https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/
Достаточно упомянуть, что переговоры были такие же, как и всякие другие: много было сказано и очень мало сделано; одна беседа вела за собой другую, одно совещание рождало недоразумения, для разъяснения которых требовалась дюжина совещаний, а к их концу обе стороны оказывались как раз там, где они были с самого начала, не считая лишь того, что они запутывались во множестве проблем этикета и начинали в глубине души питать друг к другу недоверие, делавшее их дальнейшие переговоры в десять раз более трудными, нежели прежде. В отношении подробностей этих старинных переговоров см. «Хазардовское собрание исторических документов». Примечательно, что Смит хранит полное молчание о памятном путешествии Питера Стайвесанта, описанном выше мистером Никербокером. – Издатель.
Среди всей этой неразберихи, которая затуманивала ум и распаляла гнев храброго Питера, из всех людей на свете, вероятно, меньше всего приспособленного к дипломатическим уверткам, он впервые получил частным образом сведения о тайном заговоре, созревшем у английского правительства. К ним добавилось поразившее его, как громом, сообщение, что вражеская эскадра уже отошла от берегов Англии, имея задание покорить провинцию Новые Нидерланды, и что великий совет Амфиктионов обязался послать ей в помощь большую армию, чтобы захватить Новый Амстердам с суши.
Несчастный Питер! Недаром я с печальными предчувствиями приступил к описанию этого злополучного путешествия! Недаром я задрожал, увидев тебя без каких-либо других советников, кроме собственной головы, без других доспехов, кроме честного языка, незапятнанной совести и ржавой сабли! Без другого покровителя, кроме святого Николая, и без другого спутника, кроме страдающего одышкой трубача. Недаром я задрожал, увидев, как ты пустился в путь, чтобы вступить в спор со всеми коварными правителями Новой Англии.
О, как разъярился и разбушевался отважный старый воин, когда увидел, что попал в ловушку, как лев в тенета охотника. То он намеревался обнажить свою верную саблю и мужественно пробиться сквозь все восточные колонии. То он решал броситься на совет Амфиктионов и умертвить всех его членов. Наконец, когда его страшный гнев утих, он прибег к более безопасным, хотя и менее славным, средствам.
Скрыв от членов совета, что ему известны их козни, он тайно отправил верного гонца с посланием своим советникам в Новый Амстердам, извещая их о нависшей угрозе, приказывая немедленно привести город в оборонительную готовность и сообщая, что сам он тем временем постарается обмануть бдительность врагов и прийти к ним на помощь. Сделав это, он почувствовал огромное облегчение, медленно встал, встряхнулся, как носорог, и вышел из своего логова, подобно тому, как великан Отчаяние вышел из замка Сомнение, о чем рассказывается в рыцарском повествовании о «Пути паломника». «Путь паломника» (1678–1688) – английская аллегорическая повесть Джона Беньяна (1628–1688), в которой рассказывается, в частности, о том, как герои книги Христиан и Верный попадают в замок Сомнение, где живет великан Отчаяние, бросающий их в темницу.
Меня очень печалит, что я вынужден покинуть доблестного Питера в столь страшной опасности; нам надлежит, однако, поспешить назад и взглянуть, что делается в Новом Амстердаме, ибо я очень боюсь, как бы город не оказался уже в смятении. Такова всегда была участь Питера Стайвесанта: отдаваясь всей душой одному делу, он слишком склонен был забывать об остальных. Пока он, как государь былых времен, отсутствовал, лично занимаясь такими вопросами, какие в наши дни доверяют генералам и послам, в его маленькой родной стране обязательно начинались волнения. Все это объяснялось необычайной силой ума, которая побуждала его никому не доверять, кроме самого себя, и которая доставила ему славное прозвище Питера Твердоголового.
ГЛАВА IV
О том, как известия о грозящем нападении повергли жителей Нового Амстердама в великий ужас и как они очень сильно укрепили город – постановлениями.
