Джеймс призраком вырос у него за спиной и одним ударом сломал шею, после чего аккуратно опустил обмякшее тело на влажную, податливую как губка, землю.
Так, осталось двое, подумал он с отрешенностью врача, огибая дом. С первым он справился легко. Со вторым придется повозиться подольше.
Ага, вот и он, заметил Джеймс — к дому приближается. Ничего, сколь бы он ни был опытен и хорош в своем деле, до Энни ему не добраться. Чтобы попасть в дом, противнику придется выйти на открытое место, и тогда Джеймс легко уложит его с одного выстрела.
Конечно, вражеская команда могла прихватить с собой и взрывные устройства. Правда, в таком случае, им придется поспешно уносить отсюда ноги, и Джеймс не сомневался, что успеет сначала перестрелять их как кроликов, а потом и обезвредить заложенную бомбу.
Хорошо еще, что его коллеги и соотечественники, как настоящие профессионалы, никогда не принимали участия в самоубийственных операциях. Не то, что камикадзе. Остаться в живых всегда было важнее, нежели успешно выполнить операцию. Жаль даже, что этой троице не удастся ни то, ни другое.
Правда, не все для него складывалось гладко. Джеймс до сих пор не определил, где прятался третий противник.
Второй же тем временем совершил роковую ошибку, приостановив продвижение к хибаре. Джеймс обрушился на него, когда тот, сидя в кустах, перезаряжал пистолет пулями со смещенным центром тяжести. Если бы не это, Джеймс, возможно, и пощадил бы парня, однако эти пули, предназначенные для того, чтобы калечить и доставлять жертве невыносимые муки, решили судьбу агента. Тот, должно быть, в последний миг, почувствовал опасность. Он успел даже поднять голову и посмотреть смерти в глаза. Хотя Джеймс никогда раньше не видел этого человека, он знал его как самого себя. И убил выстрелом в упор.
Так, остался только один. Джеймс отбросил прочь окурок. Принюхавшись, он уловил сладковатый запах свежей крови, перемешанный с запахом смерти. И — с ещё одним запахом, до боли знакомым…
— Не может быть! — прошептал он.
— Может, Джеймс! — послышался за его спиной голос.
Он повернулся, нарочито медленно, и посмотрел на третьего и последнего из подосланных к нему палачей. Мэри Маргарет Хэноувер. Женщина с лицом ангела и с душой… Нет, черт побери, души у этого создания не было никогда.
— А ты ничуть не изменился, Джеймс, — холодно заметила она, осторожно огибая его и на дюйм не отводя ствола пистолета, нацеленного ему в пах. — Все та же дьявольская сноровка. Впрочем, я ничего иного и не ожидала. Я пыталась предупредить этих двоих, но они мне не поверили. Они считали, что ты такой же человек из плоти и крови, как они сами. Вот и просчитались.
— Ты собираешься убить меня, Мэри Маргарет? — спросил он, словно невзначай.
— Конечно. Пусть потом и пожалею, но выстрелю без колебаний. Я ведь просто выполняю приказ. Хотя лично против тебя, Джеймс, я ничего не имею. Да, мне было хорошо с тобой, но работа есть работа. Поверь — удовольствия мне твоя смерть не доставит.
— А жаль, — пробормотал он. — Обычно, убивая, ты испытываешь оргазм.
На мгновение улыбка стерлась с её ангельского лица.
— Ты за меня не беспокойся, Джеймс. Я наверстаю упущенное. Покончив с тобой, займусь девчушкой, которая сейчас плещется в душе. Вот с ней я уже повожусь в свое удовольствие.
— А ты знаешь, кто она такая?
— Если думаешь, что я пожалею её из-за Уина, то ты ошибаешься. Я не более сентиментальна, чем ты сам, Джеймс. И я просто выполняю приказ. Правда, в отличие от тебя, ещё получаю от этого удовольствие. Это ты у нас только делаешь это из одной любви к искусству.
— Неужели тебя никогда совесть не мучает, Мэри Маргарет? — спросил он.
От улыбки ангелочка кровь стыла в жилах.
— О нет, дорогой. Ты, конечно, дьявольски изобретателен в постели, ты блестящий стратег, но ты всегда был излишне совестлив. Работать вместе с тобой было бы трудно. Хорошо, что никто из нас никто не знал, чем занимаются другие. И все же, Джеймс, — закончила она, мило улыбнувшись, — я рада, что мы были знакомы. Кстати, твоя смерть поможет решить сразу несколько проблем.
— Я счастлив это слышать, Мэри Маргарет. Ответь мне только на последний вопрос: это ты убила Билли Арнетта?
— Этого хорошенького теленка? Он был не такой, как мы, Джеймс. И не стоило даже пытаться делать из него агента нашего уровня. Стрелял он, правда, даже лучше тебя, но в остальном так и остался теленком. И дурачком — готов был отдать жизнь за Родину!
— Ты его убила?
— Ну да. Он ведь, кажется, был твоим протеже, не так ли? Ты даже деньги его вдове посылал. А зря — без него ей куда лучше. Я ведь с ним тоже спала, но удовольствия не испытывала. Он так и не научился продлевать процесс. В отличие от тебя.
