Адель открыла ей глаза: та жизнь, которую Люсьенна ведет с Мишелем, долго не может длиться, а что будет потом? Потешилась, навеселилась — хорошо! Но ведь всегда приходит минута, когда надо призадуматься, остепениться, если не хочешь себя погубить. Словом, эта история оказалась всем на руку: Люсьенна пожила в роскоши, изведала всякие удовольствия, Адель же получила сорок сетье земли, и это еще не конец, думала она. Адель открыла глаза Люсьенне, рассказала ей, что Обуан раз за разом закладывает свою землю и теперь совсем увяз в долгах; она привела самое явное доказательство его разорения: ведь пришлось ему отдать Женетам сорок сетье земли. Так вот что, теперь нечего друг другу подставлять ножку, наоборот, надо поддерживать один другого — «мелкота должна дружно выступать против богатых».
Альсид вернулся в четверг. Люсьенна поехала в Вов встречать его, но не в шарабане Мишеля, а в тележке Женетов, которую дала ей Адель. Никто не узнал, о чем дорогой говорили друг с другом муж и жена; Альсид отвел лошадь на «Край света» и поблагодарил Женетов, но не принял приглашения Альбера зайти выпить стаканчик. «Люсьенна ждет», — объяснил он. Супруги заперлись в своем домишке, и в поселке их увидали только в пятницу в середине дня; они казались очень довольными — такая влюбленная парочка. Но Альсид не пошел в «Белый бугор», он и на другой день не явился туда в качестве работника, и Мишель не послал за ним. Лишившись Люсьенны, он лишился также и лучшего своего помощника. Объяснение произошло только между мужем и женой, и, как в Невере, оно закончилось в постели, на которую Альсид толкнул Люсьенну. Несомненно, в этом разговоре они поставили точку, сказав друг другу вое, что нужно было сказать. Одна полоса жизни кончилась, начиналась другая — вот и все. К сожалению, помехой оказалось то, что, отбывая военную службу, Альсид ничего не зарабатывал и не мог делать сбережений. Правда, Люсьенна позаботилась об этом, но скопила она недостаточно, для того чтобы можно было воспользоваться затруднительным положением, в котором оказался Мишель Обуан из-за своих ошибок и слабостей. Даже если уж и подходил срок закладным, о существовании которых Люсьенна сообщила мужу, Альсид не мог выступить в роли покупателя — в кошельке у него было пусто. Да, все произошло быстро, слишком быстро, и обстоятельства сложились в пользу Женетов. Тут ничего не поделаешь. Значит, нужно было опять идти на всякие ухищрения — «ловчиться», как говорил солдат Альсид, снова ставший крестьянином; словом, пока что следовало заключить мировую с Альбером и с Адель, тем более что для этого представился удобный и выгодный случай.
Фернан, муж Адель, опять исчез. Город, в который он так часто ездил на своем новеньком велосипеде, все больше притягивал его и наконец поглотил его вместе с самокатом: уехав однажды в субботу, он не вернулся ни в понедельник, ни в другие дни недели, и с тех пор его на ферме не видели. Адель навела справки, это сделать было нетрудно. Он поселился неподалеку — в Шартре, и поступил там на завод чернорабочим. Жена не стала его беспокоить, тем более что он не очень-то радел о земле, хотя и стал благодаря своему браку с Адель одним из ее хозяев. Надо было заменить его наемным работником. «А что, если взять Альсида?» — сказала Адель. И Альсид согласился.
Он сделал еще лучше: первым повел речь о своих двух гектарах. Он не хотел их продавать, только сдал Женетам в аренду, и теперь земля лежала целым полем, что облегчало работы. Взамен Альсид попросил и получил разрешение обрабатывать для себя за плату, которую вычитали из его жалованья, участок земли в Никорбене, с тем что Альбер будет по воскресеньям помогать ему в работах. На лугу Женетов вместе с их стадом по-прежнему паслась корова Альсида, за которой бродил и теленок. Люсьенна пришла в себя, опомнилась, вовремя спохватилась и стала очень смиренной, всячески выражала желание исправиться и заставить всех позабыть, что она хоть и не сделалась перебежчицей, а все же короткое время была в лагере Мишеля Обуана. Теперь она гоняла стадо на луг и следила за ним, что занимало немало времени и возвращало ее к крестьянской жизни, которую она охотно соглашалась делить с Альсидом. Она мужественно и строго соблюдала принятые на себя обязательства, хотя и надевала, отправляясь в поле, платья, сшитые по городской моде, и душилась оставшимися у нее духами, — никак не могла отказаться от удовольствия попрыскаться одеколоном; Адель, поехав в Шартр на осеннюю ярмарку и зная, что флакон уже пустеет, привезла ей новый, потихоньку от Альсида, надеясь, что, если Люсьенна будет душиться понемножку, его хватит надолго.