Для философа нет поистине более интересного зрелища, чем созерцание общины, в которой каждый человек имеет голос в государственных делах, мнит себя Атлантом, поддерживающим страну, и считает своим долгом прилагать всяческие усилия ради блага отчизны. Итак, говорю я, для философа нет ничего интереснее, чем наблюдать за такой общиной, охваченной военной суматохой. Сколько громкой болтовни, сколько патриотических криков, сколько беготни туда и сюда – все спешат, все по горло заняты, все путаются под ногами и все мешают своим трудолюбивым соседям, страшно занятым тем, что ничего не делают! Это все равно, что быть очевидцем большого пожара, когда каждый геройски трудится: одни тащат пустые пожарные рукава, другие торопливо бегут с полными ведрами и проливают воду в башмаки своих соседей, третьи всю ночь звонят в церковные колокола, чтобы потушить пожар. Пожарники, подобно отважным рыцарям, штурмующим пролом в крепостной стене, лазают вверх и вниз по приставным лестницам и руководят наступлением, крича в жестяные трубы. Здесь суетливый малый, обуреваемый усердием, спасает собственность несчастного погорельца: схватив некий предмет комнатной утвари, он важно несет его с таким гордым видом, словно ему удалось спасти горшок с золотыми монетами; другой выбрасывает из окна зеркала и фарфоровую посуду, чтобы уберечь их от огня, а тот, кто ничего другого делать не может, но желает помочь в великой беде, бегает взад и вперед по улице, разинув рот и беспрерывно крича: «Пожар! пожар! пожар!»
«Когда до Коринфа дошло известие, – говорит серьезный, глубокомысленный Лукиан Лукиан (ок. 120-после 180) – древнегреческий писатель-сатирик. В 338 г. до н. э. царь Македонии Филипп II (382–336 до н. э.), отец Александра Македонского, разбил при Херонее союзное греческое войско и на Панэллинском конгрессе (337 до н. э.), созванном в Коринфе, установил гегемонию Македонии над Грецией. Случай, о котором рассказывает Ирвинг, описан в трактате Лукиана «Как следует писать историю» (3), где подвергается критике современная Лукиану историография.
(хотя должен сознаться, его рассказ не отличается оригинальностью), – что Филипп собирается на них напасть, жители впали в большую тревогу. Одни побежали чистить свое оружие, другие катили камни, чтобы надстроить стены – короче говоря, все были заняты и все мешали друг другу. Один только Диоген не находил для себя дела; решив не оставаться праздным, когда на карту было поставлено благополучие его страны, он подоткнул полы туники и изо всех сил принялся катать свою бочку взад и вперед по гимнасию». Подобным же образом все преисполненные патриотизма жители Нового Амстердама, получив послание Питера Стайвесанта, ревностно занялись тем, что создавали во всем беспорядок и участвовали во всеобщей суматохе. «Все мужчины, – говорится в стайвесантской рукописи, – схватились за оружие!», под чем следует понимать, что ни один из наших честных голландских граждан не решался пойти в церковь или на рынок без какого-нибудь старомодного подобия сабли, болтавшегося у него сбоку, и без длинного голландского охотничьего ружья за плечом, не выходил ночью из дому без фонаря и не поворачивал за угол, прежде не осмотревшись внимательно вокруг из опасения невзначай наткнуться на британскую армию. Нам также доподлинно известно, что Стоффель Бринкерхоф, которого старухи считали почти таким же храбрецом, как и самого губернатора, установил у своего дома два фунтовых фальконета, один у парадной двери, а другой у черного хода.
Но самым сильным средством из всех, к каким прибегли в этом ужасном случае (оно и впоследствии оказывалось изумительно действенным), были народные собрания. Питер Стайвесант, как я уже рассказывал, чрезвычайно недолюбливал эти шумные сборища, но, поскольку время было необычайно тревожное, а старый губернатор отсутствовал и не мог запретить их, они возродились с необычайной стремительностью. Туда являлись ораторы и политики и как бы соревновались между собой, кто громче всех будет кричать и превзойдет других в разгуле гиперболического патриотизма и в постановлениях о поддержке и защите правительства. На этих мудрых и всемогущих собраниях было nem. can Neminecontradicente (лат.) – без возражений, единогласно.
решено, что Новый Амстердам – самая просвещенная, самая благородная, самая грозная и самая древняя община во всем мире. Увидев, что это постановление принято единогласно и с такой готовностью, на обсуждение сразу же поставили другой вопрос: возможно ли и политично ли будет уничтожить Великобританию? Шестьдесят девять участников собрания очень красноречиво высказывались в утвердительном смысле и только один взял слово, чтобы выразить некоторые сомнения. В наказание за эти граничившие с предательством взгляды толпа его тотчас же схватила, вымазала дегтем и вываляла в перьях, – наказание, равносильное сбрасыванию с Тарпейской скалы; Тарпейская скала – в древнем Риме место казни предателей.