— Так ты его убила?
— Ну конечно я! — раздраженно ответила она. — Хотя и не понимаю, какая тебе разница?
В следующий миг ангельские синие глаза расширились ещё больше, и тут же в середине её чистого лба расцвело круглое отверстие. Мэри Маргарет рухнула как подкошенная.
Джеймс опустил пистолет и покачал головой.
— Огромная, — прошептал он и, переступив через труп, направился к дому.
«Вид у тебя несколько потрепанный», — с негодованием вспоминала
Энни слова Джеймса, во второй уже раз намыливая волосы. Почему-то эти слова задели её за живое. Джеймс Маккинли тут совершенно ни при чем, уверяла себя она, смывая пену с лица еле теплой водой. Но какой женщине приятно, если хоть кто-то считает, что она плохо выглядит? Уин обучил её многим заповедям, и одна из них заключалась в том, чтобы всегда смотреть на мир ухоженной и владеющей собой.
Забавно, но сейчас уход за собой отошел для Энни на задний план. После гибели Уина она начала постепенно отказываться от ладных, сшитых на заказ костюмов, которыми были забиты её шкафы. Стала все реже наведываться к маникюрше, с которой прежде встречалась раз в неделю. Перестала обращать внимание на прическу, а уж туфли на высоком каблуке обула вообще впервые за последние месяцы.
Причем худшего времени для этого вида обуви она выбрать не могла и нарочно. Энни даже всерьез подумывала о том, не выкинуть ли их в помойку.
Выйдя из душа, она услышала странный звук. Вроде приглушенного взрыва. По какой-то неведомой причине ей показалось, что несколько минут назад, стоя под душем, она уже его слышала. Энни приостановилась, прислушиваясь, но звук больше не повторялся. Кругом было тихо.
Она быстро оделась, даже не удосужившись вытереться насухо. «Вид у тебя несколько потрепанный». Она специально не стала смотреться в зеркало. Не хочет она прихорашиваться для Джеймса Маккинли, не стоит он этого. И не станет облачаться в одежду, которую подбирал ещё её отец.
И тут же она ощутила острый укол совести. Отец безумно любил её, всегда подбирал для неё самое лучшее. Он обладал утонченным вкусом и слыл тонким знатоком и ценителем искусств. И он лучше знал, как ей одеваться и какой стиль предпочесть. Он же выбирал для неё марки вин, которые ей следует пить, и марки машин, в которых ей предпочтительно ездить. Не важно, что сама Энни всегда мечтала и кичливом классическом «корвете». Ездила она на «мерседесе» последней модели. На блестящем и элегантном автомобиле, который идеально соответствовал её личности.
Энни натянула измятые белые брюки и облачилась в кричащую кроваво-красную шелковую рубашку. Никогда прежде она не надевала эту рубашку — уж слишком она была яркая, слишком бросающаяся в глаза. И все же она купила её, потом запихала в самый дальний угол стенного шкафа и напрочь про неё забыла. С собой же она прихватила её в самую последнюю минуту, но зато сейчас была очень собой довольна. Никто не выглядит «потрепанной» в ярко-красной рубашке.
В первое мгновение, выйдя из ванной, она его не заметила. Маккинли сидел за столом, попивая кофе. Выглядел он расслабленным и безмятежным. Настолько безмятежным, что Энни даже ему позавидовала. Хотя в глубине души не знала, можно ли доверять этому внешнему спокойствию.
— Я и не заметила, как вы вернулись, — сказала она, разглаживая рукой мокрые волосы.
— Мне понадобилось меньше времени, чем я ожидал.
— На что?
— На то, чтобы принять решение. — Он глотнул кофе. — Что ж, поднимайся наверх и собирай свой чемодан.
— Я куда-то еду?
— Мы оба едем. Я решил, что все-таки должен тебе помочь. Если, конечно, ты не передумала.
— Нет, не передумала, — покачала головой Энни. — А куда мы едем, Джеймс?
— Узнаешь все в свое время, Энни. Положись на меня. Тебе придется мне довериться.
Чуть поколебавшись, она кивнула.
— Хорошо, я согласна.
— Так вот просто?
— А что, вы никому не доверяете?
— Ни единой душе.
Энни сокрушенно покачала головой.
— Да, Джеймс, вашей жизни не позавидуешь. Вы, должно быть, совершенно одиноки.
Он невесело усмехнулся.
— Это ещё мягко сказано, Энни.
Он сидел, прислушиваясь к её шагам наверху. Слышно было, как она в сердцах швыряет вещи. Джеймс криво усмехнулся. Будь Уин жив, она ни за что не решилась бы выказывать свое раздражение. Уин четко внушил дочери: хорошие манеры значат в жизни чрезвычайно много, а имидж — вообще все. В любом, даже самом тяжелом случае, нужно уметь держать себя в руках, проявлять железную выдержку. А также — контролировать положение.