Все это была внешняя сторона отношений. Дружить — дружили, оказывали друг другу услуги, но обе стороны думали о своем будущем. Однако земле, которая кому-то принадлежит, но по сути дела предназначает свои плоды для всех, усердная ее обработка шла на пользу, что бывает всегда: каков бы ни был исход схватки из-за нее между соперниками, она неизменно остается победительницей, а люди, которые возделывали ее и даже казались ее хозяевами, остаются ее рабами. Жизнь наций, народов и всего мира зависит от подобных же нерушимых правил.
Итак, на «Краю света» дружно принялись за работу, тогда как Мишель Обуан, покинутый Люсьенной и, несомненно, уязвленный ее «изменой», искал забвения в азартной карточной игре и в кутежах; теперь уже ясно было, что он очень скоро разорится, и Адель, хоть она и не отличалась мстительностью, была довольна таким положением. Когда Мишелю случалось встретиться на дороге с Женетами, он с ними больше не здоровался. Никогда он им, конечно, не простил бы, что они, как он это понял теперь, схватили его за горло.
Земельные владения хозяев «Края света» благодаря недавним приобретениям становились уже похожими на настоящее именье. Теперь у Женетов, считая участок, отданный в аренду Альсиду, было тридцать два гектара, они уже вышли из разряда «мелкоты». И Адель исподтишка подстерегала новую добычу: она выжидала, когда у Мишеля Обуана настанет срок уплаты по банковской закладной, которую он подписал сроком на три года, — она хорошо знала, что заплатить он не сможет, и, надеясь купить эту землю, скряжничала, чтобы накопить денег. Она урезала расходы и на пищу, и на всякие покупки и не скупилась только на то, что было необходимо земле, — не жалела, например, денег на удобрения. Но она не потратила бы ни единого гроша на то, чтобы облегчить труд людей, обрабатывавших ее землю, и на ферме все еще не было ни косилки, ни жатки, ни других очень нужных машин. Альбер прекрасно знал, чего в хозяйстве не хватает, знал, что и крышу надо починить, но теперь кассой ведала старшая сестра (Адель вполне это заслужила), и на все просьбы Альбера она так решительно отвечала: «Нет», — что он не смел настаивать.
Адель жила теперь в каком-то упоении, позабыв все свои страхи. Поистине то было лето ее жизни, развернувшейся во всей ее полноте, оно пело в ее душе. Да еще, словно желая оправдать ее оптимизм, природа шла ей навстречу: когда нужно было дождя — шел дождь, а если поля ждали солнца, стояло вёдро; бури налетали только после жатвы — сама природа, словно не желая испортить или расточать сокровища, которые она готовила для Адель, являла себя благожелательной, бережливой, так что можно было довериться ей и не бояться за урожай; не приходилось жаловаться на коварный грибок, на ржавчину и прочие болезни, нападающие на растения, можно было считать, что, если на «Краю света» взялись за какую-либо работу, значит, ей приспело время.
На ферме всех поглощала страда, ни о чем больше некогда было думать, и, когда умерла Мари, ее похороны не помешали мужчинам прямо с кладбища отправиться в поле — работа ждать не могла. Теперь Адель и брат ее остались одни, и больше чем когда бы то ни было хозяину фермы нужно было жениться, однако ж он не искал себе невесты.
Да он уже и не нашел бы никого по сердцу, потому что полюбил Люсьенну. Между ними ничего не было и, несомненно, никогда не возникло бы связи, но бездумная прелесть этой молодой женщины, все ее повадки, которыми она резко отличалась от других знакомых ему девушек, пленили его так же, как очаровали они Обуана, и хотя Альбер не воспылал к Люсьенне безумной, все пожирающей страстью, любовь потихоньку завладела его сердцем.
А Люсьенна теперь смиренно трудилась, выполняя обязанности, выпадавшие на ее долю, но вовсе не походила на рабочую лошадь, как Адель; сложения она была хрупкого, все ее движения казались легкими, она не могла бы, как старшая ее подруга, орудовать киркой или ломом. Ей поручалось ходить за коровами, и она делала это хорошо, так хорошо, что Адель, хоть и любила коров, охотно предоставила ей заботы о них.
Альсид все видел и понимал, как нравилась Люсьенна человеку, который стал теперь его хозяином. Но на этот раз он не толкнул жену в его объятия: он знал, что это бесполезно. Он работал вместе с Женетами и для них с таким же усердием, которое проявлял когда-то в хозяйстве Обуана; Альбер и Адель радовались, что перетянули его к себе. Да одного уж присутствия Люсьенны на их ферме было достаточно, чтобы Альбер был счастлив — он теперь не мыслил себе жизни без этой молодой четы. Ни на минуту у него не возникало желания отвести ей на «Краю света» место, не принадлежавшее ей по праву, но он и представить себе не мог, как он будет жить без Альсида с его могучими руками и без Люсьенны с ее очарованием. Адель вновь и вновь принималась убеждать брата взять себе жену и говорила ему:
— Ну, скоро наконец ты решишься? Кончай уж тянуть-то!
