Она становилась тем более невинной в моих глазах, чем более в плотских тонах я мыслил о ней. Она казалось, просто пила музыку органа, похожая на богобоязненную и чистую в помыслах монахиню, напоминая мне даже скульптуры святых дев на стенах собора. Даже то, что в моем крутящемся мире представлений о ней, ее явное неприятие моего присутствия рядом, подтверждало наше с ней секретное согласие на это, вздымало в моем сердце теплую волну. Я уже понимал, что более обманывать себя не могу – я ее просто обожаю, я могу отдать свое будущее за ее спасение. И в этот момент, когда орган медленно стал затихать эхом в дальних углах собора, когда хор вытягивал самую высокую ноту в молитве, она подняла руку в белой перчатке ко рту и тихо зевнула.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Пятнадцатая глава
Суд приближался. Я прекратил стрелять из пистолета, стал бегать по поручениям Дикси Дэвиса, чей офис переместился на шестой этаж нашего отеля. Однажды утром я должен был доставить письмо от него судебному клерку. Доставив, я вышел из здания суда и остановился, взглянул через окна на комнаты заседаний. Они были пусты. Никто мне не запрещал заходить в них, поэтому я зашел в ту, что была под номером 1.
Тихое, безмолвное место, полная противоположность полицейскому участку. Стены, обитые деревом, большие окна, открытые ветру, светильники-глобусы на цепях, свисающих с потолка. Все необходимое для работы судей, прокурора, адвоката, судебных исполнителей, жюри присяжных и публики. В помещении стояла полная тишина. Я слышал как тикают настенные часы над лавкой для обвиняемого. Мне показалось, что зал заполнен ждущими людьми и что за их ожиданием притаилось безграничное терпение. Я понял, что у закона есть способность пророчества.
А вдруг решение жюри присяжных будет – «Виновен!»? Полицейские выводят мистера Шульца, а вся банда встает со своих мест и смотрит. Его последняя, близкая к инфаркту, бессмысленная ярость. Мой взгляд, на его сущность убийцы
– раз, и захлопнута дверь в перекрестье решеток на задней дверце полицейской «Черной Марии». Мне сразу поплохело.
К портрету мистера Шульца надо добавить вот еще что: куда бы он ни отправлялся, всюду он создавал себе проблемы – измышления об измене. Они выходили из него посезонно, порождались не чем-нибудь, а прямо его натурой, каждая измена была логична и обоснована, все разные, но у всех одно и то же продолжение – он принимался убивать. И не то, чтобы я этого не знал. Каждый вечер я спускался на элеваторе вниз и сидел за ужином среди семьи Шульца – страдая от двух противоположностей: любви и страха. Трудно сказать, чего было больше.
За два дня до суда появился человек по имени Жюли Мартин. Его знали все, кроме меня. Здоровенного роста, вдвое выше чем мистер Шульц или Дикси Дэвис. При разговоре его щеки тряслись, ходил он с тростью. Глазки у него были маленькие и непонятного цвета, щеки небритые. Голос его был грубым, низким, ниже чем у босса, воспитания не было никакого, черные волосы курчавились сзади на шее, а ногти были черные, будто он целыми днями возился с автомобилем.
Дрю Престон извинилась и ушла сразу же при появлении этого мужлана, я спокойно вздохнул. Мистер Мартин был ходячей притчей во языцех. Шульц относился к нему с сардонической вежливостью и называл его: «Мистер Президент!» Я сразу не понял почему. Уже потом вспомнил о неприятностях с ассоциацией ресторанных владельцев Манхэттэна. Жюли Мартин был председателем ассоциации, потому и ее президентом, и, поскольку, практически все классные заведения центра были представлены в ней, то он обладал влиянием. Разумеется, он лично не швырял через окно ресторана мешки с дерьмом, когда владелец по той или иной причине уклонялся от вступления в ассоциацию, но почему его ногти были так грязны, или почему его стрижка не была соответствующей или хотя бы аккуратной, я не понимал. И еще почему-то он вовсе не уважительно относился к нашему боссу.
Если не зацикливаться умственно на таких методах воздействия на несговорчивых, как мешки с дерьмом, рестораны были золотой жилой. Но невидимой, даже политика была заметней. Пока посетители поглощали свое жаркое в ресторанах, или пока они пили свои кофе, или пока они делали что-то еще связанное с насыщением желудков, бизнес шел незаметно и постоянно и всегда связан он был с людьми, которые никогда при посещении любых заведений не были голодны.
Мистер Шульц рассказывал новому гостю о вступлении в святую католическую церковь и хвастался именем крестного отца, присутствовавшего на церемонии. Для Жюли любое имя было пустым звуком. Он был прост и груб и вел себя так, будто у него есть дела поважнее, чем то, о котором ему поведал Шульц. На столе стояла бутылка виски, он наливал себе по пол-бокала и пил содержимое как воду. Один раз он уронил вилку на пол, и тут же закричал на весь зал, обращаясь к официантке, спешившей унести в мойку полный поднос грязной посуды. Бедная девочка едва не выронила поднос. Мистер Шульц был в восторге от этой девахи, она относилась к тому типу дурех, которым даже щедрые чаевые или поощрительный разговор постоянного клиента не могли внушить уверенность в том, что вечер на работе – это не опасность для их жизни. Мистер Шульц сказал мне, что он очень бы хотел взять ее с собой в Нью-Йорк для работы в Эмбасси-клабе – великолепная шутка, если учесть тот панический ужас, который он вызывал у нее, лишь только открывал рот.
