Джоби, не вполне улавливая ход ее рассуждений, промолчал.
— А теперь лучше бы отложил автомобильчики, какие брать с собой. Тете Дэзи давно пора быть здесь.
— Они с Моной уже идут по улице, — сообщил ей Джоби.
Отец, все еще сидя за столом, сдвинул в сторону посуду и развернул газету.
— Этому Гитлеру поганому опять неймется. Теперь на Польшу точит зуб. Вконец зарвался, прохвост.
— Вот именно, — сухо отозвалась мать. — Я так считаю, вам с Черчиллем нелишне будет его осадить.
— Пускай не мне, но кому-нибудь — самое время. Попомни мои слова, нам с ним не миновать схлестнуться.
— Тебе, во всяком случае, самое время надеть воротничок и галстук.
Уэстон посмотрел на часы.
— Сейчас только полдесятого, раньше половины одиннадцатого нам там нечего делать.
— Во-первых, неизвестно, как будет с автобусами. А потом, не люблю я приезжать в последнюю минуту.
— Джоби, смотайся-ка наверх за моим барахлишком, — сказал отец. — Оно там на комоде. Запонку поищи не забудь.
Когда Джоби, выполнив поручение, спускался по лестнице обратно, из-за двери донеслось: «Есть кто дома?» — и в комнату, благополучно завершив долгое путешествие по Рансибл-стрит, вплыла из судомойни тетя Дэзи, ведя за собою на буксире молчаливую Мону.
Тетя Дэзи приводилась его матери старшей сестрой, потом шли два брата, потом — его мать. Один из братьев содержал в Колдерфорде небольшую слесарно-водопроводную мастерскую, другой два года назад переселился в Австралию. Родив первого ребенка (умершего в младенчестве), тетя Дэзи раздобрела и осталась толстухой навсегда. Едва дыша после тяжелого подъема по крутой улице, она плюхнулась на стул и принялась отдуваться, хватая воздух открытым ртом.
— Когда уж наконец пустят автобус вверх по Рансибл-стрит, — пропыхтела она; грудь ее то вздымалась, то опадала под черным мешковатым пальто.
— Скажи Теду, пускай заведет этот разговор в автобусном парке, — сказал отец. Он взял принесенные сыном воротничок и галстук и стал, слегка подогнув колени, перед зеркальной дверцей буфета.
— Совсем не обязательно тебе было сюда тащиться, между прочим, — заметила мать. — Нам только довести Джоби до автобусной остановки, а дальше он бы и один доехал.
— Да я думала, может, пособить в чем понадобится. — Тете Дэзи, которая сопровождала сестру, когда та ездила к специалисту, было, по правде говоря, обидно, что не она везет ее в больницу. — Ты честно не хочешь? А то гляди, могу поехать.
— Не надо, Дэзи, хотя спасибо тебе, конечно. Сами справимся.
— Уж я говорил ей: раз сестра предлагает, поезжайте вместе, — сказал отец. — Какое там, и слушать не хочет.
— Давай не будем опять начинать все сначала. Меня отвезешь ты, и кончен разговор.
— Ладно, будь по-твоему — рабочий день все равно поломали.
С той минуты, как в доме появились тетя Дэзи и Мона, отца точно подменили. В брюзгливом, недовольном голосе зазвенели веселые, озорные нотки, особенно заметные, когда он обращался к племяннице.
— Чего стоишь, Мона? Здесь разрешается присесть за те же деньги.
— Садись-садись, — подхватила ее мать. — Нечего мешаться под ногами.
Мона, молча стоявшая у стола, опустилась на стул.
— Чайку не выпьешь, Дэзи? — предложила мать. — В чайнике много осталось, я только что заварила свежего.
Тетя Дэзи ответила, что никогда не откажется выпить чашку чая.
— А ты, Мона?
— Я бы лучше водички какой-нибудь, если у вас найдется.
Тетя Дэзи с матерью украдкой переглянулись. Обе считали, что Мона к двадцати двум годам недостаточно созрела и развилась, и это пристрастие к шипучке вместо чая служило лишним тому свидетельством.
