Однако человеку, желавшему узнать правду, не было необходимости ждать, пока ее расскажет еврейский историк. Это «самое темное пятно в анналах христианства» не всегда обходили молчанием и английские историки, — «официальные» историки, которых презирал Беллок. X. А. Л. Фишер в начале своей «Истории Европы» (1936) с впечатляющей краткостью подытоживает обвинения по поводу обращения христиан с евреями.«На протяжении многих столетий врата милосердия были закрыты перед ними: их считали изгоями, не допускали к наиболее почетным должностям и запирали в холерном убожестве гетто. Всегда презираемые, иногда ограбленные, а в годину общественных бедствий или паники отданные в руки кровожадной и невежественной толпы, евреи Европы на протяжении средневековья испытывали несказанные бедствия…» В чем смысл, подлинный мотив этих преследований, длившихся столетие за столетием во всех странах; преследований, которые всегда оправдывались одними и теми же религиозными, общественными и экономическими причинами? Никто не может дать убедительного ответа на этот вопрос. «Даже Фрейд, наиболее проницательный человек своего времени, с которым мне довелось беседовать, — писал Стефан Цвейг *12, -…был обескуражен и не мог найти смысла в этой бессмыслице» (198, 322). Возможно, нет более горького ответа, чем тот, который дал Соломон Гольдман: «Причины антисемитизма не имеют никакого другого объяснения, кроме дьявольской природы человека» (73, 31). Конкретное и фактически убедительное объяснение можно найти у последовательного мистика Леона Блуа, который, подобно пророкам Израиля, восстановил против себя многих современников желанием открыть им истину. Леон Блуа писал:«Антисемитизм, возбужденный Дрюмоном и его единомышленниками, — грязное дело… Вопрос вовсе не в том, в чем они видят его. Что такое финансовая сила евреев в сравнении с силой протестантских миллионеров? На самом деле еврейский вопрос — нечто большее, нечто совсем иное, глубокое и очень важное. Сознание христиан, обремененное ужасным долгом, несет в себе некое неясное предчувствие большой опасности. Ничего не зная, ничего не понимая, они чувствуют, что к ним приближается блудный сын, помнящий отцовский дом. Инстинктивно они предугадывают его возвращение из той отдаленной страны, где он так долго ухаживал за свиньями и мечтал об объедках, от которых отказывались даже эти животные. Что-то предупреждает их, что это возвращение бесконечно страшно для них, и таковы подлинные, хотя и глубоко скрытые истоки их отвращения к еврейскому народу» (29, 315). Ни 'этот «ужасный долг», ни «потрясающая опасность», столь неясная и далекая, как не так давно казалось людям, читавшим Леона Блуа, не уменьшились. Более, чем за сто лет до него, английский поэт Уильям Каупер *13 понял, что если Израиль действительно наказан за свои грехи, у других народов нет ни малейшей надежды избегнуть наказания:Их слава угасла и их народ рассеялся — Сегодня последний из народов, а некогда первый; Они — предупреждение и урок гордецам, дабы те внимали, Были мудры или ждали отмщения в свой черед: «Если мы не избегли этого, если небо не пощадило нас, Превратив в нищих, гонимых, угнетенных, И если нас постигла кара за то, Что мы были порочны, на что надеетесь вы?» «Грязное дело», начатое Дрюмоном и его учениками, спустя двадцать лет проникло в Англию и в английскую литературу, главным образом благодаря сочинениям Хилари Беллока. Интересно наблюдать, как историки попадают под влияние чужих книг. Каждый, кто пишет или готовится писать работу по истории, перенимает традиционные идеи, которые изначально были почерпнуты из какого-либо забытого источника. Никто никогда не написал истории со своей оригинальной точки зрения. Даже первая история, которую, согласно еврейской хронологии, рассказала Ева, не была сочинена ею самостоятельно — ей помог змей. Змеем, скрывающимся за книгой Беллока, был Эдуард Дрюмон.Анализируя еврейский характер, Беллок заимствует у Дрюмона идеи и даже стиль. Оба автора хотели убедить читателей в том, что евреи всегда более христиан стремились к наживе и что они всегда контролировали и контролируют до сих пор банки, политику и прессу. Оба согласны в том, что евреи — трусы по европейским или арийским понятиям, но отнюдь не по еврейским. «Согласно вульгарному представлению, — писал Дрюмон, — еврей — трус». Но это представление, по его мнению, требует определенного уточнения, потому что у евреев есть особое, своеобразное мужество: «Восемнадцать столетий преследований в сочетании с невероятной твердостью характера свидетельствуют, что если еврей и не обладает воинственностью, у него есть другой род мужества, называемый выносливостью». Однако еврею недоступно мужество «арийского солдата, который находит в войне свою подлинную стихию, который наслаждается опасностью и храбро встречает смерть».