Сергей КАЗМЕНКО
ПОСЛАНИЕ
Рано или поздно это все равно произошло бы.
Не со мной - так с кем-то еще.
Так было предписано.
Наверняка я не был первым. Мы ничего не слышали о моих возможных
предшественниках - но это еще не говорит ни о чем. И я наверняка не буду
последним. Если не случится катастрофы, которая сотрет с лица Земли
комплекс Анангаро или же вообще уничтожит человечество, кто-то повторит мой
путь.
Я ему не завидую.
А началось все еще в детстве. Мы с Вернелом были очень дружны. Его
родители переехали на нашу окраину, когда нам было лет по семь, купив дом
как раз через улицу. Вернел тогда бредил космосом, и никто из знавших его
не поверил бы, что из этого очкарика, увлеченного до безумия всякой
техникой, со временем вырастет один из ведущих археологов страны. Возможно,
отчасти в крутом повороте в его судьбе виноват был я - у родителей была
богатейшая библиотека, и я с детства жил в атмосфере, которую она создавала
в доме. Это трудно описать словами, но книги и их герои как бы были членами
нашей семьи - все разговоры так или иначе вращались вокруг них. Отец был
историком, профессором в университете, и героями моего детства стали не
столько сказочные персонажи, сколько реальные исторические лица. Это не
было каким-то насилием надо мной, меня, конечно же, ни в коей мере не
лишали ни сказок, ни приключенческих книг - но история, особенно в
изложении моего отца, оказывалась неизменно интереснее самых замечательных
сказок и приключений. В те годы, когда все дети читают Купера, Дюма и Майн
Рида, я столь же увлеченно раскрывал толстенные тома "Истории государства
Эгро" Бангера или "Анналы" Тацита.
От меня и Вернел заразился страстью к истории. И в восемнадцать
неожиданно поступил на исторический.
А я... Я никогда не жалел о своем выборе. То, что я не пошел по стопам
отца - его это не обидело, а мнение остальных меня мало волновало. В
сущности, он сам предопределил мой выбор, когда помогал организовывать ту
самую первую выставку. Раньше меня он, наверное, почувствовал, что именно
станет делом моей жизни, хотя далеко не все мои картины - уж это-то я
прекрасно вижу, хотя он редко высказывает свое мнение определенно - ему
нравятся.
Тем летом я надолго уезжал - сначала был в Европе, потом летал на
конгресс в Аргентину - и вернулся домой только в сентябре. За время моего
отсутствия кое-что изменилось. Не стану вдаваться в подробности, я не
склонен к описанию личных переживаний и к тому, чтобы плакаться в жилетку
всем и каждому. Но происшедшие перемены существенно изменили мое восприятие
окружающего. Именно смятенное состояние, в котором я оказался, и повлекло
за собой все случившееся. Будь я в полном порядке, в обычном своем довольно
благодушном состоянии - и послание не нашло бы в моей душе ровно никакого
отклика, как остается оно практически непонятным всем остальным людям. Но
судьбе было угодно, чтобы в нужный момент я оказался нужном месте как раз в
нужном - кому? - состоянии души.
Короче, оставаться в городе я не мог. Сначала я попытался продолжить
работу в мастерской, как-то заглушить обуревавшие меня чувства работой. Но
оказалось, я только растравляю себя этим. Краски ложились на холст как
никогда быстро, линии, казалось, сразу находили свое, изначально
предназначенное им место, так что ничего не хотелсь ни изменять, ни
подправлять - но никакого удовлетворения от проделанной работы я не
испытывал. Наоборот, картины мои растравляли душу и делали еще невыносимее
то унизительное положение, в котором я оказался.
Я не выдержал и недели такой жизни.
Не знаю, чем бы все это закончилось, не получи я письма от
Вернела. Он был в экспедиции далеко на юге, где уже несколько лет
руководил раскопками в Анангаро. Мы не виделись почти год, но
переписывались регулярно, и в общих чертах я знал, чем он сейчас
занят.
Но в тот момент это меня мало волновало.
Помню, как вскрыл конверт, вынул пару листков, исписанных мелким,
корявым почерком - его принтер, наверное, опять сломался, потому что летом
в районе раскопок весь воздух был насыщен пылью, и даже из конверта
выпорхнуло крохотное облачко, когда я доставал письмо - прошел из
мастерской на кухню и стал варить кофе. Потом поставил перед собой чашку и
начал читать, отхлебывая кофе мелкими глотками. Я еще не знал, что какая-то
высшая сила вмешалось в мою судьбу. Я еще не знал, что это письмо все
изменит в моей жизни. Лишь дочитав его послание до середины, я понял:
произошло нечто поразительное, и скоро весь мир заговорит о сделанном в
Анангаро открытии.
