Что это оказалось за зрелище! Всего лишь в нескольких ярдах от нас было по крайней мере двадцать львов и львиц. Некоторые стояли у приманки, а другие лежали и лизали ее. Два прекрасных черногривых льва во все глаза смотрели на свет, выражая полное презрение к нему. Их гривы и груди были замазаны кровью и нечистотами из желудка зебры. Они уже приступили к трапезе. К этому времени Киракангано буквально трясся от страха, но я знал, что к нему вернется самообладание, едва я начну стрелять. Закрепив фонарь между двумя ветками колючего кустарника, чтобы он освещал эту картину, я просунул ствол ружья в щель между ветками и выстрелил по наиболее крупному из двух самцов. Весь прайд хором яростно заревел. Я дал несколько выстрелов подряд. Звери отошли за сноп света, бросаемого фонарем. Я прекратил огонь и перезарядил оружие. Киракангано уже приходил в себя после испуга, и я дал ему кусочек табаку, чтобы он пожевал его. Масаи очень любят табак. Возбуждающий ожог табака, казалось, восстановил его силы, а вид трех убитых львов не мог оставить масаи равнодушным. Прайд уже начал возвращаться. Киракангано схватил фонарь и стал переносить сноп света с одного льва на другого, причем из-за нервного возбуждения он делал это столь быстро, что у меня едва хватало времени прицелиться. После каждого выстрела падал лев. Это была довольно суровая мера, но она была необходима. Львы не обращали на выстрелы никакого внимания. Они поворачивали головы к убитому товарищу, обнюхивали его, а потом продолжали есть.
Вокруг зебры лежало десять убитых львов. Затем по какой-то причине красавец лев с черной гривой подкрался к нашей боме сбоку. Он остановился, издавая леденящие кровь звуки. Казалось, что от его рычания трясется земля. Эти неистовые вопли встревожили остальных львов, и они медленно отошли, а за ними последовал и старый самец.
Я не имел никакого желания позволить хищным гиенам разорвать в клочки эти прекрасные шкуры. Удостоверившись, что львы ушли, я сказал Киракангано, чтобы он осветил всю сцену. Я же вышел наружу и подтащил убитых зверей поближе к боме. Масаи к этому времени уже преодолел страх и вполне освоился с обстановкой. Выйдя из бомы, я направился к мертвым львам, и уже почти дошел до них, когда внезапно погас свет.
Крикнув Киракангано, чтобы он включил свет, я сделал еще несколько шагов и вдруг споткнулся о мягкое, еще теплое тело льва и упал на него. Тотчас же я почувствовал под собой приглушенное дыхание льва, а затем он на низкой ноте зарычал. Лев все еще дышал. Я изо всех сил бросился к боме, каждую секунду ожидая, что он окажется у меня на спине, и, добежав до бомы, молниеносно нырнул в нее. Внутри сидел Киракангано с разобранным фонарем. Он полюбопытствовал, как работает это странное приспособление.
Выслушав мои суровые нотации, он извинился. Я вновь собрал фонарь и дал еще один выстрел по льву, чтобы наверняка убить его. Потом мы сели и стали ожидать. В течение ночи к приманке подходили еще два прайда. Когда наступил рассвет, перед моими глазами развернулось зрелище, которое вряд ли кто-либо видел в прошлом и когда-либо увидит в будущем. Передо мной лежало восемнадцать убитых львов. После шумной и беспокойной ночи вся эта сцена выглядела неправдоподобно мирно. Ничто не двигалось, кроме мух, которые ползали и прыгали между задними ногами львов. Удостоверившись в том, что поблизости нет раненых львов, Киракангано и я вышли из бомы и встали среди убитых животных. Должен сказать, что я был охвачен чувством сожаления, хотя знал, что эти животные должны были погибнуть, иначе масаи продолжали бы страдать. Искусственные условия создали избыток львов и потребовались искусственные меры, чтобы восстановить равновесие. Несмотря на храбрость и ловкость, масаи не смогли бы самостоятельно справиться с этой задачей.
Теперь правительством запрещены замечательные охоты на львов, устраиваемые масаи с одними копьями. Когда я впервые прибыл на территорию масаи, такие охоты были обычным явлением. Слишком много молодых людей погибло, сражаясь с копьем и щитом против клыков и когтей. Поскольку среди оставшихся в живых лишь очень немногие были свидетелями этих отчаянных битв, я позволю себе в следующей главе описать, как они происходили.
Глава седьмая
Копейщики масаи — храбрейшие из храбрых
Впервые мне пришлось увидеть охоту на львов с копьями, когда я остановился в небольшой масайской деревне недалеко от озера Магади. В предшествующую ночь лев перепрыгнул через двенадцатифутовую живую изгородь из колючего кустарника, окружавшую деревню, схватил корову и, держа ее зубами, снова преодолел барьер. Это может показаться невероятным, так как лев весит не более 400 фунтов, а корова, вероятно, вдвое больше. И все же лев-самец совершает подобный подвиг так же легко, как лиса уносит цыпленка.