Беллок высказывает свое презрение к еврейскому мужеству, сравнивая его с «арийским». Евреи, на его взгляд, обладают великой силой выносливости в страданиях, что тоже, конечно, свое рода мужество, — но это мужество не британское. «Вы услышите, что враги обвиняют евреев в трех пороках: трусости, жадности и вероломстве… таковы три из наиболее распространенных обвинений… Человек, обвиняющий евреев в трусости, подразумевает, что они не любят сражений, как любит их он, и методов ведения войны, которыми пользуется он» (20, 73). Тем не менее, евреи обладают пассивным мужеством, хотя и лишены храбрости наших бойцов, «солдат и моряков с простыми лицами, занятых делом, наиболее типичным для нашей расы». (Но теперь евреи узнали, что это «типичное» британское занятие не всегда достойно и не всегда служит предметом гордости. Они видели «солдат с простыми лицами» 6-й Эарборнской дивизии и «моряков с простыми лицами» королевского флота, сражавшихся в Хайфском порту с кораблями иммигрантов, переполненными женщинами и детьми.) Мужество еврея, как заключает Беллок, «мужество еврейского сорта, направленное на достижение еврейских целей и отмеченное характернейшей еврейской печатью».Беллок соглашается с французскими антисемитами в том, что евреи не признают лояльность в английском или французском смысле этого слова; они преданы лишь одной единственной идее — идее наживы. Любовь к своей стране в обычном понимании этого слова, по убеждению Дрюмона, не имеет для семита никакого смысла. «Евреи, — писал Баррес, — не имеют родины в том смысле, в каком это понимаем мы… для них это место, где они получают наибольшую выгоду… Евреи находят родину везде, где сосредоточены их главные интересы»(13, 153).В сходных выражениях Дрюмон и Беллок сравнивают европейскую и еврейскую концепции лояльности. Дрюмон пишет:«Мы не должны судить евреев по нашим меркам… Невозможно отрицать, что всякий еврей предает своего работодателя… Евреи не могут предать какую-либо страну, ибо у них нет страны… Родина, в нашем понимании, не существует для семита… Еврей рассматривает любую страну или место… за исключением Иерусалима, как место, где он чувствует себя удобно и может получить определенную прибыль за предоставление услуг…»Дрюмон продолжает подобные рассуждения еще на нескольких страницах, приводя множество примеров (относительно которых сегодня невозможно сказать, подлинные они или выдуманные) того, как тот или иной еврей проявил нелояльность к своему работодателю, особенно останавливаясь на «предательстве» евреев в 1870м году. Беллок, со своей стороны, утверждает, что говорить о еврейской лояльности — просто абсурд, поскольку ее не существует в том смысле, какой мы придаем этому слову. Евреям чужд патриотизм, их интересы — только деньги: «Понятие национального чувства должно казаться евреям смехотворным, а если и не смехотворным, то, по меньшей мере, вторичным в сравнении с более важными соображениями личной выгоды». Он полагал, что все евреи либо предатели, либо потенциальные предатели: «Еврей будет служить Франции против Германии или Германии против Франции, при этом безразлично, живет ли он в стране, которой он помогает, или в стране, которой он наносит ущерб, ибо обе страны ему безразличны».Эти поверхностные суждения с еще меньшим пониманием реальности были сформулированы выдающимся немецким философом конца 18 века Гердером *15, который писал:«Положение еврея почти с самого начала лишило его добродетелей патриота. Народ Бога, которому когда-то сам Всевышний дал родину, многие века — фактически с самого своего возникновения — был как растение-паразит, существующее за счет других наций; народ, который почти во всем мире занят одним ремеслом — ростовщичеством, народ, который, несмотря на преследования, нигде не стремится обрести собственное достоинство, собственный дом, собственную родину» (83, 12).Действительно, странно, что Гердер явно ничего не знал об огромной массе европейского еврейства, угнетенного и всегда несчастного, чьей единственной надеждой в жизни в течение веков было древнее приветствие: «В следующем году — в Иерусалиме!»