Наружностью Мона пошла в отца, Джобиного дядю Теда, который работал в Транспортной компании Колдер-Валли водителем автобуса, — темноволосая, несколько вялая, с тонкой талией и большой грудью, которую она пыталась скрыть и оттого привыкла сутулиться. Левый глаз у нее слегка косил, что чуточку портило ее мрачноватое красивое лицо. Она жила и двигалась как бы в полусне, как бы поглощенная чем-то вовсе не связанным с окружающей действительностью. Часто, когда к ней обращались, она не отвечала.
Это обыкновение грезить наяву стало причиной того, что, окончив школу, Мона успела раз десять сменить работу: то на фабрике, а чаще — в местных лавочках, где она служила продавщицей. Откуда-то ее увольняли, в других случаях она уходила сама — либо работа оказывалась неподходящей, либо чересчур придирались хозяева, тщетно пытаясь стряхнуть с нее сонную одурь. Она не обрастала подружками, предпочитая одиночество, была равнодушна к увеселениям и нарядам, бережлива и потому в промежутках от одной работы до другой никогда не сидела на мели.
Джоби достал из кладовой початую бутылку ситро, а мать ополоснула чашку для Моны.
— Тебе ничего, Мона, если в чашке? Я бы дала стакан, да некогда сегодня возиться с грязной посудой.
— Забудь ты про грязную посуду, — сказала тетя Дэзи. — Мона все вымоет, не беспокойся.
— А знаешь ты, Мона, что делать без меня? — спросила мать. — Утречком забежишь, постель уберешь дяде Регу, сполоснешь посуду, какая останется после него. Ну, еще пыльной тряпочкой пройдешься кое-где, а больше тебе делать нечего. Я только на днях устраивала генеральную уборку.
Тетя Дэзи окинула взглядом комнату, точно ища, к чему бы придраться, но напрасно. Не считая грязной посуды на столе, в доме, как всегда, царили чистота и порядок: кружевные занавески свежевыстираны, мебель отполирована до блеска, нигде ни пылинки, за начищенной чугунной решеткой камина теплится огонь.
— Джобины вещички твоя мама будет подстирывать, а тебе стирать не придется, дядя Рег будет все свое отдавать в прачечную и за покупками сходит сам, когда что надо.
— А по субботам и воскресеньям будет обедать у нас, — прибавила тетя Дэзи.
Джоби, выстраивая на серванте перед маленьким окошком игрушечные машины, слушал и с каждой минутой все меньше верил, что мать уезжает ненадолго, как она это представила ему.
— Ты, Нора, знаешь, я и сама бы приходила за тебя управляться, — продолжала тетя Дэзи. — Только куда уж мне переть в такую гору по вашей улице. Да и для Моны лучше, как-никак при деле, чем дома-то околачиваться попусту.
— Ничего, мы с Моной управимся за милую душу! — все тем же непривычно веселым голосом воскликнул отец. — Верно я говорю, красавица? Пускай привыкает девушка, сгодится, когда найдет себе муженька. Или, может, успела кого приглядеть?
— Приглядит она, как же! — фыркнула тетя Дэзи. — Уж я ли ей не внушаю: такой фефеле, мол, даже насморк не подцепить, а тем более — парня. Чем плох, к примеру, Генри Мазгрейв, за три дома от нас живет. Самостоятельный молодой человек, правильный, честный. Давно бы за тобой стал ухаживать, ты только взгляни на него поласковей.
— Ой, мам! — взмолилась Мона.
— Что — ой, мам? Очнись, пришло времечко! Не век тебе жить с папой с мамой.
— Но если мне не нравится Генри Мазгрейв…
— Чем это он нехорош, скажи на милость?
— Не потому, что нехорош. Он славный. Просто не хочется мне с ним любезничать, только и всего.