И Уин первым подавал в этом пример. Он контролировал всех и вся, причем вплоть до последнего дня своей жизни. И Джеймс за последние несколько месяцев смирился с этой мыслью, хотя при жизни Уина всячески старался не думать на эту тему.
Он оставил свой клеймо буквально на всем, и лишь теперь, по прошествии стольких месяцев после его смерти, люди начали потихоньку выползать из его тени. Мартин Полсен, послушный протеже Уина, которого сам Уин лично выбрал в мужья своей дочери — умная, честная, преданная душа. Кэрью — насмешка над руководителем, которому удалось все-таки выскользнуть из-под опеки Уина. Энни, которая выражала протест, облачаясь в одежду ярких, даже кричащих цветов, да и вела себя неподобающим образом.
И наконец — сам Джеймс Маккинли. Он ведь тоже выбирался из тени, пусть даже и вопреки собственной воле. Выбирался на открытый простор, тут же превращаясь в живую мишень для охотников, которых за ним кто-нибудь. Возможно, даже Кэрью, незамедлительно вышлет.
А в тот, что их вышлют, сомнений не было. В следующий раз можно ожидать даже полномасштабной высадки десанта морской пехоты. Для этого достаточно только изобрести подходящий предлог.
Впрочем. следующего раза он им не предоставит. Хватит, он и без того уже достаточно дожидался, пока за ним придут. Агентам его уровня уйти на покой не дозволялось, они слишком много знали. Но он устал ждать. Устал от их бесплодных усилий. От незнания того, кто и за что именно ему противостоит. Нет, он перенесет военные действия на их территорию.
Но сначала он должен принять ещё одно решение. Если в голове его осталась хоть капля здравого смысла, то он должен завершить начатое дело. Он должен подняться по лестнице и убить дочь Уинстона Сазерленда.
Еще, затаскивая в кусты тело Мэри Маргарет, он понял, что другого выхода нет. То есть, он мог, конечно, увезти Энни с острова так, чтобы она не заметила следов бойни, но рано или поздно война их настигнет. И тогда её присутствие рядом только усложнит ситуацию.
Пользы ему Энни сослужить никак не могла, а Джеймс прошел суровую выучку. Она была препятствием на его пути, и ему ничего иного не оставалось, как устранить его.
Об альтернативном варианте нельзя было и помышлять. Только чувство сентиментальности могло помешать ему избавиться от Энни. Эмоции. Старые воспоминания, мимолетная слабость, которую он питал когда-то к Энни, ещё совсем тогда юной девочке. Незабываемый вечер, когда они волею судьбы остались наедине во время празднования дня Благодарения, и Джеймс в первый и последний раз позволил себе сбросить защитную маску. Похоже, Энни давно про это забыла, но, кто знает, вдруг эти воспоминания когда-нибудь всплывут в её мозгу. Он не имел права допустить этого.
Энни была уже приговорена. Во-первых, она была дочерью Уина, а во-вторых, проявляла слишком много любопытства. Конечно, он будет с ней нежен. Она умрет быстро и без боли. Раз уж Энни Сазерленд суждено быть убитой, то лучше пусть она падет от его руки.
Возможные муки совести не беспокоили Джеймса. Ему уже случалось убивать, и не раз. Он был настоящий мастер своего дела, сеял смерть споро и безболезненно, без сожаления лишая жизни тех, кто этого заслуживал.
Если же угрызения совести и посещали его, то Джеймс относился к этому философски, воспринимая их как неизбежную расплату за зло и грехи.
Католическая вина. Как и любой католик, он терзался чувством вины. Порой он поддразнивал себя, размышляя над тем, что вера, которую он впитал с молоком матери, разъедала его сердце и душу, вгрызаясь в кости, словно раковая опухоль.
И это было частью наказания искупления.
Он бесшумно поднялся по ступенькам. В жилах ещё бушевал адреналин, неизбежное последствие кровавой бойни. Но пульс бился ровно, а руки не дрожали. Людей он умерщвлял легко. Артистично, как выражалась Мэри Маргарет. Он сомневался, правда, что Энни назвала бы её труп шедевром.
Когда Джеймс поднялся на верхнюю ступеньку, Энни, стоя к нему спиной, гневно бросала в чемодан вещи. Движения её были резкими, взвинченными. Взяв туфли на высоком каблуке, она немного их подержала, как бы решаясь, а потом в сердцах швырнула в корзинку для мусора, которая стояла в углу. Корзинка упала на бок, и Энни громко чертыхнулась.
Джеймс бесшумно приблизился к ней. Он стоял так близко, что без труда мог протянуть руку и прикоснуться к её тонкой шее, полускрытой ещё влажными волосами. Энни даже не поймет, что случилось. Короткое нажатие, и она осядет на пол. Уже бездыханная. Он подхватит её на руки и бережно уложит на кровать. Прикроет ей глаза, а потом подожжет дом. Пусть полыхает погребальным костром. Почему-то ему не хотелось, чтобы к Энни, даже мертвой, прикасались чьи-то руки.
Ему оставалось только поднять руку. Энни даже не подозревала, что смерть её затаилась совсем близко, за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37