А ещё солдат, патрулирующих улицы вокруг института и дорожки на самой территории, — зрелище необычное, но ставшее, без сомнения, следствием недавнего теракта.Джон показал своё удостоверение личности охраннику в будке. За спиной охранника стоял часовой с автоматом «ФАМАС» калибра 5,6 мм на изготовку.— Это там была лаборатория доктора Шамбора? — поинтересовался Джон у охранника по-французски, пряча удостоверение в карман и кивая в сторону поднимающегося над крышами бледного столба дыма.— Oui. Там почти ничего не осталось — только стены да печали. — Охранник театрально понурился.Джон только рад был возможности пройтись — привести в порядок мысли, но воспоминания о Марти не давали сосредоточиться, и, словно в ответ, дневной свет померк. Он поднял взгляд — на солнце наползла туча, стирая краски.Он остановился, пропуская въезжающую на территорию машину, и двинулся по дорожке в сторону дымного столба — первого увиденного им материального следа катастрофы. Вскоре он увидел и второй — присыпавшую листья и асфальт сажу и сизый пепел. Ноздри тревожил запах гари. На лужайках валялись неубранные тельца пичуг — воробьёв, соек, пустельг, — сметённых с небес взрывной волной или погибших от жара.Чем дальше заходил Джон, тем толще становился полог праха, накрывавший саваном здания, деревья, траву и указатели… все вокруг. Ничто не осталось неоскверненным. И наконец, завернув за угол, Джон увидел сами руины — груды почерневших от сажи кирпичей и обломков. Три из четырех стен остались стоять, хотя и покосились, и теперь зловеще чернели на фоне серого неба. Агент невольно сунул руки в карманы, хотя было не холодно.Приостановившись, он оглядел место взрыва. Лабораторный корпус был велик — с ангар размером. В кольце оцепления мрачные пожарники и спасатели вели раскопки. Служебные собаки вынюхивали выживших. У поребрика стояли два остова автомашин; указатель рядом сплавило в стальную фигу. Рядом ждала машина «Скорой помощи» — скорее на случай, если один из спасателей поранится сам, чем если найдётся кто-то живой под руинами. Джон с тяжёлым сердцем наблюдал за этой картиной.Опасливый солдатик, не подходя близко, потребовал предъявить документы.— Доктора Шамбора пока не нашли? — поинтересовался Джон, демонстрируя свою карточку.— Не могу говорить, сударь.Агент кивнул. Что же, у него есть и другие источники сведений. Теперь, увидев руины, он окончательно убедился, что здесь ничего не узнает. Только по счастливой случайности кто-то вообще уцелел при взрыве. Например, Марти. Он подумал о том, какие чудовища могли сотворить такое. И гнев вновь вспыхнул в его груди.Вернувшись на улицу Доктора Ру, он перешёл её и направился к воротам «старой площадки». Там ему пришлось показать документы в третий раз — очередному институтскому охраннику и вооружённому часовому за его спиной. Убедившись, что Джон тот, за кого себя выдаёт, охранник объяснил, как пройти в лабораторию его коллеги и старого друга Майка Кирнса.Проходя мимо старинного здания, где жил, работал, а теперь и покоился Луи Пастер, Джон поймал себя на мысли, что, невзирая на обстоятельства, ему приятно вернуться вновь в эту колыбель академической науки. В конце концов, именно здесь Пастер ещё в девятнадцатом столетии провёл свои блистательные эксперименты по определению природы брожения, приведшие его не только к первым бактериологическим опытам, но и к открытию стерилизации, переменившему взгляд мира на микроорганизмы и спасшему бессчётные миллионы жизней.Шедшие по стопам Пастера исследователи совершали открытие за открытием, избавляя планету от таких напастей, как дифтерия, чума, полиомиелит, столбняк, туберкулёз и даже жёлтая лихорадка. Неудивительно, что из стен Пастеровского института вышло больше нобелевских лауреатов, чем из большинства стран мира. В сотне лабораторий и исследовательских комплексов трудились пять сотен постоянных сотрудников и ещё около шестисот приехавших со всех концов света, работающих временно над конкретными проектами. К последним относился и доктор Майк Кирнс.Кабинет Майка располагался в корпусе имени Жака Моно Моно, Жак (1910 — 1976) — французский биохимик и микробиолог, один из авторов концепции оперона, нобелевский лауреат (1965).

