной кухне, где все ели овсяное печенье с изюмом и пили похожий на помои кофе. Уэйд подсел поближе к Бет и спросил, давно ли у нее ВИЧ.
— Три года. Сидела на игле, но теперь завязала.
— Совсем?
— Совсем. Я обрела Господа. Это звучит напыщенно, и поэтому я не люблю так говорить. Но я сделала это — то есть обрела Его. Он помогает мне не сойти с ума — побочный эффект, на который я не рассчитывала.
Члены группы столпились вокруг Уэйда; Бет незаметно исчезла.
Следующая неделя тянулась медленно, Уэйд ждал нового собрания. Когда Бет появилась, вид у нее был странный; с ней явно что-то приключилось.
— Бет, — сказала Дебби. — У тебя подавленный вид. Тяжелый был день?
— Не знаю, можно ли назвать это днем.
— Как так?
Бет помедлила, прежде чем ответить:
— Последние две недели я сдавала анализы. Но окончательные результаты пришли только сегодня утром. Оказалось... — она прикусила губу, — что у меня нет СПИДа. И никогда не было. Никто ни разу не удосужился перепроверить ошибочный результат трехлетней давности. Я здорова.
Воцарилось длительное молчание.
— Что ж, поздравляю, Бет, — сказала Дебби.
— Нет... вы не понимаете, — ответила Бет. — Эта болезнь — моя жизнь . Я из-за нее слезла с наркотиков. Я бросила пить. Из-за нее я обрела Господа. Из-за нее вы все стали моими друзьями — и вот все кончилось. Просто не знаю, что делать. У меня в жизни больше ничего не осталось. Я работаю крупье, это мое единственное занятие. Жизнь вдруг стала такой маленькой, что я почувствовала себя невидимкой. Еще неделю назад я была огромной, сильной, превозмогшей невозможное, а теперь я... просто букашка.
— Что ж, мы совсем не собираемся вышвыривать тебя из группы, — сказала Дебби, — и мне кажется, лучшей помощницы, чем ты, мне не найти. — Группа одобрительно зашумела, но Уэйд понимал, что Бет покидает его жизнь, едва успев вступить в нее. — Для начала, — продолжала Дебби, — ты, может быть, поговоришь с Уэйдом и объяснишь ему, какую помощь предоставляют ВИЧ-инфицированным в округе Кларк.
Дзынь! Нет, эта Дебби положительно ангел. Позже у кофеварки члены группы буквально облепили Бет; Уэйд выжидал. Наконец, подойдя к нему, она сказала: «Пошли к „Денни“. Я ужасно проголодалась».
В ресторане Уэйд попробовал было трепаться о пустяках, но у него ничего не вышло. Вместо этого Бет спросила у него:
— Какую самую тяжелую болезнь ты перенес?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты хотя бы слышал о ПСП-пневмонии или вирусном менингите?
Уэйду не верилось, что застольная болтовня приобретает такой неромантический оттенок.
— У меня слабовыраженная симптоматика, — ответил Уэйд, довольный тем, что ему удалось ввернуть медицинский термин.
— Извини, что я сразу перешла к симптомам. Это жесткий подход, но я к нему привыкла. Я вполне могла бы спросить тебя и о твоем уровне Т-клеток. — Она заглянула в меню. — Здесь хорошие куриные палочки.
Они сделали заказ, и официантка поставила перед ними блюдо с куриными палочками. Уэйд потянулся к своей порции, но Бет резко остановила его: «Сначала помолимся».
Она взяла его за руки. Уэйд чувствовал каждую ее косточку; держать руку Бет было все равно что держать руку Доброго Духа Каспера, гладкую, сухую и почти нездешнюю.
— Господи, — сказала Бет, — даровавший нам этот день и всю следующую за ним череду наших бренных дней, а за ними и вечность, благодарим Тебя за то, что посылаешь нам испытания, дабы проверить нашу волю, и за дни, в которые мы можем ее проявить. Эта пища — от щедрот Твоих. Мы Твои слуги ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Уэйд почувствовал себя святым. Он чувствовал рядом родное существо, женщину, которая могла бы стать его женой. Он откусил кусок палочки и обжег язык.
Через три недели после обеда у «Денни» Уэйд переехал к Бет, чья религиозность в вопросе совместного проживания давала трещину. При переезде Уэйда смутило то, как мало у него вещей и какие они все потрепанные. Когда его вещи присоединились к вещам Бет, они совсем затерялись, и его это устраивало. Вкусы Бет были слегка девчоночьи, слегка со сдвигом: розовые подсолнухи и скамеечка для ног в форме коровы — было приятно слиться с этим подобревшим и уже не таким безнадежным миром.
У Бет была захудалая квартирка в одном из построенных на скорую руку в шестидесятые домов, разгильдяй-управляющий страстно увлекался лото. Соответственно, Бет попросила Уэйда много чего переделать по дому. За все бесшабашные годы своей жизни ему никогда не приходилось иметь дело с такими унылыми занятиями, как электропроводка.
— Поменять проводку?
— Поменяй проводку.
Уэйд чувствовал, что стоит ему взяться за отвертку или шпатель, как он автоматически напрягается, ожидая услышать голос отца, называющий его бесполезным и безнадежным ничтожеством. Как только до него дошло, что этого голоса он уже больше не услышит, он сам удивился собственной сноровке, у Бет был длинный список вещей, нуждавшихся в починке, который вполне устраивал Уэйда, — незамедлительный и благодарный результат: свежевыкрашенная стена; дверь, которая вдруг перестала скрипеть; правильно подсоединенная стереосистема.
Однажды вечером, после того как Уэйд двенадцать часов драил и приводил в порядок маленький письменный стол, который Бет купила с рук, он ощутил такой прилив сил, как будто проснулся после долгого сладкого сна. Его энергия была заразительной, и в постели на Бет напала игривость и склонность к чудачествам, тогда как обычно она была в эти моменты сама серьезность, если не сказать — сама печаль.
— Ты у меня супермен, Уэйд.
— Повтори.
— Ты мой мужественный, преданный супермен.
— Каковы же мои суперспособности?
— А это уж ты скажи мне. Если бы тебе полагалась только одна суперспособность, какую бы ты выбрал?
Этот вопрос заставил Уэйда задуматься. Быть сильным как тысяча человек? Обладать рентгеновским зрением? Супериммунитетом, который позволил бы ему пробраться сквозь всю мексиканскую канализацию, ничего не подцепив?
— Ну, не теряй времени, что же ты, мой сладкий?
— Я думаю, Бет. Это серьезный вопрос. И мне хочется дать на него правильный ответ.
Прошла минута.
— Уэйд?
— Ладно, моя суперспособность состояла бы в том, что я мог бы выстреливать из кончиков пальцев молнии — огромные Молнии, как в документальных фильмах о природе, — и когда одна из таких молний поражала бы человека, то он падал бы на колени и, коленопреклоненный, оказывался в подводном мире, в таком месте, которое я однажды видел у восточного побережья Багамов, месте, где миллиарды электрических скатов подплывали ко мне и принимали в свою стаю, а потом этот человек возносился бы высоко в небо и вместе со стаей голубей порхал над Манхэттеном, над башнями Всемирного Торгового Центра, среди небоскребов, а потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33