а потому в дальнейшем на неудачливого оратора смотрели как на отщепенца, и его мнение не принималось в расчет. Следовательно, вопрос был единодушно решен в положительном смысле и великому совету было предложено издать соответствующий закон, что и сделали. Благодаря этой мере все жители почувствовали удивительный прилив мужества и стали чрезвычайно вспыльчивыми и храбрыми. В самом деле, после того как первый приступ тревоги до некоторой степени утих, старухи закопали в землю все деньги, на которые им удалось наложить руку, а на остальные их мужья принялись ежедневно пьянствовать, община даже стала настаивать на наступательных действиях. Сочинили песни на нижнеголландском наречии и распевали их на улицах; в этих песнях англичан самым безжалостным образом колотили, не давая им никакой пощады. Всенародно произносили речи, в которых бесспорно доказывалось, что судьба старой Англии зависела от воли новоамстердамцев.
Наконец, чтобы нанести мощный удар по жизненно важным органам Великобритании, назначили большое собрание самых мудрых жителей Нового Амстердама; притащив все британские изделия, какие им только удалось найти, они устроили из них огромный костер. И в патриотическом пыле этого мгновения все присутствующие, у кого были штаны или шляпа английского производства, сняли их и бесстрашно бросили в огонь – к непоправимому ущербу, убытку и разорению английских фабрикантов. …убытку и разорению английских фабрикантов – Ирвинг имеет в виду экономическую борьбу американских колоний в период войны за независимость против Англии – эмбарго, наложенное на английские товары.
В память об этом великом подвиге они установили на месте костра столб с аллегорическим изображением наверху: под видом орла, который выклевывает из земного шара островок со старой Англией, были представлены Новые Нидерланды, уничтожающие Великобританию. Однако то ли по бесталанности скульптора, то ли в результате его неуместной шалости, орел был поразительно похож на гуся, тщетно пытающегося схватить кусок пуддинга.
ГЛАВА V
В которой показано, как великий совет Новых Нидерландов чудесным образом, обогатился болтунами. – А также о большом торжестве экономии.
Моему просвещенному читателю – в особенности, если он хоть сколько-нибудь знаком с образом действия и обычаями самого могущественного и крикливого властелина, державного народа – не потребуется особых чудодейственных способностей, чтобы понять, что, несмотря на весь невообразимый воинственный шум и гам, оглушивший его в последней главе, прославленный город Новый Амстердам, как это ни печально, был подготовлен к обороне ничуть не лучше, чем прежде. Хотя народ, оправившись от первоначального испуга и не видя врагов в непосредственной близости, охваченный той смелостью на словах, которой столь прославилась наша знаменитая чернь, ударился в другую крайность и, предавшись пышному хвастовству и самовосхвалению, убедил себя, что он самый храбрый и самый могущественный народ на земле, однако тайный совет Питера Стайвесанта несколько сомневался в этом. Кроме того, члены совета боялись, как бы наш суровый герой не вернулся и не обнаружил, что, вместо того, чтобы выполнять его непреложные приказы, они тратили время на выслушивание доблестной похвальбы черни, хотя хорошо знали, как глубоко он ее презирал.
Итак, чтобы поскорее наверстать потерянное время, был созван великий диван советников и дюжих бургомистров с целью обсудить тяжелое положение провинции и придумать средства для обеспечения ее безопасности. На этом почтенном собрании были единогласно решены две вещи: во-первых, что город следует привести в такое состояние, чтобы он мог обороняться, и во-вторых, что поскольку опасность неминуема, нельзя терять времени. Покончив с этим, они немедленно принялись говорить длинные речи и поносить друг друга в бесконечных и злобных спорах. В это время в нашем несчастном городе впервые вспыхнула эпидемия болтовни, повсеместно распространенная в нашей стране и неизбежно возникающая там, где собирается несколько умников. Болезнь проявляется в длинных напыщенных речах, причиной которых, как предполагают врачи, бывает испорченный воздух, всегда образующийся в толпе. К тому же случилось так, что как раз тогда был впервые изобретен остроумный способ оценивать достоинства речи по времени; тот считался лучшим оратором, кто по какому-нибудь вопросу говорил дольше всех. Сообщают, что этим прекрасным изобретением мы обязаны тому же самому глубокомысленному голландскому критику, который судил о книгах по их толщине и пожаловал почетную медаль огромному тому всякого вздора, потому что он был «толстый, как сыр».