Они раскопали легендарный зал правителя Кьерра.
В это трудно было так сразу поверить. Легендам, дошедшим к нам из
глубины веков, свойственно сильно приукрашивать действительность. Небольшую
стычку разведывательного отряда с бандой грабителей они преобразуют в
кровавую битву войска тирана с восставшим народом, грозу, обрушившуюся в
неурочное время да еще накануне какого-нибудь морового поветрия - в
ужасающее проявление гнева богов и так далее. В этом нет ничего
противоестественного и хоть в малейшей степени унижающего устное народное
творчество - просто такова логика его развития. Народу свойственно в
создаваемых им преданиях идеализировать и возвышать действительность, и к
этому надо относиться спокойно и с должным пониманием, но неизменно делать
поправку при интерпретации устных или даже письменных преданий, пришедших
из далекого прошлого.
И вот вдруг оказывалось, что одно из этих преданий оправдывалось едва ли
не в мельчайших деталях.
Я перечитал письмо. Да, если только Вернел не преувеличивал - а за ним
водился этот грех - предание о правителе Кьерре и Менаре находило
материальное подтверждение. Мне не нужно было брать с полки толстый том
Альдареса, чтобы проверить себя - я и так все слишком хорошо помнил. Со
времени донесенных преданием событий прошло около восемнадцати столетий, но
описание зала правителя совпадало с тем, что раскопал Вернел, даже в
мельчайших деталях! Поразительно, но даже колонн, что поддерживали когда-то
пятикупольный свод гигантского зала, было ровно шестнадцать - Вернел
раскопал их основания, расположенные крестом вокруг углубления под
центральным куполом. И стены - стены, несмотря на все разрушения
сохранившиеся местами на высоту в два человеческих роста, были покрыты
потрясающим даже теперь воображение каменным резным узором. Как гласит
предание, правитель сам, позабыв обо всем на свете, оставив все
государственные заботы врубался в эти стены молотком и зубилом, по
сантиметрам перенося в узор безумные мысли, которые овладели его сознанием.
Да что тут объяснять, почти все, наверное, читали роман Райманда, навеянный
этой легендой, или по крайней мере смотрели великолепный фильм Карпинского
с Эйни Каренгом в главной роли.
Но на самом деле все было не так!
Все было гораздо грустнее и гораздо страшнее. Хотя, конечно, сцены из
фильма, когда войска Нандува берут приступом горящий Анангаро, надолго
западают в память, и ужасна сцена гибели правителя Кьерра, но все было не
так. Все было еще страшнее, потому что к тому моменту, когда Нандув подошел
к городу, Кьерр давно уже был мертв. Я-то знаю это...
Впрочем, буду последователен.
Письмо Вернела было переполнено восторгом. Открытие того стоило, это
меня нисколько не удивило. Что действительно удивило, когда я перечитывал
письмо в третий или четвертый раз - это странное ощущение тревоги, которое
оно рождало. За восторженными эпитетами по поводу открытых чудес я различал
какое-то недоумение, порожденное увиденным. Об этом не было сказано явно,
но я достаточно хорошо изучил Вернела за долгие годы дружбы, чтобы это
недоумение, рождающее возможно еще им самим не осознанную тревогу,
почувствовать. Однако догадаться, в чем причина этого недоумения, я не мог.
Одно я знал определенно - мне нужно лететь туда, на юг. Не потому,
конечно, что Вернел как-то нуждался в моей помощи или поддержке - он был
натурой цельной и целеустремленной, и из этого рождались его спокойствие и
уверенность во всех жизненных обстоятельствах, которым я всегда завидовал.
Поэтому я ни в малейшей степени не беспокоился за него самого. Тревога в
его письме могла иметь следствием лишь еще большую мобилизацию интеллекта -
и только.
Я думал тогда о себе. Только о себе. Я ясно понял, что мне не удастся
найти успокоения в работе, что мне требуется срочно сменить обстановку,
наполнить жизнь какими-то новыми мыслями и ощущениями, и открытие Вернела
давало для этого великолепный повод. Тем более, что он приглашал меня на
остаток сезона - просто глупо было бы отказываться при таких
обстоятельствах. Я заказал по телефону авиабилет, и в начале ночи уже сидел
в кресле самолета, отпавляющегося на юг.
Дорога заняла больше двух суток, но мне это все пошло только на пользу.
Усталость - естественная физическая усталость - заглушила психическое
напряжение последних дней и отодвинула на второй план тяжкие мысли. За все
время пути мне удалось поспать, наверное, не больше двух часов, да и то в
самолете - а спать в самолете толком невозможно. Не знаю, как другие, но я
почему-то ощущаю страшное неудобство, когда пытаюсь пристроить голову в
самолетном кресле, шея моя как-то неестественно сгибается и находится
постоянно в напряжении, так что заснуть по-настоящему просто невозможно. А
летать приходится довольно часто и на большие расстояния...
