Во время бесконечных ночных перелетов, когда им ничего не угрожало, он опустошал кварту текилы и без конца пожирал глазами спящую Энни. Чаще всего Джеймс подмешивал снотворное в ее еду, хотя пару раз, когда она слишком нервничала, ему пришлось прибегнуть к шприцу и иголке. Впрочем, он старался обходиться без этого, опасаясь, что, придя в себя, Энни заметит на руке следы уколов.
Все необходимое он захватил с собой из трейлера: оружие, взрывчатку, психотропные средства, фальшивые паспорта и всевозможные удостоверения. Обо всем остальном Джеймс без труда договорился по сотовому телефону.
Теперь даже текила не должна была помешать ему выполнить задуманный план, а «отключив» Энни, он мог без помех предаваться размышлениям. Энни слишком многое подмечала. Нравилось ему это или нет, но она была настоящей дочерью своего отца.
Самому себе Джеймс не лгал никогда. Не пытался обелить себя даже в собственных глазах, не искажал своих истинных целей, стремлений и желаний.
А желал он только одного — Энни. Все его помыслы были устремлены к ней. Но позволить себе сблизиться с нею Джеймс не мог. Это было бы равносильно подписанию собственного смертного приговора…
Джеймс даже не сразу решил, куда они направятся. Ирландия — страна небольшая по любым меркам, а Северная Ирландия — еще меньше. И все же в ней таился целый мир. И именно сюда прилетал Уин Сазерленд перед тем, как принять смерть от руки своего палача…
В конечном итоге Джеймс просто положился на свое чутье, которое еще никогда его не подводило. Впервые более чем через двадцать лет он вернулся на родину.
Депример ничуть не изменился. Разве что чую меньше стало разбомбленных зданий, да и танков на немноголюдных улицах поубавилось. Сами же люди — от млада до велика — не изменились ни на йоту. Их бледные, изможденные лица выглядели почти одинаково — эти лица делала столь похожими печать ненависти и страха, лежавшая на каждом из них.
И сам Джеймс был когда-то таким же. Почти двадцать лет своей жизни, глядя на себя в зеркало, он видел ту же бессильную злобу, ту же ярость. Но потом он научился скрывать свои чувства — и использовать это умение в собственных целях. Научился убивать, защищая уже чужую родину, а не свою собственную.
И за все это он должен был благодарить Уина. А также — проклинать. Да, верно, когда-то Уин спас его, но одновременно — обрек на геенну огненную. Ибо и дня не проходило, чтобы Джеймс не жалел, что не умер от голода в тюрьме Хайроуд… Энни в полусне едва перебирала ногами; мозг ее был по-прежнему одурманен психотропным средством, которое подмешал ей Джеймс. Они давно уже плутали по узким улочкам, и теперь он вел ее к пустующему дому, который присмотрел среди других, давно брошенных, разваливающихся домов.
Домик этот, скорее — хибара, тоже доживал свой век. Хотя Джеймс никогда прежде не переступал его порога, знал он этот дом как свой собственный. До боли знакомый запах — запах нищеты и отчаяния. Дешевая, грубо сколоченная мебель, засаленные обои. Дешевые репродукции картин, на которых длинноволосый Христос поучал сирых и нищих.
В домике были две спальни. Джеймс отвел Энни в меньшую из них и уложил на узкую кровать, прикрытую выцветшим матрасом. Энни, приоткрыв глаза, молча смотрела, как Джеймс снимает с нее кроссовки, укутывает ноги тонюсеньким одеялом. Когда он, проверив, заперто ли крохотное окно, снова повернулся к ней, глаза Энни уже снова были закрыты и она мерно посапывала.
Джеймс не решился дать ей еще одну дозу снотворного. Это новейшее психотропное средство до сих пор находилось в стадии разработки, и он не был уверен, что длительный его прием обойдется без последствий.
Остановившись над спящей Энни, Джеймс внимательно посмотрел на нее. В спаленке было темно, и лицо Энни во мраке показалось ему неестественно бледным. Мертвенно-бледным. А он видел смерть слишком часто…
Джеймс прикоснулся к ее шее. Кожа была теплая, под его пальцами пульсировала жилка. Джеймс расстегнул пуговицы на блузке Энни. Груди у нее были небольшие, и он разглядел, как в прохладном воздухе ее соски, слегка прикрытые тонкими кружевами лифчика, набухли и затвердели.
Как и его мужское естество…
Джеймс выпрямился и набросил на спящую одеяло. Затем резко отвернулся и, не позволяя себе передумать, поспешно вышел из спальни.
Во сне Энни преследовали кошмары. Кровь лилась рекой, повсюду царили смерть и насилие. Охваченная облаком густого, плотного тумана, она пыталась бежать, но ноги не слушались, и вскоре Энни окончательно утратила ощущение времени и пространства. Но внезапно откуда-то появился Джеймс, крепко обнял ее, прижал к себе, и она позабыла обо всем на свете, кроме его рук. Тело ее стало вдруг невесомым, вокруг, словно букашки, роились аэропланы, но Энни не могла собраться с силами, чтобы хотя бы спросить, зачем они тут разлетались. В глубине души она сознавала, что самолет, на котором летели они с Джеймсом, уже приземлился, но все окружающее было абсолютно незнакомым.