Схватив корову, лев ловко подлезает под нее, тем самым перемещая вес на спину, но не выпуская горла жертвы из зубов. Когда лев берет препятствие, то хвост его становится совершенно жестким и, по всей видимости, служит для сохранения равновесия. Масаи уверяли меня, что без хвоста лев не смог бы взять такое препятствие.
Я уже собрался выступить по следу льва на следующий день, но мораны этой деревни небрежно заметили, что моя помощь не понадобится: они справятся с задачей самостоятельно. В это время мне казалось невероятным, чтобы группа людей могла убить взрослого льва копьями. Я попросил разрешения пойти вместе с ними, взяв с собой ружье. В ту ночь я зарядил свое магазинное нарезное ружье Ригби калибра 416, ничуть не сомневаясь, что если и состоится встреча со львами, то убить их придется мне.
Мы выступили на рассвете. Я шел следом за копейщиками. Их было десять человек. Это были красивые, стройные мужчины с хорошо развитой мускулатурой и ростом не менее шести футов. Чтобы получить полную свободу движений, каждый снял с себя единственную одежду — длинный кусок материи, который набрасывался на плечи и перекидывался через левую руку. Свои ярко раскрашенные щиты они держали на плече, копье несли в правой руке. Для боя воины надели плюмажи из страусовых перьев, а также меховые браслеты вокруг щиколоток. Никакой другой одежды на них не было.
Мы обнаружили след льва, и мораны пошли по нему. Ночью лев досыта наелся мяса коровы и сейчас отлеживался в густых зарослях. Мораны бросали камнями в кустарник куда попало до тех пор, пока раздавшееся яростное рычание не указало, где находится лев. Обнаружив зверя по злобному рычанию, мораны стали забрасывать его камнями. Затем кустарник задрожал и внезапно из зарослей в ста футах от нас выскочил лев и пустился бежать по равнине. Его туго набитое брюхо качалось из стороны в сторону в такт бегу.
В тот же миг масаи пустились за ним, издавая дикие крики во время бега по высокой пожелтевшей траве. Лев, не успевший переварить пищу, не мог уйти далеко. Он остановился, как загнанный. Копейщики развернулись, чтобы окружить его. Лев оказался в средине кольца и вращал глазами во все стороны. По мере того как копейщики медленно приближались к нему, он издавал рев, леденящий кровь.
Лев дал воинам приблизиться ярдов на сорок. Тут я понял, что он готовился броситься на людей. Он держал голову низко, чуть выше вытянутых вперед лап. Его задняя часть была слегка изогнута, чтобы подальше занести вперед задние ноги и со всей силой оттолкнуться от земли. Он стал царапать когтями землю, как спринтер шипами перед первым рывком.
Я сосредоточил все свое внимание на зловеще повернутом изгибе хвоста зверя. Перед тем как лев бросается, он быстро встряхивает кисточку своего хвоста три раза подряд. После третьего раза он бросается на охотника с невероятной быстротой. При этом он как бы сжимается в комок, уменьшившись в размерах в несколько раз.
Копейщики не хуже меня знали, что лев готовится к атаке. Казалось, что пики под воздействием единого импульса отодвинулись назад, готовые к броску. Воины еле сдерживали возбуждение, напрягшиеся мускулы их плеч слегка подергивались, наточенные до блеска наконечники копий отражали лучи солнца. В этот момент в любого из моранов можно было бы вколотить гвоздь и он бы этого не почувствовал. Вдруг хвост льва начал трястись. Раз! Два! Три! — И зверь бросился на копейщиков. В один миг с полдесятка копий воткнулось во льва. Я видел, как одно из них впилось в плечо и в тот же миг, прорвав шкуру, вышло из другого бока. Но это не остановило льва; на его пути стоял самый молодой моран, которого впервые взяли на охоту. Мальчик и не думал уклоняться: он весь собрался, чтобы принять удар, держа перед собой щит и слегка откинувшись назад, намереваясь со всей силой метнуть копье. Лев бросился на него. Одним ударом, словно картонку, зверь выбил щит из рук молодого морана. Затем лев стал на дыбы, стремясь вытянутыми лапами обхватить юношу.
Молодой воин на два фута вогнал копье в грудь льва. В тот же миг все остальные мораны окружили погибающего зверя. Подойдя слишком близко, чтобы добивать его копьями, они пустили в ход «сими». Оттесняя друг друга, масаи в неистовстве наносили удары по голове льва. В течение каких-то секунд голова льва была рассечена на куски по нескольку дюймов каждый. Я видел, как один из воинов нанес страшный удар, который начисто расколол череп зверя. Был ли в этот момент лев живой, я сказать не могу.
