— Ну ты хватила! У человечества столько возможностей погибнуть: атомная война, экологическая катастрофа, СПИД...
Тут они замолкают, опасливо поглядывая на меня. Известно ведь, что гомосексуалы составляют основную группу риска.
— Ладно, этим аргументом я не воспользуюсь, — говорю. — Знайте мое благородство.
На самом деле благородство тут ни при чем. Я искренне считаю, что пугать гомосексуалов СПИДом то же, что натуралов — сифилисом. Да, группа риска. Да, от ВИЧ-инфекций часто умирают геи. Но как же запретить человеку общение с партнером того же пола, если он с этой потребностью родился?
Если родился, тут и спорить нечего. Каждый имеет право на счастье. Но сколько таких людей-то? Долгое время в американской печати ходила цифра, выданная сексологом Альфредом Кинси полвека назад. Эта цифра — десять процентов от всех американцев. Однако недавно, вернувшись к условиям опроса, современные социологи обнаружили, что исследование было нерепрезентативным, неточным. Словом, научно некорректным. Когда же чикагские ученые в 1993 году провели свой опрос, оказалось, с очень высокой степенью вероятности, что с отклонениями в сексуальных пристрастиях рождается всего 1,4 процента. Разумеется, этим людям необходимо дать возможность жить полноценной жизнью, не создавать вокруг них атмосферу неприятия, не вырабатывать у них комплекса неполноценности. Но надо ли ради этой цели усиливать пропаганду однополой любви?
Я впервые написала об этом в газете «Известия» в 1995 году. Статья моя заканчивалась словами: «Однако не меньше беспокоит меня и другая опасность. Угроза ее видится очень реальной. Как бы в порыве „догнать и перегнать Америку“ мы не переняли бы у этой страны ее гипертрофированный интерес к „альтернативной любви“. Как бы вслед за радикально настроенной частью американских либералов не перепутали норму с ее отклонением. Как бы не переусердствовали...» В редакцию пришло много писем. Во многих читатели недоумевали: откуда такие опасения? У нас нет подобного увлечения гей-культурой. Другие предупреждали: наше общество еще очень ригидно. Статья вроде моей может лишь поддержать консерватизм общественного мнения.
Думаю, что эти мои читатели, как и другие либерально настроенные соотечественники, недооценивают скорость, с которой распространяются по миру идеи. И вот вам последний пример.
В Москве в группе студентов МГУ мы обсуждаем молодежные проблемы — в России и в Америке. Студент Р., предмет воздыхания девушек — высокий, спортивный, интеллектуальный, все при нем, говорит, что и у него есть проблема. О, Господи, гомосексуал?
— Нет, — отвечает он, — я натурал. У меня никаких сомнений на этот счет нет. Но мне все чаще дают понять, что я «не в струе», что не быть геем в наше время — это признак ограниченности и провинциализма. Меня приглашают в гей-клубы.
— И кто же это делает?
— Друзья. Очень интеллигентные ребята.

Глава VII
ДЕТИ
Рожать или не рожать?
В гости к моей нью-йоркской подруге, юристу, приехали дети — дочь с мужем. В гостиную, где сидим мы, старшие, время от времени доносятся голоса из кухни: там молодые делают какие-то подсчеты, заносят цифры в записную книжечку. «А еще памперсы, витаминные смеси», — слышу я голос дочери. «Опять считают, все пытаются определить, во сколько им обойдется первенец, — объясняет мне мать. — Думают, что все можно учесть до цента. Каждую игрушку, каждую одежку. Смешные». Дочка слышит эту реплику матери и кричит из кухни: «Ма, да мы же главные расходы давно уже посчитали, ты-то это хорошо знаешь». Да, мать, конечно, это знает слишком хорошо. Потому что приехали они одолжить у нее денег на свой дом.
Мать, кстати, живет в большой трех— , а по-нашему пятикомнатной квартире одна. А дети снимают другую, однокомнатную: вместе молодоженам с родителями жить не принято. Но теперь, если появится ребенок, им надо переезжать в более просторное, то есть более дорогое помещение. Раз все равно раскошеливаться, то лучше уж купить свой дом. Денег на первый взнос у них нет. Но они часть взяли в кредит в банке, а за другой частью приехали к матери — тоже взять в долг, но без банковского процента. Ситуация эта очень типична. Прежде чем решиться на ребенка, все равно какого по счету, родители тщательно высчитывают все расходы.