, где помещалось отделение молекулярной биологии. Дверь была открыта, и Джон с порога увидел заваленный листами вычислений стол, за которым сидел его рослый, плотно сложенный товарищ.— Джон! — вскрикнул Майк, завидев гостя. — Господи, надо же! Что ты тут делаешь?!Он вскочил так резко, что полы белого халата затрепыхались у него за спиной, и, двигаясь с ловкостью бывшего игрока «Айова Хокай», поспешно обогнул стол, чтобы энергично потрясти протянутую ладонь Джона.— Черт, Джон, сколько лет, сколько зим!— Пять лет, — напомнил ему Джон с улыбкой. — Как продвигается работа?— Продвигается хорошо, да больно её много, — рассмеялся Кирнс. — Как всегда. А тебя каким ветром занесло в Париж? Охотишься за вирусами для ВМИИЗ?Джон помотал головой, воспользовавшись поводом перевести разговор в нужное русло.— Нет. Я из-за моего друга, Марти Зеллербаха. Он пострадал при взрыве.— Это тот Зеллербах, что, как говорят, работал с Шамбором? Никогда не встречался… Сочувствую, Джон. Как он?— В коме.— Черт. Прогноз?— Одни надежды. У него серьёзная черепно-мозговая травма, и в сознание он не приходил. Хотя есть признаки того, что он выйдет из комы. — Джон снова мрачно помотал головой. — О Шамборе никаких новостей? Тело не нашли?— Все ещё ищут. После взрыва там одни обломки. Чтобы все разобрать, уйдёт не один день. Нашли… части тел, теперь пытаются опознать. Невесело все это.— А ты не знал, что Марти работает с Шамбором?— Вообще-то нет. Только из газет и выяснил. — Кирнс вернулся на своё место за столом, а Джону указал на ветхое кресло, заваленное какими-то бумагами. — Папки можешь свалить на пол.Джон кивнул и последовал совету.— Я сказал, что не встречался с Зеллербахом, да? Верней сказать, я даже не слышал, что он здесь. Официально его не зачисляли в штат, и я не видел его имени в списках гостей или специалистов, прибывших по обмену. Вероятно, он прибыл по личной договорённости с Шамбором. — Кирнс примолк. — Не стоит, наверное, тебе об этом говорить, но я беспокоился за Эмиля. В последний год он начал как-то странно себя вести.— Странно? — вскинулся Джон. — В каком смысле?— Ну… — Кирнс задумался, потом заговорщицки склонился вперёд, опершись о груду бумаг и сплетя пальцы домиком. — Он был таким жизнерадостным, понимаешь? Общительным, открытым — свой парень, при всем его возрасте и опыте. Работал упорно, но никогда не относился к своим исследованиям слишком уж серьёзно. И он был очень здравомыслящим. Не без собственных вывертов, как все мы, но, по сравнению с последним годом, ничего особенного. И к жизни он относился разумно — без самолюбования. Помню, мы как-то собрались компанией, выпивали, и он заметил: «Вселенная прекрасно обойдётся и без нас. Всегда найдётся кто-нибудь на наше место».— Рисовка, конечно, но во многом — правда. А потом с ним что-то случилось?— Да. Он словно вовсе пропал. Его не было ни в коридорах, ни на собраниях, ни в кафе, ни на «мозговых штурмах», ни на вечеринках… И это произошло враз. — Кирнс демонстративно прищёлкнул пальцами. — Как отрезало. Его — от нас. Будто ножом. Для большинства из нас Шамбор сгинул.— И это случилось год назад? Когда он перестал вводить результаты своих опытов в центральный компьютер?— А об этом я не слышал! — непритворно изумился Кирнс. — Черт, получается, мы даже представления не имеем, чего он добился за последние двенадцать месяцев?— Именно так. Ты знаешь, над чем он работал?— Конечно. Все знают. Над молекулярным компьютером. Слышал, он добился больших успехов. Может, даже создаст его первым — лет через десять. Это не тайна, но…— Но?Кирнс откинулся на спинку кресла.— К чему тогда эти секреты? Вот что в нем переменилось напрочь. Он стал скрытным, отчуждённым, рассеянным, избегал коллег. На работу — домой — на работу, как маятник. Иногда он днями не вылезал из лаборатории, даже, я слышал, кровать с матрасом себе там поставил. Но мы это списывали на то, что Шамбор наткнулся на золотую жилу.Джону не хотелось демонстрировать излишний интерес к Шамбору, его записям или ДНК-компьютеру. В конце концов, для Кирнса или любого другого он в Париже из-за Марти, и только.— Не он первый так заработался. Учёному, который на это не способен, нечего делать в науке, — заметил он и после недолгой паузы поинтересовался как бы случайно: — А ты что думаешь по этому поводу?Майк фыркнул.— Если пофантазировать? Украденные открытия… шпионы… может быть, промышленный шпионаж. Игры плаща и кинжала.— Тебя что-то наводит на такие мысли?— Ну, всегда можно вспомнить о Нобелевской. Тот, кто первым создаст молекулярный компьютер, проходит без очереди. А это не только деньги, это ещё и престиж — Осса и Пелион престижа. От нобелевки ещё никто в Пастеровском не отказывался. Во всем мире не откажется. В таких условиях любой может занервничать. Попытаться защитить свои работы, пока те не будут готовы к публикации.— Мысль интересная.