Но он отвечал:
— Брось толковать об этом. Нет у меня охоты жениться.
— А кому же после тебя ферма перейдет?
— Сыну моему. Будет у меня сын. А сейчас не время, рано еще.
Альбер не отличался пылким темпераментом, — работа отнимала у него слишком много сил. Как ни удивительным это может показаться, но он был человек сентиментальный. Если он и влюбился в Люсьенну, то между ними мог быть только платонический роман, Альбер хорошо это знал. А что касается прочего, то хотя эта женщина во всем была для него желанной, ему достаточно было три-четыре раза в год съездить в Шартр на Еврейскую улицу и успокоить там то, что отнюдь не являлось у него неодолимой потребностью. В пору молотьбы, когда разгоряченные подавальщицы снопов уступчивы и сами жмутся к парням на гумне, Альбер и не смотрел на них, потому что поблизости работала Люсьенна. Да, так уж это было, вот и все.
Альсид любил свою жену, так же как любил он землю, даже чужую землю. Люсьенна уже была на сносях. Отяжелевшая, с большим животом, она пасла коров на лугу, и Альбер так боялся за нее, как будто она от него зачала младенца, которого носила под сердцем. Он советовал Люсьенне быть поосторожнее, окружал ее всяческим вниманием, вызывавшим улыбку у насмешника Альсида, теперь уже не сомневавшегося в верности жены и убежденного, что у Люсьенны ребенок от него; это будет мальчик, утверждал он, и действительно у них родился сын.
— Да не беспокойтесь вы, женщина на то и создана, — говорил он Альберу.
— А если случится несчастье, упадет она, например?
— И то не страшно, — она крепкая. Недаром в Босе родилась, у нас коли женщина понесла, так из нее ношу не вытряхнешь.
Итак, родился мальчик, назвали его Гюстав — так пожелал Альсид; Люсьенна еще кругленькая, пополневшая, как все кормящие матери, теперь, выгоняя коров на пастбище, брала с собой ребенка, положив его в самодельную коляску, в ту самую, в которой Сова возила Альсида; Альбер, пожелавший стать крестным отцом младенца, всегда старался попасться им на дороге. Стоило тогда посмотреть, как он гримасничал и «делал козу» и «ладушки», чтобы позабавить малыша. Альсид ехидно посмеивался исподтишка. Позднее, неизвестно почему, Гюстав стал называть своего крестного «дядей», и Адель, хоть она этого и не говорила, подумала, что ребенка подучил Альсид. Ей и так уж не нравилось, что он дал сыну имя покойного Гюстава.
Для Женетов наступило лето, благодатное лето жизни. Солнце стало пригревать еще сильнее через три года, после того как Альсид и Люсьенна начали работать на «Краю света», возвращаясь каждый вечер ночевать домой, в Монтенвиль, — через год после рождения маленького Гюстава Адель купила первый большой участок, который Обуан вынужден был продать; теперь Мишеля совсем не видели в его именье, все там было брошено на произвол судьбы, отдано в руки наемных работников. Адель не видела его при покупке земли, сделка заключена была в Вове через нотариуса мэтра Фруа. В тот вечер она вернулась домой сияющая, с купчей в руке и, войдя в большую комнату, помахала этой бумагой, показывая ее трем своим домочадцам, сидевшим за ужином, который после смерти Мари всегда готовила Люсьенна.
— Ну, теперь у нас пятьдесят гектаров!.. Значит, придется нам приналечь на работу.
— Приналяжем, — сказал Альбер.
Он встал с места, налил всем вина и поднял свой стакан:
— Будем теперь вдвое больше работать, верно, Альсид? Верно, Люсьенна? А придет время, и Гюстав будет нам помогать.
Альсид ничего не ответил, его опередила Адель:
— Слишком уж быстро все пошло. Обуан вот-вот вконец разорится, мы и не поспеем приготовиться. А вовремя денег не припасешь, и купить не на что будет.
— Я вам дам взаймы, — смеясь, сказал Альсид. — Я ведь откладываю из своего жалованья и из тех денег, что мне приносит никорбенский участок. Да, с удовольствием дам в долг, если только мы с Люсьенной не заведем свою ферму.
Он обнял жену за талию, притянул к себе и посмотрел ей в глаза вопрошающим взглядом.
— Ну, зачем тебе это делать, Альсид? — воскликнул Альбер.
— А что ж не сделать-то? Вы любите нашего малыша, — вот как раз о нем и нужно нам подумать.
— Он мой крестник, а у меня нет наследника, — сказал Альбер.
— Сейчас нет, а может, и будет. Почему не быть у вас наследнику? Стоит только захотеть, вы же еще не старый. Во всяком деле, знаете ли, на других не рассчитывай, а только на себя, — верно, Люсьенна? В особенности насчет детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37