Поэтому протоколисты того времени, публикуя отчеты о прениях в великом совете, отмечали как будто только время, проведенное каждым членом совета на трибуне. Единственные сведения, обнаруженные мною в отчетах о заседаниях, посвященных тем важным делам, о которых мы говорим, гласили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Среди всей этой неразберихи, которая затуманивала ум и распаляла гнев храброго Питера, из всех людей на свете, вероятно, меньше всего приспособленного к дипломатическим уверткам, он впервые получил частным образом сведения о тайном заговоре, созревшем у английского правительства. К ним добавилось поразившее его, как громом, сообщение, что вражеская эскадра уже отошла от берегов Англии, имея задание покорить провинцию Новые Нидерланды, и что великий совет Амфиктионов обязался послать ей в помощь большую армию, чтобы захватить Новый Амстердам с суши.
Несчастный Питер! Недаром я с печальными предчувствиями приступил к описанию этого злополучного путешествия! Недаром я задрожал, увидев тебя без каких-либо других советников, кроме собственной головы, без других доспехов, кроме честного языка, незапятнанной совести и ржавой сабли! Без другого покровителя, кроме святого Николая, и без другого спутника, кроме страдающего одышкой трубача. Недаром я задрожал, увидев, как ты пустился в путь, чтобы вступить в спор со всеми коварными правителями Новой Англии.
О, как разъярился и разбушевался отважный старый воин, когда увидел, что попал в ловушку, как лев в тенета охотника. То он намеревался обнажить свою верную саблю и мужественно пробиться сквозь все восточные колонии. То он решал броситься на совет Амфиктионов и умертвить всех его членов. Наконец, когда его страшный гнев утих, он прибег к более безопасным, хотя и менее славным, средствам.
Скрыв от членов совета, что ему известны их козни, он тайно отправил верного гонца с посланием своим советникам в Новый Амстердам, извещая их о нависшей угрозе, приказывая немедленно привести город в оборонительную готовность и сообщая, что сам он тем временем постарается обмануть бдительность врагов и прийти к ним на помощь. Сделав это, он почувствовал огромное облегчение, медленно встал, встряхнулся, как носорог, и вышел из своего логова, подобно тому, как великан Отчаяние вышел из замка Сомнение, о чем рассказывается в рыцарском повествовании о «Пути паломника». «Путь паломника» (1678–1688) – английская аллегорическая повесть Джона Беньяна (1628–1688), в которой рассказывается, в частности, о том, как герои книги Христиан и Верный попадают в замок Сомнение, где живет великан Отчаяние, бросающий их в темницу.
Меня очень печалит, что я вынужден покинуть доблестного Питера в столь страшной опасности; нам надлежит, однако, поспешить назад и взглянуть, что делается в Новом Амстердаме, ибо я очень боюсь, как бы город не оказался уже в смятении. Такова всегда была участь Питера Стайвесанта: отдаваясь всей душой одному делу, он слишком склонен был забывать об остальных. Пока он, как государь былых времен, отсутствовал, лично занимаясь такими вопросами, какие в наши дни доверяют генералам и послам, в его маленькой родной стране обязательно начинались волнения. Все это объяснялось необычайной силой ума, которая побуждала его никому не доверять, кроме самого себя, и которая доставила ему славное прозвище Питера Твердоголового.
ГЛАВА IV
О том, как известия о грозящем нападении повергли жителей Нового Амстердама в великий ужас и как они очень сильно укрепили город – постановлениями.
Для философа нет поистине более интересного зрелища, чем созерцание общины, в которой каждый человек имеет голос в государственных делах, мнит себя Атлантом, поддерживающим страну, и считает своим долгом прилагать всяческие усилия ради блага отчизны. Итак, говорю я, для философа нет ничего интереснее, чем наблюдать за такой общиной, охваченной военной суматохой. Сколько громкой болтовни, сколько патриотических криков, сколько беготни туда и сюда – все спешат, все по горло заняты, все путаются под ногами и все мешают своим трудолюбивым соседям, страшно занятым тем, что ничего не делают! Это все равно, что быть очевидцем большого пожара, когда каждый геройски трудится: одни тащат пустые пожарные рукава, другие торопливо бегут с полными ведрами и проливают воду в башмаки своих соседей, третьи всю ночь звонят в церковные колокола, чтобы потушить пожар. Пожарники, подобно отважным рыцарям, штурмующим пролом в крепостной стене, лазают вверх и вниз по приставным лестницам и руководят наступлением, крича в жестяные трубы. Здесь суетливый малый, обуреваемый усердием, спасает собственность несчастного погорельца: схватив некий предмет комнатной утвари, он важно несет его с таким гордым видом, словно ему удалось спасти горшок с золотыми монетами; другой выбрасывает из окна зеркала и фарфоровую посуду, чтобы уберечь их от огня, а тот, кто ничего другого делать не может, но желает помочь в великой беде, бегает взад и вперед по улице, разинув рот и беспрерывно крича: «Пожар! пожар! пожар!»