— Знаешь, лучше синица в руке, чем журавль в небе, — изрекла тетя Дэзи. — Будешь принца дожидаться на белой лошади, до седых волос досидишься в старых девах. И нас с отцом тогда не будет на свете, не подскажем, как помочь горю.
— Да хватит тебе, мам!
— Ладно, живи как знаешь. Попомнишь когда-нибудь, как тебя мать учила. Гляди только, не поздно ли будет.
— Дай срок, ей тоже кто-нибудь придется по сердцу, правда, Мона? — вступился отец. — Явится суженый — и готово дело.
— Вот-вот, потакай ей.
Джоби, обозревая свою разноцветную игрушечную автоколонну, пребывал в нерешительности. Какие взять с собой? На некоторых взгляд его задерживался дольше: «роллс-ройс-фантом», «ягуар», «миджет», гоночная модель «испано-суизы»… Еще недавно среди них красовался ярко-желтый открытый «фрезер-нэш», утрата которого стала одной из трагедий его короткой жизни.
Этот автомобильчик, как и остальные, он приобрел на кровные карманные деньги — шесть пенсов, выдаваемые по субботам, — и однажды гонял его по желобку вдоль края тротуара, как вдруг крошечная машина, набрав по неведомой причине скорость, вылетела на решетку водостока и прямо у него на глазах провалилась в черную воду.
— Готов твой малый? — спросила у матери тетя Дэзи.
— Сию минуту. Только сообразит, какие машины взять с собой.
Джоби приступил к отбору, выстраивая вереницей в сторонке самых дорогих его сердцу любимцев.
— Я думала, может, до автобуса дойдем все вместе?
— До автобуса? — пренебрежительно переспросила тетя Дэзи. — Случись такое со мной, Тед доставил бы меня на такси.
Отец, с расческой и щеткой в руках, оторвался от зеркала.
— Слушай, если ей хочется на такси — пожалуйста. Скажет — я хоть сейчас схожу за угол, вызову из автомата.
— Ценно, когда человек сам проявит заботу, не дожидается, пока попросят.
— Я бабьи мысли не обучен читать. Почем я знаю, когда им…
— Нет-нет, все в порядке, — перебила мать. — Не нужно никакого такси, вот я и не просила. Спокойно доеду на автобусе. В конце концов, я не лежачая больная.
— Пусть не лежачая, а все равно больная. Неспроста же тебя, Нора, кладут в больницу!
— Какая-то болезнь во мне сидит, это точно. И сколько времени сидит, а я живу обыкновенно, все делаю. Чего же ради мне сейчас строить из себя калеку!
— Как хочешь, а то давай возьмем такси, — сказал отец. — Еще не поздно позвонить.
— Не надо, Рег. Сказала — не хочу, стало быть, не хочу… А теперь, ради бога, уберем со стола — и поехали!
2
Джоби со Снапом сидели на каменном заборе в конце улочки, где жил Снап, и болтали ногами.
— А к тете Дэзи приходил в церковь один дядечка, он рассказывал, будто они поджигают храмы. Что, скажешь, так и надо?
— Нет. Но фашисты — они бы все храмы пустили под склады оружия и боеприпасов, а это тоже не годится, правильно?
— Правильно, — согласился Джоби. — Это никуда не годится.
Честно говоря, определить, где — а точнее, на чьей стороне — правда, было крайне затруднительно. В кинокартинах, например, всегда ясно, где добро, где зло, и тот, кто прав, всегда побеждает. Ну а в действительности, притом не столь, уж отдаленной, поскольку их связывает с нею Снапов дядя, все перепутано — попробуй разберись.
— К тому же фашисты заодно с германскими наци, а мы их ненавидим, правда?
— Правда. Мой папа говорит, нам с ними не миновать драться.
— И дядя Билл так говорит. Давно бы, говорит, нужно руки им укоротить, еще когда начали безобразничать в Абиссинии.
— Кто?
— Да итальяшки!
— Мы вроде толковали про немчуру.
— Про фашистов, а итальяшки и есть фашисты. Это они с немчурой помогали фашистам в Испании. Гады паршивые!