В «Еврейском государстве» Герцль ответил словами, исполненными мудрости, вдохновленными предвидением будущего, всем, кого ненависть толкала на искажение истории:"Мы — народ, единый народ. Мы повсюду честно стремились к участию в общественной жизни окружающих народов, желая лишь сохранить веру наших отцов. Нам не позволили этого. Напрасно были мы верными патриотами, порой — даже наиболее рьяными; напрасно мы жертвовали жизнью и имуществом так же, как и наши сограждане; напрасно стремились мы прославить наши родные страны в науке и искусстве или увеличить их благосостояние ремеслом и торговлей. В странах, где мы жили веками, нас все еще считают чужими, и зачастую это делают те, чьи предки еще не поселились в той стране, где евреи уже пережили немало страданий… В мире, каким он существует сегодня и каким он, повидимому, будет оставаться еще неопределенно долго, справедливость принадлежит сильному. Поэтому нам бесполезно быть лояльными патриотами, так же, как гугенотам, которых все равно вынудили эмигрировать. Если бы нас только оставили в покое…Но я думаю, что нас не оставят в покое". Всякий, кто возьмет на себя труд проанализировать написанное Эдуардом Дрюмоном, увидит, что невозможно отрицать его влияние на формирование идей, содержащихся в книге Хилари Беллока «Евреи». Примечательно, что Беллок в своей книге, не называя имени Дрюмона, описывает влияние «Еврейской Франции» на умы и поведение французов. Он начинает со своего обычного приема, сообщая английскому читателю, что в последней четверти 19 века французские евреи были агрессорами.«Первой реакцией на это были всевозможные антисемитские сочинения во Франции и особенно в Германии. Хотя они были превосходно документированы, первоначально их влияние было незначительно. Подавляющее большинство образованной публики… игнорировало подобные сочинения как сумасбродство фанатиков; но, тем не менее, эти фанатики заложили основы будущих действий, приведя огромное количество фактов, которые не могли не запасть в память даже тем, кто весьма презрительно относился к новой идее» (20, 49).Ни одно из «всевозможных антисемитских сочинений», появившихся во Франции в последней четверти 19 века, не было «превосходно документировано». По большей части эти сочинения состояли из невежественных нападок. Единственной книгой, в которой приводились документальные материалы и которая претендовала на объективность исторического анализа, была «Еврейская Франция»; именно эту книгу Беллок и имел в виду. Среди «огромного количества фактов», которые Дрюмон сообщил своим читателям и которые «не могли не запасть в память даже тем, кто весьма презрительно относился к новой идее», наиболее примечательны были, например, такие (их можно найти не только в «Еврейской Франции», но и во многих других «всевозможных антисемитских сочинениях» этого времени):«В средние века евреи использовали кровь христианских детей и распинали их. Евреи организовывали заговоры прокаженных с целью отравления колодцев. В 14 веке они продолжали плести интриги, осквернять гостий и душить детей в Страстную пятницу».Дрюмон объяснял, что «на данный момент официальная наука отрицает эти факты… потому что в настоящее время подлинные документы, если они не угодны евреям, не принимаются во внимание». Он делал вид, что верит в то, что между французскими учеными есть соглашение объявлять «апокрифическими все документы, которые неблагоприятны для евреев». Все французские историки были подкуплены еврейским золотом.Антиеврейская «новая идея» последней четверти 19 века была тем же старым смешением невежества, глупости и ненависти, которое существовало во всем христианском мире на протяжении тысячелетия. Повторяя эти домыслы, которые в воображении Хилари Беллока были «огромным количеством фактов», Дрюмон действительно помог заложить основание для будущих действий. На этом основании Гитлер построил фабрики смерти.
«Неизбежный провал»
Увы! Земле не обратиться вспять! Идя вперед в труде и боли, Она родит народы только раз. Народ, что умер, не восстанет боле.
Генри Лонгфелло *1, «Надпись на еврейской могиле в Ньюпорте»
Теодор Герцль обратился к еврейскому народу с призывом сбросить иго, избавиться от рабского состояния, в котором тот пребывал более 1800 лет, и стать суверенной нацией, обосновавшись на земле, которую он мог бы назвать своей. Однако западный мир, испокон века привыкший рассматривать униженное положение евреев как естественный и неизменный признак существующего социального порядка, почти не обратил внимания на этот революционный призыв.Согласно Эрнесту Ренану *2, семитская раса представляет собой «низший тип человеческой природы» (148, 4). Почти повсеместное господство арийской расы рассматривалось как доказательство морального и интеллектуального превосходства арийцев Европы. «Научное» обоснование этого превосходства принадлежало X.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47