«Когда до Коринфа дошло известие, – говорит серьезный, глубокомысленный Лукиан Лукиан (ок. 120-после 180) – древнегреческий писатель-сатирик. В 338 г. до н. э. царь Македонии Филипп II (382–336 до н. э.), отец Александра Македонского, разбил при Херонее союзное греческое войско и на Панэллинском конгрессе (337 до н. э.), созванном в Коринфе, установил гегемонию Македонии над Грецией. Случай, о котором рассказывает Ирвинг, описан в трактате Лукиана «Как следует писать историю» (3), где подвергается критике современная Лукиану историография.
(хотя должен сознаться, его рассказ не отличается оригинальностью), – что Филипп собирается на них напасть, жители впали в большую тревогу. Одни побежали чистить свое оружие, другие катили камни, чтобы надстроить стены – короче говоря, все были заняты и все мешали друг другу. Один только Диоген не находил для себя дела; решив не оставаться праздным, когда на карту было поставлено благополучие его страны, он подоткнул полы туники и изо всех сил принялся катать свою бочку взад и вперед по гимнасию». Подобным же образом все преисполненные патриотизма жители Нового Амстердама, получив послание Питера Стайвесанта, ревностно занялись тем, что создавали во всем беспорядок и участвовали во всеобщей суматохе. «Все мужчины, – говорится в стайвесантской рукописи, – схватились за оружие!», под чем следует понимать, что ни один из наших честных голландских граждан не решался пойти в церковь или на рынок без какого-нибудь старомодного подобия сабли, болтавшегося у него сбоку, и без длинного голландского охотничьего ружья за плечом, не выходил ночью из дому без фонаря и не поворачивал за угол, прежде не осмотревшись внимательно вокруг из опасения невзначай наткнуться на британскую армию. Нам также доподлинно известно, что Стоффель Бринкерхоф, которого старухи считали почти таким же храбрецом, как и самого губернатора, установил у своего дома два фунтовых фальконета, один у парадной двери, а другой у черного хода.
Но самым сильным средством из всех, к каким прибегли в этом ужасном случае (оно и впоследствии оказывалось изумительно действенным), были народные собрания. Питер Стайвесант, как я уже рассказывал, чрезвычайно недолюбливал эти шумные сборища, но, поскольку время было необычайно тревожное, а старый губернатор отсутствовал и не мог запретить их, они возродились с необычайной стремительностью. Туда являлись ораторы и политики и как бы соревновались между собой, кто громче всех будет кричать и превзойдет других в разгуле гиперболического патриотизма и в постановлениях о поддержке и защите правительства. На этих мудрых и всемогущих собраниях было nem. can Neminecontradicente (лат.) – без возражений, единогласно.
решено, что Новый Амстердам – самая просвещенная, самая благородная, самая грозная и самая древняя община во всем мире. Увидев, что это постановление принято единогласно и с такой готовностью, на обсуждение сразу же поставили другой вопрос: возможно ли и политично ли будет уничтожить Великобританию? Шестьдесят девять участников собрания очень красноречиво высказывались в утвердительном смысле и только один взял слово, чтобы выразить некоторые сомнения. В наказание за эти граничившие с предательством взгляды толпа его тотчас же схватила, вымазала дегтем и вываляла в перьях, – наказание, равносильное сбрасыванию с Тарпейской скалы; Тарпейская скала – в древнем Риме место казни предателей.