– Как не стыдно, мистер Президент! – сказал Шульц, – Эта девочка не член вашего профсоюза. Вы в провинции, следите за обращением.
– Да, с провинцией все в порядке! – ответил басом Жюли и так громко рыгнул, что все затихли. Я знавал парней, которым рыгнуть было по душе, сам-то я не тренировался, но ведь это оружие деревенщины предполагало и способность производить подобный звук и с другого конца пищеварительной системы! – Если я сожру весь этот вшивый ужин и ты, наконец, скажешь мне, зачем я сюда приперся, то может и эта сраная дыра понравится мне!
Дикси Дэвис боязливо взглянул на босса.
– Жюли – типичный нью-йоркец, – сказал он натянутой улыбкой, – Выдерни его из Манхэттэна и посади в джунгли, он тут же на пальму полезет.
– Мистер Президент, а вы знаете, что у вас огромный аппетит? – спросил мистер Шульц, глядя на приезжего через бокал вина.
Я не стал дожидаться десерта – это был яблочный пирог, мое лакомство, а поднялся в свою комнату и заперся в ней, включив радио. Спустя какое-то время я слышал как они шумной компанией вышли из лифта и зашли в номер мистера Шульца. Их голоса раздавались эхом по коридору, затем дверь захлопнулась и наступила тишина. Мой ум, занятый проблемами анализа всего и всех, выдал мне очередное объяснение происходящего: идею, рационально обосновывавшую последние действия босса – это я каким-то образом спровоцировал его на столь явные убийства, это моя изменчивость и способность заползать в шкуру милого мальчика, вызвали его яростные нападки на не тот объект, на важный объект, но не на тот. К примеру, на Бо. Нет, симпатий к вонючему мужлану из ассоциации ресторанов я не испытывал. И совершенно достоверно не знал, почему у босса в номере началась какая-то борьба, достаточно серьезная и достаточно громкая, чтобы предположить нечто ужасное, ведь я уже вышел в коридор и подслушивал у самой двери. Слова были не ясны, но ярость произнесенного и злоба доносились отчетливо. Все это напоминало гром среди поля, видимые молнии вдалеке и ожидание раскатов – затем бац! тебя просто-таки глушит. Я быстро пробежался по коридору к комнате мисс Престон, чтобы посмотреть, закрыта ли ее дверь, чтобы убедиться, что она не втянута в разборку. И пока бегал, через щелчки радио я, казалось, отчетливо слышал пистолетные выстрелы. Или так мне показалось.
Шум, спор у Шульца шел с час. Уже около одиннадцати вечера я услышал совершенно реальный выстрел, у меня даже не возникло вопросов, что это? Только выстрел! Звук был чист и конкретен, он взорвал перепонку моего уха, и, когда эхо затихло, наступила тишина, из мира ощутимо ушла еще одна жизнь, я просто чувствовал, как она уходит. Я сидел, парализованный, на кровати и держал руку под подушкой, сжимая рукоять своего «Автоматика». Не мог даже закрыть дверь.
Чего я хотел, придя с этими людьми в отель делать их кошмарный бизнес? Узнать жизнь? Понять жизнь? Несколько месяцев назад я понятия не имел об их способах существования. Я попробовал представить, что они делали все это и без меня. Но для меня все уже поздно, слишком поздно. Они замутнены одной и той же идеей, которую они, казалось, понимали отчетливо, и делали свои шаги, исходя из понимания этой идеи, а я, вроде и держал руку на пульсе этой идеи, но так и не знал и до сих пор не понимал, а в чем она собственно состоит, эта идея?
Не могу сказать точно, сколько прошло минут. Дверь распахнулась и в проеме появился Лулу, он манил к себе пальцем. Я оставил оружие и поспешил за ним в номер мистера Шульца. Мебель была сдвинута, стулья раскиданы в разные углы, а этот самый Жюли Мартин лежал всей своей необъятной тушей на кофейном столике в большой комнате. Он еще не умер, дышал прерывисто. Он лежал на животе, голова повернута вниз, под щекой – свернутое полотенце, другое полотенце заботливо свернуто и положено сзади головы, чтобы принимать текущую кровь. Оба полотенца медленно розовели, из рта с выдохами шла кровь. Обе руки двигались по бокам, ища опоры, колени – на полу, он съезжал вниз, один ботинок слетел, другой медленно сползал с ноги, когда он двигался назад. Зачем он шевелился, исчезнуть бы ему не удалось? Хотел уплыть? Убежать? Его движение напоминало выползание змеи из кожи, он будто пытался неспешными выдохами избавить себя от себя, поднимал немного корпус, затем опускал его бессильно. Ирвинг следил за кровью и полотенцами, он клал новые на пол, рядом со столиком, куда начала капать красная жидкость. Мистер Шульц стоял рядом и рассматривал огромное черепашье тело, оглядывал пытающиеся подняться руки, пытающиеся рассмотреть что-то глаза… Он сказал мне: «Малыш, у тебя хорошее зрение. Мы никак не можем найти гильзу! Не мог бы ты поискать ее?»