«Но кража — одно, — подумал Джон, — а взрыв, равнозначный массовому убийству, — совсем другое».— Но тебе ведь не с потолка пришла эта идея. Что-то навело тебя на мысль, будто Шамбор хочет защитить свои результаты… может быть, что-то необычное, подозрительное даже?— Ну, раз пошёл такой разговор… мне не понравились люди, с которыми я пару раз видел Шамбора. Не в институте. И машина, которая его забирала иногда вечером.Джон постарался скрыть охвативший его интерес.— А что за люди?— Обычные на вид… хорошо одетые французы. Я бы сказал — военные, но только по выправке. Хотя, если Шамбор продвинулся в создании молекулярного компьютера, это имеет смысл. Военные непременно захотели бы ознакомиться с его результатами. Если он им позволит.— Естественно. А машина? Не помнишь хоть, какой модели, какой фирмы?— "Ситроен", из последних, но модели не назову. Здоровый такой микроавтобус. Чёрный. Я с Шамбором сталкивался, если работал допоздна. Иногда его подбирала машина. Подъезжала, открывалась задняя дверь, Шамбор залезал, согнувшись пополам, — он был очень высокий, помнишь? — и уезжала. Я почему удивился — у Шамбора ведь был свой маленький «рено»… и я его видел на стоянке после того, как «ситроен» отъезжал.— А что за люди его забирали — не видел?— Нет. Да я и не смотрел — мне тогда было лишь бы до дому добраться.— И «ситроен» привозил его обратно?— Не знаю.— Спасибо, Майк, — медленно проговорил Джон, обдумывая слова Кирнса. — Не стану тебя больше отвлекать, у тебя, я смотрю, дел полно. Понимаешь, я пытаюсь выяснить, чем Марти занимался в Париже, чтобы понять, в каком он был состоянии перед взрывом, а тут нас что-то занесло с Шамбором… У Марти синдром Аспергера; обычно он компенсирован, но я с ним давно не виделся и хотел убедиться. Ты не знаешь, у Шамбора была семья? Может, они расскажут мне что-нибудь о Марти.— Эмиль вдовец. Его жена умерла лет семь назад. Я тогда здесь не работал, но мне говорили, на него это тяжело повлияло. Он тогда тоже с головой ушёл в работу и чуждался коллег. Ещё у него есть дочь, но она уже взрослая.— Адреса у тебя нет?Адрес отыскался в компьютере Кирнса.— Её зовут Тереза Шамбор, — подсказал коллега, покосившись на Джона. — Она довольно известная актриса, больше театральная, но снялась и в паре французских фильмов. Как я слышал — красавица.— Спасибо, Майк. Я тебе перезвоню, когда узнаю, что с Марти.— Давай. И тогда выпьем вместе, пока ты не умотал домой.— Спасибо. Хорошая идея.— Удачи. Тебе и Марти.Выйдя на улицу, Джон остановился на секунду, глядя на поднимающийся к облакам жидкий столб дыма, потом покачал головой и двинулся прочь. Вспомнив по дороге о Марти, он позвонил с мобильника в госпиталь Помпиду. Старшая медсестра отделения интенсивной терапии сообщила ему, что состояние Марти оставалось стабильным, с небольшими признаками улучшения. Это было немного, но Джон надеялся все же, что его старый друг вытянет.— А как вы себя чувствуете? — поинтересовалась медсестра.— Я? — Джон не сразу вспомнил, что, падая, ударился головой. Это казалось такой давней и незначительной мелочью в сравнении с разрушениями в Пастеровском институте. — Прекрасно, спасибо.Выключив телефон, он двинулся по улице Доктора Ру, обдумывая услышанное от Майка Кирнса.В последний год Эмиль Шамбор куда-то торопился, хранил какую-то тайну. И его видели с хорошо одетыми типами, похожими на военных в штатском.Джон как раз пытался сообразить, что это все значит, когда почувствовал за собой слежку.Зовите это как хотите — тренировка, опыт, шестое чувство, подсознательная оценка ситуации, паранойя или шуточки парапсихологии… Но эти иголочки, стягивающие кожу на затылке, невозможно ни с чем перепутать. Чей-то недобрый взгляд буравил спину агента с той минуты, как Джон Смит вышел из ворот Пастеровского института. Глава 6 Капитану Дариусу Боннару казалось, что он почти ощущает запах верблюжьего пота, гниющих на солнце фиников, кускуса с козлиным жиром и даже стоячей воды из чудесно подвернувшегося на пути колодца. Сейчас он был одет не в форму, а в лёгкий цивильный костюм, но даже в нем капитану было слишком жарко. Под голубой рубашкой струился пот.Боннар оглянулся. Он словно находился в одном из бессчётных бедуинских шатров, где ему приходилось корячиться на четвереньках, от Сахары до последних, забытых богом и людьми форпостов бывшей империи, где доводилось служить капитану. Марокканские ковры закрывали окна, в два слоя лежали на полу, по стенам были развешаны алжирские, марокканские, берберские драпировки и оружие. Немногочисленные сиденья из дерева и кожи были жёстки и низки.Капитан со вздохом опустился на скамеечку высотой от силы пару дюймов, благодаря судьбу хотя бы за то, что его не заставляют сидеть по-турецки. Накатило воспоминание о несбывшемся, и показалось, что вот сейчас из-под полога шатра дунет жаркий ветер, хлестнёт по лодыжкам раскалённым песком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9