Не знаю, сколько незапланированных детей рождается в Америке. По крайней мере, в семьях, которые я знаю, — а это, повторюсь, семьи образованных американцев со средним и немного выше среднего достатком, — таких «случайных» ребятишек мне видеть не довелось. Впрочем, мое впечатление никакой научной ценности не имеет. Поэтому снова обращусь к Максу Лернеру: «Большинство американских детей, особенно среднего класса, рождается только после того, как родители тщательно взвесили, могут ли они себе позволить иметь детей — как с точки зрения первоначальных затрат, так и с точки зрения их будущего содержания: хорошее образование, проживание в пристойном окружении, общение с подходящими людьми...»
У моих друзей в городе Уитон (штат Иллинойс) Гвен и Чета Хенри четверо детей. Оба они люди очень занятые, Чет — бизнесом, а Гвен — работой на государственной службе. Много лет она была мэром города, а сейчас трудится в администрации графства ДюПейдж.
— Как это вы отважились иметь столько детей? — изумляюсь я.
— Мы рассчитали, что можем себе позволить четверых — столько и произвели на свет. Было бы денег больше, родили бы еще.
Впрочем, Гвен и Чету уже за пятьдесят. В семьях их родителей было у одного пятеро, у другой девять детей, то есть психологически они были подготовлены к многодетности. У современных молодых супругов уже другая установка — на 1 — 2, значительно реже — 3 ребенка. И дело здесь не только в психологии. И даже не только в материальных расчетах, хотя, как я уже сказала, финансовые возможности строго анализируются. Дело еще в занятости жен.
Около 80% американок детородного возраста работают — правда, не обязательно полный, может быть и неполный рабочий день. Они предпочитают не отдавать все время детям, но оставлять часть его для своей карьеры. Что же касается женщин с высоким профессиональным статусом, то они подчас и вовсе отказываются от материнства. Что это значит? Вот более точные данные. Их приводит в своей книге «Созидание жизни: профессиональная карьера женщин и дети» Сильвия Хьюлет, известный американский социолог: «Среди женщин после сорока, преуспевших в профессиональной деятельности, у пятидесяти процентов еще не было детей. Позволит ли им физиология дать жизнь хотя бы одному ребенку?» То есть половина женщин-профессионалов бездетна.
Матери-одиночки
К демографу Джулии Хардсен из Мичиганского университета я пришла поговорить о ее интересном исследовании матерей-одиночек. Она выкладывает передо мной таблицы, я вижу любопытные данные. В 1960 году у незамужней матери появлялся каждый двадцатый ребенок. В 1970-м с таким же статусом он рождался уже у каждой десятой. Сегодня «безотцовщина» от рождения составляет 25,7%. Это в целом по стране. А если взять афро-американскую (негритянскую) общину и поделить всех детей на всех отцов, то получается, что три пятых малышей появились на свет вне брака. Шестьдесят процентов!
...В ток-шоу мать жалуется: дочь-школьница сделала то, что по-русски называется «принесла в подоле». Сообщила ей о своей беременности, когда уже поздно было делать аборт, и поставила перед фактом. Мать этот факт приняла. На дочь сердилась недолго. Ребенка стали растить вдвоем. Недавно дочь сообщила, что опять беременна. И опять не хочет называть имя отца, потому что тот от отцовства, а тем более от женитьбы отказывается. Правда, на этот раз время еще не упущено и можно сделать аборт. О чем мать ее и просит. Но дочь отвечает, что отнюдь не собирается этого делать. «Почему?» — спрашивает ведущая. «Мне нравится быть мамой», — отвечает девочка. «Но ведь один ребенок у тебя уже есть», — удивляется ведущая. «Не один, а два, — поправляет ее мать. — Сейчас она беременна третьим. Двоих она мне уже подарила». Вопреки традиционному галдежу во время ток-шоу, на этот раз в зале наступает полная тишина. Ведущая тоже выражает крайнюю степень изумления. Полную невозмутимость и даже, я бы сказала, безмятежность демонстрирует только сама героиня программы. На эмоциональные вопросы «почему?» она отвечает простодушно и односложно: «Мне это нравится». Словарного запаса да и аналитических способностей у юной матери явно не хватает. Поэтому ведущей приходится призвать на помощь весь свой журналистский опыт, чтобы выдавить из нее еще два признания: «У нас в компании многие девочки так делают» и — «Меня теперь уважают».
Социолог, приглашенный на шоу в качестве эксперта, дает свое профессиональное видение ситуации:
— Трое детей за три года (первый ребенок появился у нашей героини, едва ей исполнилось 14, сейчас — 16), конечно, ситуация не очень частая. Однако ранние и обычно внебрачные роды — не случайные, а вполне намеренные — все больше встречаются в среде девочек-подростков. Обычно это происходит в семьях с небольшим достатком, чаще всего у афро-американцев. Но в последнее время, как вы видите, и у белых американок тоже. Это явление как бы продолжает тенденцию в американском обществе: сегодня взрослые женщины чаще, чем раньше, принимают решение рожать вне брака. Общественное мнение к такому положению вещей относится все более лояльно. Девочки это хорошо чувствуют и просто подражают старшим.