Но, впрочем, все это не о том.
От Эглади, где расположен аэропорт, до Анангаро прямых и удобных дорог,
конечно, нет. В принципе, если верить карте, мне следовало бы лететь
местной авиалинией еще километров двести на юг, а там попытаться нанять
машину. Но Вернел не советовал отклоняться от рекомендованного им самим
маршрута. И в результате я, как оказалось, сделал огромный крюк,
воспользовавшись сначала междугородным автобусом - жуткой, раскаленной и
дребезжащей развалиной, на каких мне в жизни не приходилось ездить - а
затем попуткой, которая забросила меня к поселку буровиков километрах в
пятидесяти от Анангаро. Мне повезло - я прибыл в поселок как раз в день
приезда туда грузовичка экспедиции для пополнения запасов воды и
продовольствия. Вернее, была уже ночь, когда он приехал - Вернел
предупреждал меня, что они ездят за водой только по ночам. Днем
передвигаться по пустыне не очень приятно - назовем это так.
В общем, когда уже под утро мы достигли лагеря экспедиции, я едва стоял
на ногах, и даже радости от встречи с Вернелом почти не ощутил. Мне
хотелось только одного - спать. Желание это, наверное, нетрудно было
прочитать на моем лице, потому что Вернел даже не стал меня ни о чем
расспрашивать, а сразу провел в свою комнатушку, напоил через силу зеленым
чаем, объясняя несомненную полезность сей процедуры, после чего застелил
мне постель и, пожелав спокойной ночи, ушел. Конечно, была уже не ночь,
было светло и довольно шумно, но через пару минут я уже спал. И проснулся
только под вечер.
И впервые за много-много дней почувствовал какое-то умиротворение.
Нет, конечно, те проблемы, что я оставил позади, по-прежнему нависали
надо мной, и само-собой ничего не могло разрешиться. А то, что я уехал от
них прочь, нисколько не снимало тяжести. От них нельзя было убежать, и я
отчетливо сознавал это еще там, дома - но все же, все же... Мне
действительно стало легче. Не берусь объяснить, почему.
Был предвечерний час, когда солнце уже не жарит немилосердно с белесого
неба, а, постепенно краснея, клонится к горизонту. И было почти тихо - как
оказалось, все собрались на ужин в другом конце лагеря, под обширным
навесом. Так тихо, что слышалось даже гудение кондиционера под потолком.
Кто-то прошел совсем рядом с прикрытым жалюзями окошком. Откуда-то издалека
доносились звуки легкой музыки - наверное, слушали приемник. Покой, отдых.
Мне было хорошо в те минуты.
Наконец, я окончательно проснулся, сел на кровати, потянулся. Стал
потихоньку одеваться, не совсем понимая, какая одежда будет здесь уместной.
Я давно не был в таких диких местах, отвык от того, как люди ведут себя в
подобных обстоятельствах. Последний раз, наверное, я выбирался в такую
глухомань лет десять назад - и тоже вместе с Вернелом. Но уже не помнил
толком, что же тогда мы делали. Я раскрыл свою дорожную сумку, стал
копаться в вещах - и тут он как раз и заявился собственной персоной.
- Проснулся, наконец!- расплылся он в улыбке,- Ну как, отошел?
- Почти.
- Я уж думал, мне ночевать где-то еще придется. Ладно, иди быстро
умывайся и пошли ужинать. Умывальник в конце коридора. Только воду береги,
сам видел, как за ней ездить приходится.
Они работали здесь уже несколько сезонов, и лагерь отстроили
основательный - одних сборных жилых секций, заброшенных когда-то
вертолетом, было пять штук, да еще разные хозяйственные постройки и целый
небольшой ангар, который использовался под склад и лабораторию. Когда
несколько лет назад Вернел начал поиски Анангаро в этом районе, многие
сочли его авантюристом, и поддержки почти не оказывали. Но после
обнаружения развалин развалины, деньги посыпались отовсюду, и у экспедиции
был теперь даже небольшой вертолет, которым, правда, пользовались нечасто.
Анангаро, как известно, лежал на древнем караванном пути, чем и
определялось его длительное процветание. Но прежде считалось, что путь этот
проходил двумя-тремя сотнями километров севернее - там и сейчас еще тянется
целая цепочка оазисов. А здесь, в предгорьях Гуссона, всегда, казалось,
была пустыня. И только выявленная на космических снимках цепь каких-то
регулярных линий в этом районе заставила Вернела предположить, что это
следы древних каналов. Он подтвердил свое предположение в первый же полевой
сезон, а во второй нашел и сами развалины, уже много веков засыпанные
песком.
1 2 3 4