а потому в дальнейшем на неудачливого оратора смотрели как на отщепенца, и его мнение не принималось в расчет. Следовательно, вопрос был единодушно решен в положительном смысле и великому совету было предложено издать соответствующий закон, что и сделали. Благодаря этой мере все жители почувствовали удивительный прилив мужества и стали чрезвычайно вспыльчивыми и храбрыми. В самом деле, после того как первый приступ тревоги до некоторой степени утих, старухи закопали в землю все деньги, на которые им удалось наложить руку, а на остальные их мужья принялись ежедневно пьянствовать, община даже стала настаивать на наступательных действиях. Сочинили песни на нижнеголландском наречии и распевали их на улицах; в этих песнях англичан самым безжалостным образом колотили, не давая им никакой пощады. Всенародно произносили речи, в которых бесспорно доказывалось, что судьба старой Англии зависела от воли новоамстердамцев.
Наконец, чтобы нанести мощный удар по жизненно важным органам Великобритании, назначили большое собрание самых мудрых жителей Нового Амстердама; притащив все британские изделия, какие им только удалось найти, они устроили из них огромный костер. И в патриотическом пыле этого мгновения все присутствующие, у кого были штаны или шляпа английского производства, сняли их и бесстрашно бросили в огонь – к непоправимому ущербу, убытку и разорению английских фабрикантов. …убытку и разорению английских фабрикантов – Ирвинг имеет в виду экономическую борьбу американских колоний в период войны за независимость против Англии – эмбарго, наложенное на английские товары.
В память об этом великом подвиге они установили на месте костра столб с аллегорическим изображением наверху: под видом орла, который выклевывает из земного шара островок со старой Англией, были представлены Новые Нидерланды, уничтожающие Великобританию. Однако то ли по бесталанности скульптора, то ли в результате его неуместной шалости, орел был поразительно похож на гуся, тщетно пытающегося схватить кусок пуддинга.
ГЛАВА V
В которой показано, как великий совет Новых Нидерландов чудесным образом, обогатился болтунами. – А также о большом торжестве экономии.
Моему просвещенному читателю – в особенности, если он хоть сколько-нибудь знаком с образом действия и обычаями самого могущественного и крикливого властелина, державного народа – не потребуется особых чудодейственных способностей, чтобы понять, что, несмотря на весь невообразимый воинственный шум и гам, оглушивший его в последней главе, прославленный город Новый Амстердам, как это ни печально, был подготовлен к обороне ничуть не лучше, чем прежде. Хотя народ, оправившись от первоначального испуга и не видя врагов в непосредственной близости, охваченный той смелостью на словах, которой столь прославилась наша знаменитая чернь, ударился в другую крайность и, предавшись пышному хвастовству и самовосхвалению, убедил себя, что он самый храбрый и самый могущественный народ на земле, однако тайный совет Питера Стайвесанта несколько сомневался в этом. Кроме того, члены совета боялись, как бы наш суровый герой не вернулся и не обнаружил, что, вместо того, чтобы выполнять его непреложные приказы, они тратили время на выслушивание доблестной похвальбы черни, хотя хорошо знали, как глубоко он ее презирал.
Итак, чтобы поскорее наверстать потерянное время, был созван великий диван советников и дюжих бургомистров с целью обсудить тяжелое положение провинции и придумать средства для обеспечения ее безопасности. На этом почтенном собрании были единогласно решены две вещи: во-первых, что город следует привести в такое состояние, чтобы он мог обороняться, и во-вторых, что поскольку опасность неминуема, нельзя терять времени. Покончив с этим, они немедленно принялись говорить длинные речи и поносить друг друга в бесконечных и злобных спорах. В это время в нашем несчастном городе впервые вспыхнула эпидемия болтовни, повсеместно распространенная в нашей стране и неизбежно возникающая там, где собирается несколько умников. Болезнь проявляется в длинных напыщенных речах, причиной которых, как предполагают врачи, бывает испорченный воздух, всегда образующийся в толпе. К тому же случилось так, что как раз тогда был впервые изобретен остроумный способ оценивать достоинства речи по времени; тот считался лучшим оратором, кто по какому-нибудь вопросу говорил дольше всех. Сообщают, что этим прекрасным изобретением мы обязаны тому же самому глубокомысленному голландскому критику, который судил о книгах по их толщине и пожаловал почетную медаль огромному тому всякого вздора, потому что он был «толстый, как сыр».
Поэтому протоколисты того времени, публикуя отчеты о прениях в великом совете, отмечали как будто только время, проведенное каждым членом совета на трибуне. Единственные сведения, обнаруженные мною в отчетах о заседаниях, посвященных тем важным делам, о которых мы говорим, гласили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65