Я поползал на коленях вокруг и под диваном нашел закатившуюся туда бронзовую гильзу, все еще теплую. А сам пистолет виднелся у него из-за пояса в распахнутом пиджаке. Галстук у Шульца съехал набок и вниз, но почему-то именно он привносил в общую картину беспорядка и вот-вот смерти спокойность и умиротворенность. Сам Шульц был задумчив, он любезно поблагодарил меня за гильзу и опустил ее в брючный карман.
Дикси Дэвис, обхватив себя руками, сидел в углу и стонал, будто тоже имел пулю в животе. Мягкий стук в дверь – Лулу открыл и впустил мистера Бермана. Подпрыгнув, Дикси заверещал:
– Отто! Посмотри что он наделал! Что он мне сделал!
Шульц и Аббадабба обменялись взглядами.
– Дик! – сказал мистер Шульц юристу, – Прости меня, пожалуйста.
– Втянуть меня в такое…! – отчаянно завопил Дикси, заламывая руки. Он был бледен и дрожал как в лихорадке.
– Извини, адвокат! – сказал мистер Шульц, – Этот сукин сын украл у меня пятьдесят тысяч долларов!
– … Члена коллегии! – обратился Дэвис к мистеру Берману, который смотрел на агонию толстяка, – Представляешь, он прямо при мне..! Мы говорим, а он прервал наш разговор выстрелом! Всадил ему пулю в рот!
– Успокойся, юрист, – сказал мистер Берман, – Успокойся. Никто ничего не слышал. Все спят. В Онондаге рано ложатся спать. Мы обо всем позаботимся. Иди к себе, закройся, ложись в постель и забудь обо всем.
– Меня с ним видели за ужином!
– А он уехал сразу после ужина, – скосив глаза на умирающего, сказал мистер Берман, – Собрался и уехал. Микки отвез его. Микки не будет до завтра. У нас и свидетели есть.
Мистер Берман подошел к окну, поглядел за занавеску и опустил шторы вниз. Потом подошел к другому окну и сделал то же самое.
– Артур! – взвыл Дикси, – Ты отдаешь себе отчет в том, что через несколько часов сюда нагрянет масса народа, в том числе юристы из Нью-Йорка, с федеральной службы налогов? Ты что забыл, что суд всего лишь через два дня? Через два дня!
Мистер Шульц налил себе из графина.
– Малыш, – обратился он ко мне, – проводи мистера Дэвиса в его номер. Уложи его в постель. Дай ему стакан молока. Теплого.
Комната перепуганного юриста была в конце холла, у окна. Мне пришлось действительно помочь ему дойти, он трясся и стонал, будто старик. Его лицо было серым от страха.
– Боже мой! Боже мой! – выстукивал он зубами.
Вся его залихватская прическа свалилась на лоб, он был потный, из рта его воняло луком. Я усадил его на стул возле кровати. На письменном столе были свалены стопки бумаг касающихся предстоящего суда. Он посмотрел на них и принялся ожесточенно грызть ногти.
– Я – член коллегии адвокатов Нью-Йорка, – прошептал он, – Участник суда. Прямо на моих глазах. Прямо на моих глазах.
Я подумал, что, наверно, все-таки мистер Берман прав – нигде ни звука, ни стука. Если бы выстрел был слышен на нижних этажах, то привлеченные звуком, здесь ходили бы любопытные. Но их не было. Значит никто ничего не слышал, а если слышал – то не придал значения. Я выглянул из окна в коридоре
– на улице было пусто. Скучно светили уличные фонари. Я услышал, как отворилась дверь и повернулся. Вдали, из своего номера, освещенная изнутри, в одной ночной рубашке из белого шелка, стояла Дрю Престон. Она почесывала свою голову и заулыбалась, увидев меня. Я не стал ей говорить ни про мои мгновенно вспыхнувшие чувства, ни про что иное, я втолкнул ее обратно в комнату и закрыл дверь. Сказал ей, чтобы она легла спать, и провел ее до постели. Босиком она сравнялась со мной по росту.
– А что случилось? – сонно попробовала она узнать про реальность.
Я сказал ей, чтобы утром она не вздумала задавать вопросов о событиях сегодняшней ночи, просто сейчас спать, спать и все, все забыть, забыть. Я запечатал свою инструкцию на завтра крепким поцелуем в губы, уложил ее в постель, запечатлев в памяти волшебный запах ее тела и сна, подержал руки на ее крепких грудках, она мгновенно потянулась и заулыбалась с закрытыми глазами, затем быстро вышел и закрыл дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44