В ходе этого боя я был совершенно лишен возможности воспользоваться своим ружьем. Охотник с ружьем представляет большую опасность в такой момент. Раз возбужденные воины начали окружать льва, охотник уже не может стрелять, не рискуя попасть в кого-нибудь из них.
Я осмотрел раненого юношу. Ему были нанесены действительно страшные раны, а он, казалось, относился к ним совершенно безразлично. Я зашил его раны иглой и ниткой; он обратил на это не больше внимания, чем если бы я его похлопал по плечу.
Шкура льва была настолько изрезана копьями и «сими», что в качестве трофея не представляла никакой ценности. Это была изрезанная кровавая масса грязных желтых волос. Величие и достоинство благородного зверя совершенно исчезли.
Когда мы вернулись в масайскую маньятту, раненого юношу заставляли есть в большом количестве сырую говядину. Затем ему дали в качестве слабительного коровью кровь, чтобы он мог опять побольше принять сырого мяса. Случалось, что и другие мораны страдали от когтей льва, но они не принимали никаких мер против инфекции, кроме того, что промывали свои раны простой водой. Позже мне пришлось видеть, как в некоторых масайских деревнях в воде отмачивается корень кустарника под названием «олкилорит». При этом вода приобретает цвет марганцовокислого калия или поташа. Кажется, этот настой применяется в качестве антисептического и, по-видимому, помогает заживлению ран.
Я надеюсь, что юноша поправился. Он, безусловно, был удостоен высоких почестей в тот день, и молодые девушки заглядывались на него с восхищением. Если он остался жив, то он наверняка без труда мог выбрать любую.
По мнению масаи, самый храбрый поступок воина — это схватить льва за хвост и удержать зверя, пока к нему не приблизятся остальные воины с копьями и «сими». Тот, кто совершит такой подвиг четыре раза, удостаивается звания «меломбуки», что приравнивается к капитану. По неписаному закону получивший это звание должен быть готов драться с любым живым существом. Несмотря на то, что среди моранов стремление получить звание «меломбуки» чрезвычайно сильно, сомневаюсь, чтобы им были удостоены более двух из тысячи.
Во время охоты мне несколько раз приходилось наблюдать, как масаи хватали льва за хвост. Удивительно, как люди, совершающие такой подвиг, выходят из него живыми.
Вспоминаю одну охоту, в которой участвовало пятьдесят, а может быть и больше копейщиков. Они обложили двух львов и львицу. Звери пытались прорваться в густые заросли, от которых их отрезали воины. Львы отступили в небольшой кустарник около высохшего песчаного русла потока. Когда это возможно, преследуемый лев бросается к такому высохшему руслу, над которым кроны кустов образуют навес. В течение нескольких минут мораны окружили кустарник и стали медленно продвигаться, чтобы уничтожить львов.
По мере того как кольцо воинов, издававших воинственные крики, сужалось, скрывшиеся львы стали рычать. Затем внезапно самый крупный лев выскочил из зарослей, пытаясь прорваться на свободу. Он представлял собой прекрасное зрелище, когда пошел по высохшему руслу. Хвост его был опущен: зверь делал большие прыжки. Он прямо шел на двух моранов, которые подняли копья, готовясь встретить нападающего льва. Однако крупный самец не проявлял никакого желания дать бой: единственно, чего он желал, — это бежать. Он сделал большой прыжок над головами обоих копейщиков, и, ударив одного из них в бок, заставил его завертеться волчком.
Другие мораны защелкали языками, выражая этим свое неодобрение тому, что оба молодых человека выпустили льва, а также тому, что лев отказался принять бой. Я часто замечал, что старые львы с самыми хорошими гривами принимают бой с большей неохотой, чем молодые львы или львицы. То же относится и к слонам. Старые слоны с замечательными клыками дерутся с меньшей охотой, чем молодые слоны — самцы или самки. Полагаю, что с возрастом к ним приходит благоразумие. Мне также кажется, что львы прекрасно распознают молодых неопытных моранов и нападают именно на них. Возможно, что это плод моего воображения, но более молодые люди проявляют колебания и неуверенность в действиях и, мне кажется, что львы это замечают.
Сужая кольцо вокруг зарослей, копейщики собирались группами, оттесняя друг друга в своем стремлении быть первым из тех, кто прольет кровь. Оставшихся двух львов уже можно было безошибочно разглядеть в кустах. Они стояли плечом к плечу, издавая отчаянный рев. Подойдя на десять ярдов к львам, мораны стали метать копья. Одно копье попало львице повыше крестца. Она рванулась с криком, выражавшим ярость и боль. На какое-то мгновение львица встала на задние лапы, ударяя по воздуху передними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37