Иногда Энни казалось, что она грезит наяву. Она то проваливалась в сон, то выплывала из него. В какой-то миг Энни ощутила прикосновение Джеймса к своей груди, попыталась вскрикнуть, но не смогла даже рта раскрыть.
Энни хотелось разреветься от собственной беспомощности. Даже во сне ее душили слезы бессилия. А потом ей внезапно захотелось взять руку Джеймса и снова приложить к своей груди. Заманить его в постель, признаться в своих тайных вожделениях, добиться своего…
Но за спиной Джеймса маячил Уин. Он был живой, но при этом точно такой, каким она нашла его в то ужасное утро под лестницей — заляпанный кровью, беззвучно кричащий окровавленным ртом. Это было так страшно, что Энни тоже захотелось кричать. Просить отца, чтобы он наконец оставил их в покое: они с Джеймсом и без того уже немало вынесли…
И вдруг на смену этим кошмарам возник яркий свет. Зловещий плотный туман рассеялся, и Энни увидела себя на лужайке, густо усеянной цветущими маргаритками. Над головой сияло солнце, а вокруг зеленела трава. Картина была абсолютно мирная и идиллическая — пока Энни не оглянулась и не увидела лежащего на спине мужчину. Она сразу узнала Джеймса. Шея его была сломана — точь-в-точь как у ее отца…
Испустив дикий вопль, Энни вскочила. Вокруг царил мрак, хоть глаз выколи. Она была одна-одинешенька посреди кромешной тьмы, и страх, охвативший ее, был настолько силен, что тело Энни начало сотрясаться от дрожи.
Сон как рукой сняло. Оглядевшись по сторонам, Энни с трудом различила, что находится в незнакомой комнатенке с узким оконцем. Она лежала на кровати, босая, но полностью одетая, если не считать того, что блузка ее была расстегнута.
Дрожащими руками Энни привела блузку в порядок. Ей было холодно, она сто лет не умывалась, а желудок сводило от голода. Энни решила, что должна срочно что-то предпринять, иначе страх и одиночество сведут ее с ума.
Прежде всего следовало определить, где она находится? И, что гораздо важнее, — куда девался Джеймс. Куда он привез ее на этот раз и почему бросил?
Под ногами Энни заскрипели грубые доски пола, а выключатель на голой стене она, как ни старалась, нащупать так и не смогла. В конце концов она, правда, наткнулась на какой-то шнурок, дернула за него, и — зажглась тусклая лампочка. Энни сразу решила, что комната, которую эта лампочка осветила, куда лучше смотрелась в темноте.
Расползающийся матрас, вытертое до дыр одеяло ему под стать. Серые грязные стены, ржавая батарея, пол под которой заляпан грязно-рыжими пятнами. В самой спальне стоял устойчивый затхлый запах прокисшей капусты и плесени. Запах убогости и нищеты.
«Удивительно, — подумала Энни, — как я, всю жизнь прожившая в роскоши, сумела распознать этот запах. Запах безнадежности и отчаяния».
А ведь до сих пор ей казалось, что более убогого места, нежели стоянка брошенных трейлеров, не сыскать на всей Земле. Однако здесь было куда страшнее. Господи, неужели Джеймс вырос в одном из таких мест? Неужели только здесь он ощущал себя в безопасности?
Отправившись на разведку, Энни отыскала душ с едва теплой водой, а потом наткнулась на сундук с одеждой, на вид вполне чистой. Наскоро вымывшись, Энни отправилась на кухню, в которой нашла завернутую в бумагу холодную рыбу, пакетик чипсов, три пустые бутылки из-под пива и одну полную. Так, значит, Джеймс все-таки побывал здесь.
Рыба и чипсы были поджарены на прогорклом масле, однако Энни была настолько голодна, что не стала обращать внимания на подобные пустяки. Теплое пиво оказалось на вкус вполне приличным, и она быстро покончила с бутылкой. Становилось прохладнее, и Энни, зябко поеживаясь, вспомнила все свои страхи.
Куда, черт побери, запропастился Джеймс?!
«Ничего, — сказала она себе, — рано или поздно он все равно вернется». В этом Энни не сомневалась: не стал бы он возиться с ней столько времени, чтобы бросить в каком-то богом забытом уголке.
Но вдруг с ним что-нибудь случилось? Вдруг силы зла, которые преследовали его все это время, наконец одержали верх? Вдруг он лежит сейчас мертвый в каком-нибудь темном закоулке, а она осталась совсем одна, абсолютно беспомощная?..
Энни заставила себя встряхнуться. Нет, уж беспомощной она никогда в жизни не была и не будет. Напротив, она сильная и изобретательная. Если Джеймс не вернется, она сама отправится на его поиски!