Снап соскочил с забора и, размахивая прутом, принялся с остервенением сшибать головки чертополоха, азартно выкрикивая:
— Вот вам, гады паршивые, вонючие свиньи, падаль!
Ух ты! Прямо удивительно, до чего Снап всегда в курсе мировых событий!
— Ой, совсем забыл! — Снап замер как вкопанный в зарослях обезглавленного чертополоха. — Угадай, кого я сегодня видел в Лидсе? Нипочем не догадаешься!
— Этого, как его… — Джоби и впрямь не имел представления, о ком может идти речь, и предпочел свести разговор к шутке: — Гэри Купера.
— Нет, серьезно! Пошевели мозгами!
— Ну откуда я знаю? Говори — кого?
— Могу подсказать. Это женщина.
— М-м… Мисс Роупер?
— Роупи? — Снап скорчил тошную рожу. — Вот еще! Стал бы я рассказывать, если б встретил эту старую мымру! — Он снова вспрыгнул на забор и, потрясая прутиком, точно школьной указкой, высокомерно поджал губы. — Признавайтесь, скверные мальчишки, кто сегодня пришел в школу с немытыми руками?
— А помнишь, вызывает Неда Кука к доске, а у него сзади весь подол рубашки вылез из штанов!
Приятели прыснули.
— Девчонки чуть не попадали!
— А Роупи и говорит ему… Нет, лучше ты, Снап, у тебя мирово получается!
Довольный признанием его таланта, Снап вновь поджал губы и наставил прут на воображаемого ученика.
— Можешь не щеголять перед нами своей рубашкой, Кук! Мы и так видим, что ее пора выстирать.
— Точно!
— А Куки вытаращил глаза — да как пукнет на весь класс!
Джоби покатился со смеху. То запрокидываясь назад на заборе, то пригибаясь к самым коленям, приятели хохотали, пока не иссяк запас веселости, вызванный этим воспоминанием.
— Да, но ты так и не отгадал, кого я видел, — спохватился Снап.
Джоби это уже надоело.
— Мне все равно не отгадать.
— А ты попробуй!
— Неохота.
— Ладно, тогда я не скажу.
— Ну и не надо! Подумаешь!
Снап покосился на него с хитрым видом.
— Знал бы ты, кто это, — по-другому бы запел.
— Раз ты не хочешь сказать, то я не узнаю, а не узнаю, тогда не все ли мне равно?
Вот ему и нечем крыть, подумал Джоби. Он растянулся на заборе и, глядя в небо, стал выжидать, как Снап поведет себя дальше. Ох, видно, и подмывает же его сказать!..
— Могу еще немного открыть карты. Она не простой человек, а особенный.
— Вижу, что особенный, иначе ты бы не напускал такого туману.
— То есть для тебя особенный. Она тебе очень нравится.
В тот же миг Джоби озарило. Теперь он знал, о ком речь, но показать это Снапу было никак нельзя, тогда получалось, что все его намеки справедливы.
— Знаю. Мэй Уэст.
— Опять ты дурака валяешь!
Джоби поднялся и сполз с забора.
— Все, хватит. Потопали отсюда.
— Так и быть, подсказываю в третий раз. Родилась не в Англии.
— Я же говорю — Мэй Уэст.
— Э, ты нарочно притворяешься! — Снап заулыбался во весь рот, скаля косо посаженные крупные зубы. — Сам все понял, а показать боишься!
— С чего ты взял?
— Вижу, вижу! Вон как покраснел! Оттого и краснеешь, что догадался.
— Ничего я не догадался! — крикнул Джоби. — Больно нужно! И вообще — либо кончай со своими загадками, либо я пошел домой!
— Имя начинается на «э», фамилия — на «л».
— А, так это — Элси Ли!
Снап разинул рот.
— Элси Ли? Кто это?
— Моя тетка.
— Не знал до сих пор, что у тебя имеется тетка по имени Элси.
— Ну и что? Тебе не обязательно все знать.
— Нету у тебя никакой тети Элси.
— Докажи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15