— Но взрослые это делают вынужденно, — недоумевает ведущая. — Когда время рожать уже уходит, а подходящего партнера для законного брака нет. А что понуждает к раннему и безмужнему материнству девочек в 16, 15 и даже 14 лет?
В разговор вступает другой эксперт, психолог:
— Наша героиня пусть немногословно, но вполне точно сформулировала свои мотивации. Первая — «многие девочки так делают», то есть это модно. И вторая — «теперь меня уважают». Обращаю ваше внимание на второе объяснение. Попробую нарисовать психологический портрет такой девочки. Обычно она отстает в учебе. Поэтому в школе ее не очень уважают, а дома ругают за плохую успеваемость. Но помочь ей не могут: родители (чаще это одна только мать) работают либо они просто малообразованны. И девочка ощущает себя никем, «плохишом». От недостатка самоуважения она охотно откликается на любое проявление мужского внимания, обычно чисто сексуального свойства. Когда беременность становится очевидной, «кавалер» ретируется. А она становится матерью. И тут отношение к ней сразу меняется. Она была никем, а стала Мамой. Она была никому не нужна, а теперь нужна другому человеку. От того, что человек этот маленький, беспомощный и целиком зависит от нее, ее самооценка резко повышается. Она уже с некоторым снисхождением смотрит на подруг: вот вы еще дети, возитесь в своем ребячьем мире, заняты своими детскими интересами. А я уже сама взрослая и живу интересами взрослого мира.
— Почему же во времена моего детства не было такой моды? — спрашивает какая-то мама из зала. — Родить в школьные годы, да еще и вне брака, считалось позорным.
— Но вы уже ответили на свой вопрос, — вступает в разговор социолог. — Изменилось общественное мнение. Сегодня быть матерью-одиночкой не стыдно. А среди подростков это, пожалуй, еще и престижно.
...Демограф Джулия Хардсен этого ток-шоу не видела. Я добросовестно пересказываю ей сюжет.
— Ну что ж, в целом с этими объяснениями и социолога, и психолога можно согласиться, — говорит она. — Я бы только хотела еще добавить один существенный аргумент: материальный. Дело в том, что по американскому законодательству незамужняя женщина получает от федерального правительства при родах приличную сумму. А от местных органов власти ей причитается еще и пособие. Размер его не так уж и велик: в среднем чуть больше 400 долларов в месяц, в Калифорнии — 600-650. Но зато это пособие выплачивается в течение трех лет. Неплохое дополнение к семейному бюджету.
Моей собеседнице Джулии Хардсен лет тридцать пять. У нее немного усталый и, я бы сказала, озабоченный вид. Даже знаменитая американская улыбка почти не появляется на ее лице. Но вот она вдруг спохватилась, взглянула на часы и наконец улыбнулась:
— Ох, извините, больше не могу разговаривать. Мне надо домой, дочку кормить. Она там сейчас с бэбиситтером. А больше никого нет. Я же тоже мать-одиночка.
Декретный отпуск
В Северо-Западном университете (Чикаго) я читаю курс «Семья в России. Основные тенденции». Когда по программе у меня лекция «Декретный отпуск», я уже с утра встаю в хорошем настроении. Мне приятно, что хоть в чем-то законы моей страны лучше защищают интересы человека, чем американские. Начинаю я свою лекцию так:
— В России отпуск по беременности и родам предоставляется работающей женщине на сто сорок дней: половина до родов, половина после. К этому обычно присоединяется ежегодный месячный отпуск. Все пять месяцев целиком оплачиваются государством в размере последнего оклада. До исполнения ребенку полутора лет мать, независимо от ее семейного статуса, получает пособие. А еще полтора года после этого, то есть в течение трех лет, она может вернуться в любое время на работу: предприятие обязано предоставить ей ту же должность или равноценную по зарплате.
Американские студенты, особенно, конечно, студентки, слушают с большим вниманием. Но и с некоторым недоверием. «Что, разве Россия такая богатая страна? — спрашивает меня одна студентка. — Разве она может себе позволить такой уровень социальной защищенности женщин?» Ее подружка сердито вступает в разговор: «Деньги тут не самое главное. Я знаю одну совсем не самую бедную страну, где властям на женщин совершенно наплевать». Аудитория дружно ее поддерживает.
Это они, конечно, по привычке: дай только американке повод, она обязательно обрушится на американское правительство за недостаток внимания к женским проблемам. Однако именно в этом, «декретном» смысле они, пожалуй, объективно правы. До 1993 года отпуск по беременности и родам в США не существовал вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36