В этот момент внезапно загромыхала дверная ручка, и Энни с облегчением вскочила. Наконец-то! Она уже устремилась в темную прихожую, тщетно пытаясь сдержать радостную улыбку, как вдруг остановилась, словно вкопанная. Дверь вовсе не отпирали — ее пытались выломать!
Охваченная паническим ужасом, Энни попятилась. Тот, кто ломился в дверь, наверняка делал это неспроста. Он знал, что найдет здесь Джеймса. Или Энни.
Она лихорадочно огляделась, пытаясь сообразить, где можно спрятаться. Обставлен дом был крайне скудно, а стенных шкафов, похоже, в нем не было вовсе. В ванной отсутствовала не только дверь, но даже занавеска; кровать едва возвышалась над полом.
Времени на раздумья у нее в любом случае не было: дверь распахнулась под могучим напором, и Энни ничего другого не оставалось, как нырнуть в тесную гостиную и затаиться там.
Неведомый пришелец, кто бы он ни был, пришел один. Энни отчаянно молилась, чтобы им оказался Джеймс, который просто забыл ключи, но в глубине души понимала, что это невозможно. Джеймс никогда ничего не забывал. Кроме того, незваный гость, как ни старался, производил слишком много шума, а Джеймс даже в темноте двигался бесшумно, как кошка. Нет, это не Джеймс. А следовательно — враг.
Поскольку он все-таки старался не шуметь, значит, знал, что дома кто-то есть. Кто же ему нужен? Джеймс? Или с Джеймсом уже расправились?
Босая, дрожащая от холода и сырости, с влажными после душа волосами, Энни испуганно жалась за дверью. Сейчас ее неведомый противник увидит, что душем недавно пользовались, найдет остатки ее трапезы в кухне… А потом — неизбежно найдет и саму Энни. Выхода нет — придется ей, дождавшись, когда он зайдет в одну из спален, босиком бежать из дома. Одна надежда — что она бегает быстрее, чем он, и что ей удастся хоть где-нибудь спрятаться, затеряться среди незнакомых улиц…
«Досчитай до пяти, — приказала себе Энни. — А потом еще до десяти. А теперь — вдохни поглубже и беги, как будто за тобой черти гонятся!..»
Он поймал ее уже в прихожей. Коренастый, почти квадратный человек схватил ее за руку и отшвырнул к стене с такой силой, что Энни показалось, будто из нее дух вышибло. В темноте она успела разглядеть занесенную руку, в которой блеснул нож, и поняла, что жить ей осталось считанные мгновения. Собрав последние силы, Энни судорожно рванулась в сторону, и нож звякнул о стену. Невидимый враг грязно выругался.
Умирать в тесной и вонючей прихожей незнакомого дома Энни вовсе не улыбалось. Вдохнув полную грудь воздуха, она закричала что есть силы, и имя человека, которого она с таким отчаянием призывала на помощь, гулким эхом прокатилось по пустому дому.
— Джеймс! — кричала Энни, вцепившись в руку с ножом, занесенную для повторного удара. — На помощь!
Она даже не почувствовала боли, а лишь ощутила, как по руке потекло что-то горячее, и поняла, что ранена. Теперь она даже не сможет отбиваться. Джеймс, вернувшись, застанет ее труп в луже крови… Будет ли он горевать по ней? Или, может, он сам уже мертв?
— Стерва! — прорычал густой бас с ирландским акцентом. — Янки чертова!
Лезвие ножа блеснуло в темноте, устремляясь к ее лицу.
Энни в ужасе зажмурилась…
Она не слышала, как появился Джеймс. Не слышал его и враг. Внезапно Энни почувствовала, что ее больше никто не держит, и открыла глаза. Посреди тьмы и кошмара, словно из небытия, возникла высокая и стройная тень, а в следующее мгновение коренастый ирландец взмыл в воздух и со страшной силой врезался в стену. Послышался жутковатый хруст, и он мешком осел на пол, а нож выпал из бесчувственных пальцев.
Энни с немым ужасом следила, как Джеймс, подобрав нож, надвинулся на поверженного врага.
— Нет! — выдохнула она.
Однако если Джеймс и расслышал ее, то виду не подал. Он склонился над ее недавним врагом, на мгновение заслонив его от глаз Энни. Когда же Джеймс встал, тот лежал лицом вниз, а под ним расплывалась лужа крови.
— Вы убили его… — еле слышно прошептала Энни.
— И в придачу еще его дружка за дверью, — процедил Джеймс. — А чего ты ожидала? Что я приглашу их на чай?
Энни хотелось кричать от ужаса. Какой там техасский акцент? В голосе Джеймса не было вообще ничего от американца. Только сейчас она внезапно осознала, что Джеймс — ирландец. Ирландец до мозга костей. Точно такой же, как и человек, которого он только что убил у нее на глазах…
Джеймс протянул к ней руку, но Энни отпрянула: ей показалось, что его рука обагрена кровью.
— Как знаешь, — холодно произнес Джеймс. — Тогда иди на кухню сама, а я наведу тут порядок.
Он отвернулся, а Энни с трудом, опираясь на стену, встала и, обхватив обеими руками живот, согнувшись в три погибели, направилась в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37